Настя и Алексей стояли в сторонке и молча наблюдали за тем, как в кулисах собирались и одевались актеры, занятые в начале спектакля. Вот подошел вальяжный рослый Арцеулов, весь в черном, костюмер помогла ему надеть берет с пером и пристегнуть шпагу. Воланд, стало быть. Еще один актер, с которым Настя беседовала днем раньше и помнила, что его зовут Константином, играл, по всей вероятности, Мастера. Вероятно, по режиссерской версии, Воланд и Мастер встречаются в самом начале.
Она заглянула в лежащую на столе открытую партитуру спектакля и пробежала глазами первую страницу. Да, так и есть, в пьесе наличествует пролог.
– Где моя сигара? – послышался недовольный баритон Арцеулова. – Она должна лежать вот на этом месте, с краю. Майя!
Молоденькая девушка-реквизитор виновато засуетилась.
– Вот сигара, Михаил Львович.
– Я же просил… – недовольно заворчал Воланд.
– Майя, я сколько раз тебе говорил: смотри в тетрадку! – шепотом закричал на девушку Федотов. – Там же схема раскладки есть! Черт знает что! Наберут новеньких, толком не обучат, спектакль не сдадут, вот как в таких условиях можно нормально работать!
Наконец все успокоилось, актеры оделись, вооружились полагающимся им реквизитом, заняли свои места на сцене, помреж Федотов глубоко вздохнул и дал команду «Занавес». Спектакль начался.
Чистяков занял такую позицию, с которой ему хорошо была видна сцена, и с удовольствием наблюдал за действом, а Настя встала за спиной у Федотова и через его плечо смотрела в партитуру. Михаил Львович Арцеулов с помощью костюмера Наташи быстро переодевался, меняя черное облачение из пролога на элегантный костюм интуриста. Уже минут через десять после начала она заметила, что актеры много импровизируют, проще говоря – гонят чистую отсебятину, произнося реплики, которых нет в тексте пьесы, и совершая действия, в партитуре не отмеченные. Гриша Гриневич когда-то объяснял ей, что такое часто бывает: если пьеса идет давно, у актеров возникает непреодолимое желание чем-то ее расцветить и как-то разнообразить.
– Саша, скажите, эта пьеса давно у вас идет? – шепотом поинтересовалась она у помрежа.
– Да уж лет двадцать. Ее еще Юрий Сергеевич ставил, наш худрук, который до Богомолова был. Сейчас уже третий состав ее играет. Вы только подумайте: двадцать лет спектаклю – а успех как в первый год. До сих пор аншлаги. Вот так настоящие мастера ставили. Теперь так ставить никто не умеет.
Ну что ж, вот и подходящий момент, чтобы снова завести разговор о Дуднике. Видно, Федотов знал спектакль наизусть, ему даже не нужно было смотреть в партитуру, поэтому в разговор он вовлекся быстро и охотно.
– Семен Борисович? Ну, может быть, со временем он тоже научится так ставить. Семен Борисович талантливый режиссер, у него есть все задатки, чтобы стать мастером, – рассуждал Александр. – Особенно при условии, что он будет заниматься только творчеством и не отвлекаться на всякую ерунду.
Настя поняла, что под «ерундой» помреж подразумевает функции директора.
– А вы думаете, Дудник не будет отвлекаться? – спросила она.
– Совершенно точно не будет, – уверенно ответил Федотов. – Семен Борисович в хороших отношениях с Бережным, так что, если он станет нашим худруком, Бережному на сто процентов светит кресло директора.
– А если худруком станет не Дудник, а кто-нибудь другой?
– Тогда как фишка ляжет. Но все говорят, что вместо Богомолова придет Черновалов, а он уж точно Владимира Игоревича на место вернет. Вот Бережной порадуется! Будет на его улице праздник! – В голосе Федотова отчетливо слышалась неприкрытая злость. Что это? Помреж не любит директора? Или он не любит режиссера Дудника?
– Наверное, нынешнее положение Бережного совсем не устраивает, – бросила Настя пробный шар.
– Помилуйте, – живо откликнулся Федотов, – а кого оно может устроить? Представьте себе: был человек директором, решал все проблемы, все вопросы, был тут царем и богом и воинским начальником, и вдруг его потеснили и сделали директором-распорядителем. Это же унизительно такое терпеть!
Надо же, как интересно! Помреж Федотов почти слово в слово повторил то, о чем Настя и сама думала, и с Антоном разговаривала.
– Ни один уважающий себя мужчина такого бы не снес, не позволил бы с собой так обращаться, – продолжал Александр Олегович. – А он стерпел.
– Ну, и почему же он стерпел? – поинтересовалась Настя.
