заповедей Твоих и не забывал.
Дварим, 26:13
В июне 1977 года, вскоре после того, как Менахем Бегин стал премьер-министром, несколько десятков вьетнамских беженцев оказались в смертельной опасности, на расстоянии многих тысяч миль от Израиля. Они бежали из послевоенного коммунистического Вьетнама в дырявой рыбачьей лодке и плыли по Южно-Китайскому морю уже несколько дней, со скудными запасами пищи и почти без питьевой воды. Потом они были вынуждены распределять остававшуюся воду по три чайных ложки в день — для детей, а взрослые вообще оставались без питья[404].
За время их плавания мимо прошло пять судов, и никто не предложил им хотя бы какую-то помощь. Потом лодку заметили на израильском сухогрузе «Ювали», шедшем в Тайвань[405]. Капитан Меир Тадмор, зная, что у него не хватит на всех спасательных жилетов и плотов, тем не менее взял их на борт[406]. Израильский корабль с «пассажирами» заходил, помимо Тайваня, в Японию и Гонконг, однако нигде не только не приняли беженцев, но даже не позволили им сойти на берег для получения медицинской помощи.
Показательно, что первым официальным решением премьер-министра всего лишь через неделю после вступления в должность стало представление 66 вьетнамцам убежища в Израиле. Он заверил беженцев, что «они будут приняты со всем возможным радушием»[407], а также пообещал им помощь в изучении иврита и в поисках работы. Многие из этой группы остались жить в Израиле, поселившись в Хайфе и Тель-Авиве и занявшись ресторанным бизнесом; их дети говорят на иврите уже с самого детства[408].
Менахем Бегин встречался с президентом Джимми Картером в июле 1977 года, и Картер воспользовался этой возможностью, чтобы публично воздать должное Бегину за спасение вьетнамцев.
Это был акт сострадания, акт великодушия, свидетельство того, насколько важным он сам и его правительство считали предоставление убежища людям, которые оказались в крайней нужде и желали продемонстрировать свои личные качества и стремление к свободе, что является также и олицетворением исторической борьбы народа Израиля[409].
В ответном слове Бегин предложил рассмотреть этот эпизод в рамках израильского опыта и подлинно еврейского универсализма. Он напомнил историю судна «Сент-Луис», пассажиров которого — более девятисот евреев, вырвавшихся в 1939 году из Германии, — не приняли ни на Кубе, ни в США, ни в Канаде; они вынуждены были вернуться в Европу, и многие из них стали жертвами Катастрофы европейского еврейства. «Мы никогда не забываем судьбы наших соотечественников, людей преследуемых, унижаемых, погибающих, — сказал Бегин Картеру. — Вот почему совершенно естественно, что моим первым решением на посту премьер-министра стало предоставление этим людям убежища в Земле Израиля»[410].
Для Бегина это решение было результатом инстинкта, не требующего особых размышлений. До Бегина в Израиле не существовало практики предоставления убежища нееврейским беженцам. В последнее время большие группы беженцев из Эритреи и Южного Судана прибывают к израильским границам, пересекая перед этим Египет, но ни один из израильских лидеров не высказывался по этому поводу с такой этической и чисто еврейской ясностью, которую продемонстрировал Бегин. Было в нем нечто, заставлявшее беспомощных поверить в то, что он заботится о них — не потому, что считает это политически целесообразным, а на уровне инстинкта. Будучи в начале 1950-х годов с визитом в Южной Африке, государстве апартеида, он не соглашался выступать с лекциями в залах, куда не допускали негров[411], а также отказался ехать на рикше; все это было вопросом «достоинства» (ѓадар), причем достоинства всеобщего (так, Жаботинский, автор понятия ѓадар, был рьяным противником американского расизма)[412]. Бегин считал невозможным, чтобы один человек вез другого. Таков был Бегин, за которого единодушно проголосовали мизрахим в 1977 году.
Тем же летом 1977 года Бегин занимался проблемами еще одной группы евреев, которые, как он знал, крайне нуждаются в помощи. Через несколько недель после своего вступления в должность Бегин встретился с Ицхаком Хофи, главой «Моссада», и буквально потребовал от него «привезти в страну евреев из Эфиопии»[413].
Существует немало теорий относительно происхождения эфиопских евреев. Но каково бы ни было их происхождение, ясно, что эти евреи проделали свой путь в Эфиопию, видимо, спасаясь от какого-то большого несчастья в Иудее, еще задолго до появления раввинского иудаизма, основы основ всех современных форм еврейской жизни. Полностью отрезанные от тех значительных перемен, которые преобразовали еврейскую религию и цивилизацию после разрушения Храма, они долгие годы провели как бы в «капсуле времени» еврейской жизни, храня традиции, как никто иной, на протяжении тысячелетий[414]. Обычно их называют «фалаша», что на древнеэфиопском языке геэз означает «пришельцы», «безземельные»[415]; их самоназвание — «бета Исраэль», то есть «дом Израиля». Именно так их и воспринимал Бегин.
Израильский Закон о возвращении 1950 года, к помощи которого пытался прибегнуть Роберт Соблен, надеясь получить убежище в еврейском государстве, гласит, что «каждый еврей имеет право на репатриацию в эту страну»[416] Поправка к этому закону от 1970 года уточняет, что «еврей» — это человек, рожденный матерью-еврейкой, либо тот, кто принял иудаизм и не принадлежит к другой религии. Здесь возник интересный вопрос относительно эфиопских евреев: евреи ли они изначально, даже если в Новое время их культура и религия, по сути, не воспринимаются как иудейские? Верховный сефардский раввин стал первым, подтвердившим, что они являются евреями. В своем имеющем историческое значение постановлении от 9 февраля 1973 года рав Овадья Йосеф определил:
Таким образом, я пришел к выводу, что фалаша являются потомками одного из колен Израилевых, ушедших в южном направлении, в Эфиопию, и что вышеназванные мудрецы, несомненно, установили, что они принадлежат к колену Дана… и этот вывод сделан на основе самых достоверных свидетельств и доказательств… и я решил, что, по моему скромному мнению, фалаша — это евреи[417].
Рабби Шломо Горен, верховный ашкеназский раввин, был значительно менее смелым. До 1981 года он ни разу в письменном виде даже не допускал, что признает статус фалаша как евреев — и это после того, как сотни эфиопских евреев уже прибыли в страну и прошли процедуру символического перехода в иудаизм. Однако Бегин, для которого Библия была живым и определяющим документом, не принадлежал к числу тех, кто мог бы полагать, будто люди, жившие по библейским законам и предписаниям и чтившие свое наследие на протяжении тысячелетий, находятся вне границ ответственности еврейского государства.
Бегин, которого отец учил чистить зубы в Йом Кипур, поскольку в этот день он будет говорить
