Настя немедленно и с удовольствием принялась за подробный и последовательный рассказ про директора-распорядителя Бережного, который из любви к театру как таковому согласился на унизительное понижение в должности, про очередного режиссера Дудника, которому уход Богомолова дает шанс на развитие карьеры под крылом у своего бывшего педагога, про активного и энергичного помрежа Федотова, про завлита Илью Фадеевича Малащенко и его неуравновешенного внука – одним словом, про всех и про все. Ну и, разумеется, про Льва Алексеевича Богомолова.
– А вот этот, как его, Федотов, да? Он кто-то типа твоего друга Гриневича? – уточнил Алексей.
– Ну да, – кивнула Настя, – точно такой же помощник режиссера. Один в один.
– Никогда не понимал, что это за профессия такая – помощник режиссера. Чем он хоть занимается-то?
– Леш, ну я тебе сто раз рассказывала про Гришу Гриневича, ты что, все забыл?
– Да толку с твоих рассказов, – проворчал Чистяков. – Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Ты мне говорила, что помреж ведет спектакль. А что это такое – вести спектакль? Как это? Ты небось у своего Гриневича за спиной стояла, когда он работал?
– Было пару раз. И ты тоже хочешь?
– Да уж не отказался бы.
– А чего раньше молчал? – удивилась Настя. – Я бы тебя к Грише отвела. Я думала, раз ты молчишь, то тебе не интересно.
Чистяков выразительно посмотрел на нее и усмехнулся:
– Я много о чем молчу, Асенька. В том числе и о том, что твой друг Гриневич до сих пор в тебя влюблен. Как втюрился в раннем детстве, так и носит свое светлое чувство через всю жизнь. Зачем я буду его смущать и нервировать?
Настя в изумлении воззрилась на мужа. Неужели Лешка заметил? Она ведь никогда об этом не говорила. Или все-таки говорила когда-то давно, в юности? Сейчас уже и не вспомнить. Но о том, что Гриша до сих пор… Нет, этого она совершенно точно сказать не могла, хотя и знала. Интересно, сам-то Лешка давно в курсе? Если он что-то заметил, то когда? Они с Гришей не так уж часто встречаются, примерно раз в два года, когда у Насти хватает запала и энергии отмечать свой день рождения. А вдруг Леша ревнует? Господи, этого еще не хватало!
– Леш…
– Да не волнуйся ты, – рассмеялся Алексей, – не бери в голову, я не ревную. Ну, случилась с человеком беда, полюбил он такую дурынду, как ты, так что ж ему теперь, не жить? Я вот тоже вляпался со своей многолетней любовью к тебе – и ничего, живу, как видишь, и неплохо живу, даже, можно сказать, отлично себя чувствую. Так вернемся к нашему помрежу Федотову, который так смущает твое сыщицкое воображение. Ты сказала, что с ним какие-то проблемы?
– Не то чтобы проблемы, нет, – она поискала подходящие слова. – Просто он… не знаю даже, как объяснить. Вроде бы доброжелательный, готов помогать, проявляет инициативу и приносит вполне ощутимую пользу, но у меня все время такое чувство, что это не просто так. Ему что-то нужно. А что именно – понять не могу. Что-то его корежит изнутри.
– Может, его просто так корежит, в том смысле, что у него сложилась какая-то жизненная ситуация, которая его ломает, а к вашему Богомолову это никакого отношения не имеет, – предположил Чистяков.
– Все может быть, – согласилась Настя. – Кстати, завтра в «Новой Москве» идет «Мастер и Маргарита». Если хочешь, я поговорю с Федотовым, он завтра ведет спектакль, и попрошу у него разрешения для нас с тобой постоять в кулисах и понаблюдать, как он работает. Хочешь?
– Хочу, – радостно оживился Леша. – Мы с нашими соисполнителями из Новосибирска сегодня все закончили к ученому совету, и они ночью улетают домой, им завтра на работу, а мы до совета можем расслабляться. А еще хочу чаю с мелиссой. Давай заварим.
– Давай, я как раз сегодня купила.
Настя поискала глазами коробочку с чаем среди сваленных в кучу покупок, не нашла, поискала более внимательно и снова не нашла. Где же она? Неужели потеряла? Или увидела на полке в супермаркете, решила взять и на что-то отвлеклась?
Она вышла в прихожую и на всякий случай поискала в своей большой сумке, но искать на весу было неудобно, и она притащила сумку в кухню и стала методично выкладывать из нее все подряд. Конечно же, коробочка с чаем нашлась, но как она там оказалась, Настя так и не поняла. Вероятно, в магазине она находилась в не особенно адекватном состоянии. Внезапно ее охватил ужас, такой, что по ногам забегали мурашки. А вдруг она машинально сунула чай в сумку еще там, возле стеллажей, и не оплатила покупку? Получается, что она украла? Она, Настя Каменская – воровка?