Федотов не ответил, он давал в микрофон какие-то команды, и по рельсам, нависшим над сценой, со звоном и грохотом промчался трамвай… Настя подождала, пока голова Берлиоза катилась по сцене.
– Где Наташа? – раздался за ее спиной чей-то голос.
Она обернулась и увидела актера, который был наполовину человеком – наполовину черным котом. Кошачья половина была нижней. Что касается верхней, человеческой половины, то она венчалась головой с загримированным черным тоном лицом.
Федотов вскочил из-за стола, огляделся и в ужасе замахал руками.
– Опять она куда-то пропала! Ну что за люди! Никаких нервов не хватает. Давай, я тебя одену.
Он схватил те самые, не опознанные Настей ранее элементы из черного меха и помог облачиться в них актеру, играющему Кота Бегемота.
– Подай мне хвост, – попросил Бегемот. – Ага, спасибо. И вот тут подвяжи, а то все время отваливается. Где Наташка-то? У меня такой сложный костюм, а ее опять на месте нет. Как внучка у нее родилась, так начались сплошные проблемы.
Настя бросила взгляд в партитуру. Сейчас закончится паника на бульваре, поэт Бездомный отговорит свои реплики, и появится Кот Бегемот, который вместе с Воландом и Азазелло будет медленно удаляться в глубину сцены. После этого, судя по тексту, начнется относительно спокойная часть, и можно будет продолжить разговор.
– Наверное, вы все-таки неправильно оцениваете ситуацию, Саша, – начала Настя, когда ей показалось, что помреж вполне может отвлечься.
Федотов повернулся к ней, посмотрел недоуменно.
– Вы о чем?
– Я о Бережном. Видимо, с вашей точки зрения, его положение унизительно, но сам Владимир Игоревич так не считает. Может быть, он любит театр до самозабвения, предан ему и готов служить на любой должности. Нет?
Помреж фыркнул и недобро рассмеялся.
– Ну прямо-таки, театр он любит до самозабвения! Вот выдумали!
– А что же тогда? – насторожилась Настя. – Должны ведь быть причины.
– Да Люсю он любит до самозабвения, а вовсе не театр!
– Люсю? Какую Люсю?
– Ну как же, нашу Люсеньку Наймушину, нашу первую красавицу. – Голос помрежа вдруг стал мягким и теплым. – Да вы с ней вчера разговаривали. У них роман, уже давно, много лет. Весь театр в курсе. Неужели вам до сих пор никто не доложил? Уму непостижимо! Чтобы у нас – и никто не проболтался?
– Вот вы и проболтались, – заметила Настя.
Федотов смешался.
– Ну, я… что – я? Я был уверен, что вы в курсе. Так, не пугайтесь, я сейчас буду греметь ведром.
Он схватил стоящее рядом со столом пустое ведро и начал колотить по нему металлической палкой. Настя вздрогнула и зажмурилась, грохот оказался звонким и гулким, и у нее моментально заложило уши.
Значит, у Бережного роман с актрисой Наймушиной. Важно это для дела? Скорее всего нет. А вот голос у Федотова выразительный. Хороший такой голос… Только справляться с ним помреж не умеет. Эх, Антона бы сюда! Но и без Антона понятно, что Александр Олегович сам без памяти влюблен в Людмилу Наймушину. И бешено ревнует. И ненавидит Бережного. И злорадствует, потому что Бережного унизили. Теперь стало понятно его отношение к Богомолову: Льва Алексеевича Федотов не любит, но Бережного он не любит еще больше и поэтому готов испытывать к художественному руководителю нечто вроде благодарности за то, что тот унизил счастливого соперника.
Но что, однако, за удивительное создание – театр! Все в курсе романа Бережного и Наймушиной и впервые об этом открыто сказали только в конце четвертого дня беспрерывных вопросов и разговоров. Такую ерунду – и ту скрывали. Что уж говорить о вещах более серьезных, имеющих отношение к покушению на Богомолова! Если сначала у Насти было ощущение, что никто ничего не знает, то теперь у нее возникло опасение, что все обо всем знают, но молчат, как партизаны на допросе. Стало быть, надо менять тактику бесед и опросов, переходя от доброжелательного копания в мелочах в поисках зернышка нужной информации к жесткому и порой коварному давлению.
Костюмер Наташа снова появилась, выслушала очередную выволочку от помрежа и принялась ловко и быстро одевать актеров, количество которых заметно увеличилось. Со сцены ушел Кот Бегемот, перекинулся парой слов с готовящейся к выходу актрисой, играющей Маргариту, снял при помощи Наташи верхнюю часть костюма и подошел к Насте.
– А со мной вы не хотите поговорить? Мне сказали, вы со всеми тут беседуете, вопросы задаете.
Она внимательно всмотрелась в его лицо, но из-за сложного грима так и не смогла понять, кто это.