Не говоря ни слова, она метнулась к пакетам.
– Ася, а чай? – недоуменно спросил Чистяков. – Чайник-то включи.
– Погоди! – отмахнулась она, судорожно перерывая содержимое пакетов.
Все, что нужно было для приготовления ужина, она уже давно вынула, чем они набиты до сих пор, эти пакеты, будь они неладны? Неужели она накупила кучу всего ненужного? Вот маслины, сахар, сливочное масло, две упаковки сока, зубная паста, пачка сухарей с изюмом, творог, сметана, баночка меда… Все не то, не то! Да где же он? Слава богу, нашелся! Чек!!!
Она внимательно пробежала глазами каждую строчку и вздохнула с облегчением: вот он, чай с мелиссой, оплачен.
– Да что с тобой? – встревоженно спросил Чистяков. – Что случилось-то?
– К счастью, ничего, – счастливо улыбнулась она. – А то я уж перепугалась, что стала магазинной воровкой. Нет, обошлось. Просто было временное помутнение сознания.
Она включила чайник и стала собирать в сумку все, что выложила на стол.
– А что это у тебя такое синенькое? – с любопытством спросил Чистяков. – Можно посмотреть?
– Ради бога. Это репертуарная книжка театра «Новая Москва».
Алексей взял книжечку и принялся с интересом изучать.
– Слушай, какая прелесть! Ты читала, что здесь написано?
– Не все, – призналась Настя. – Только то, что нужно для дела. Названия должностей, телефоны. А что?
– Да ты только послушай! – Он потянул жену за руку и почти насильно усадил за стол. – Брось ты свою сумку, потом соберешь. Вот, смотри: «Артисты, занятые в данном спектакле или генеральной репетиции, не имеют права появляться в помещениях, где находится публика». Это что означает? Что им в зрительный зал нельзя выходить?
– Нет, насколько я понимаю, тут речь не о зрительном зале, а о фойе, – пояснила Настя. – Там свободный и никем не охраняемый проход, ну, дверь просто, открыл ее – и ты уже в служебной части. Вот актерам нельзя через эту дверь выходить в фойе, когда там зрители.
– А почему такой запрет?
– Понятия не имею, – пожала она плечами. – Наверное, чтобы тайна сохранялась. Чтобы чудесный актер, который в костюме на сцене творит иллюзию, не оказался простым и доступным, обыкновенным, таким, которого можно руками потрогать. В общем, не знаю. А что там еще интересного?
– «Запрещается прием посетителей в артистических уборных», – продекламировал Алексей. – Ты смотри, а нам все время в кино показывают, как поклонники и друзья сидят в гримуборных у актеров. Значит, врут?
– И этого не знаю, – призналась Настя. – Наверное, правило есть, но его все нарушают. Хотя у Богомолова не очень-то понарушаешь, он без конца все проверяет. Нет, в театре я никогда не разберусь.
– Но не все же такие, как Богомолов, – возразил Леша. – Слушай дальше, тут еще интереснее: «В случае ухода из дома артисты обязаны оставить сведения о часе возвращения и номер телефона для экстренного вызова».
– Ух ты! – Настя чуть не подпрыгнула на стуле. – Вот это да! Я-то считала всю жизнь, что у меня график работы жесткий, а тут смотри-ка, прямо крепостное право. Из дома не уйди, не поставив в известность, когда вернешься и как тебя разыскать. А как же личная жизнь? Вот так запланируешь себе свидание, а тебя – р-раз! – и на спектакль вызывают, потому что кто-то заболел. Каторга!
– А вот еще пассаж, достойный внимания, – продолжал Леша. – «Репетиции начинаются только в назначенное время. Артисты обязаны являться за пятнадцать минут до начала в помещение, назначенное для репетиции. Ссылка на ожидание в каком-либо другом помещении театра не может служить оправданием неявки или опоздания на репетицию».
– Сурово! – заметила Настя. – То есть права на ошибку никто не имеет. Прямо как у нас в розыске.
Сказала – и осеклась. Не имеет она теперь права говорить «у нас в розыске». Потому что в уголовном розыске она больше не работает. Она на пенсии. Она уже старая… И снова мысль совершила витиеватый оборот и привела ее к Артему Лесогорову.
– И все-таки, Лешик, я уже старая, – завела она свою любимую песню. – Ты знаешь, мне сегодня молодой парень глазки строил, а я смотрела на него и думала о том, какая я старая. У меня даже сомнений никаких не возникло насчет того, что он может быть искренним. То есть я все время помнила о своем возрасте и все прикидывала, что ему от меня нужно. Если бы я не была такой старой, я могла бы поверить его комплиментам.
