Какой была любовь в республике во II столетии до н. э., показывают нам многие отрывки из комедий Плавта. Они неизменно демонстрируют нам единственное чувство – дикую чувственность. Нескольких цитат вполне хватит. В «Псевдоле» (64) мы читаем:
Прощай, ты, наша страсть – вся сласть любовная,Игра и шутки, поцелуи сладкие, И тесные любовные объятия,И нежных губок нежные кусания,Прощай, грудей упругих прижимание!Нет больше наслаждений этих нам с тобой.
Далее в той же пьесе так описывается пир (1255):
Что долго разводить мне околичности!
За это человеку стоит жизнь любить!Здесь наслажденья всякие, здесь все очарованье!К богам тут приближаешься!Страстно обнял друг подругу,Губы с губками сливает,Языков двух откровенноНачинается беседа.Грудь к груди прижимается, а захотят лишь,То два тела сольются в одно.Ручкой белой тебе сладостную чашуТвоя милая мило дает.Тут исчезла назойливость, ненависть, глупость:Меж собою в помине их нет.Пахучие мази, веники и повязкиБез скупости щедро, роскошно даются[67].
Как мы уже говорили, Плавт брал материал в основном из греческих образцов и поэтому при описании манер и обычаев неизбежно смешал греческие и римские детали. Пример этому мы находим в «Шкатулке» (22). Старуха оплакивает участь проституток в сравнении с матронами:
Так оно и следует —
Сословию нашему в искренней дружбеБыть между собою.Посмотри на матрон из знатнейших родов,Как они меж собой держат дружбу и связь.Если мы так станем делать, подражая в этом им,И тогда с трудом избегнем зависти; они хотят,Чтобы мы нуждались в том, что есть у них, бессильны былиСами по себе всегдаИ нуждались во всем, для того чтобы ихОбо всем постоянно просили.Если к ним зайдешь, захочешь тотчас же уйти назад.В лицо подольщаются к нашему классу,А случай представится им – за спиноюКоварно водой обливают холодной.Мужей, мол, у них обольщаем всегда мы,Разлучницы мы! И принизить нас рады.Мы обе, я и мать твоя, отпущены на волю…
Мы видели, что дочери патрицианского семейства было невозможно стать проституткой, не запятнав себя бесчестьем (infamis). Но перед дочерьми вольноотпущенников такой проблемы не стояло. Римские матроны особенно ненавидели этих девушек, подозревая (не без оснований), что те искушают их мужей. Соответственно, старуха говорит («Шкатулка», 78):
Это годно для матроны, милая Селения, —Одного любить и выйти замуж, с ним всю жизнь прожить.А любовница подобна городу богатому:Не добьешься в одиночку цели без толпы мужей[68].
Приключения мужчины ограничиваются условием, о котором Плавт говорит в другом месте («Куркулион», 35):
Нет препятствия,Никто не запрещает, если деньги есть,Купить, что на продажу выставляется:Не делай по владеньям огороженнымТропы, не тронь вдовы, замужней, девушкиИ мальчиков свободных. В остальном – люби[69].
Возможно, даже эти немногие цитаты из Плавта не вполне уместны в данной главе, ибо наша цель в конечном счете – показать сущность римской любовной жизни, а не обращение с эротическими темами в латинской литературе. Поэтому мы последуем примеру Палдамуса и на этом оставим Плавта. Все, что сказано о Плавте, равно приложимо и к Теренцию, чьи сочинения более утонченны, но гораздо более греческие по духу. На этом покончим с древнейшими драматургами.
Среди поэтов, чьи творения дошли до нас, первым о любви заговорил Лукреций. Его работа представляет собой назидательную поэму, в которой автор пытается объяснить учение своего наставника Эпикура. Среди прочего, он обращается и к теме любви – конечно, не в порядке личных воспоминаний, как Катулл, а теоретически, подобно Шопенгауэру с его главами о сексуальной жизни. Но сочинение Лукреция написано поэтическим языком, поэтому можно привести из него несколько цитат. Его поэма начинается с прославления Венеры, пусть в устах атеиста оно и звучит неуместно. Вот что говорит поэт (i, 1):
Рода Энеева мать, людей и бессмертных услада,
О благая Венера! Под небом скользящих созвездийЖизнью ты наполняешь и все судоносное море,И плодородные земли; тобою все сущие твариЖить начинают и свет, родившися, солнечный видят.Ветры, богиня, бегут пред тобою; с твоим приближеньемТучи уходят с небес, земля-искусница пышныйСтелет цветочный ковер, улыбаются волны морские,И небосвода лазурь сияет разлившимся светом.Ибо весеннего дня лишь только откроется облик,И, встрепенувшись от пут, Фавоний живительный дунет,Первыми весть о тебе и твоем появленьи, богиня,Птицы небес подают, пронзенные в сердце тобою.Следом и скот, одичав, по пастбищам носится тучнымИ через реки плывет, обаяньем твоим упоенный,Страстно стремясь за тобой, куда ты его увлекаешь,И, наконец, по морям, по горам и по бурным потокам,По густолиственным птиц обиталищам, долам зеленым,Всюду внедряя любовь упоительно-сладкую в сердце,Ты возбуждаешь у всех к продолжению рода желанье[70].
Несмотря на торжественное прославление верховной богини Венеры, ниже поэт предупреждает людей (особенно мужчин) о последствиях любви, выступая почти как разочаровавшийся Дон Жуан или гедонист; его предупреждения порой носят близкое сходство со словами опытного сластолюбца Овидия. Лукреций говорит в книге iv (1052):
Также поэтому тот, кто поранен стрелою Венеры, —Мальчик ли ранил его, обладающий женственным станом,Женщина ль телом своим, напоенным всесильной любовью, —Тянется прямо туда, откуда он ранен, и страстноЖаждет сойтись и попасть своей влагою в тело из тела,Ибо безмолвная страсть предвещает ему наслажденье.Это Венера для нас; это мы называем Любовью,В сердце отсюда течет сладострастья Венерина влага,Капля за каплей сочась, и холодная следом забота.Ибо, хоть та далеко, кого любишь, – всегда пред тобоюПризрак ее, и в ушах звучит ее сладкое имя.Но убегать надо нам этих призраков, искореняяВсе, что питает любовь, и свой ум направлять на другое,Влаги запас извергать накопившийся в тело любое,А не хранить для любви единственной, нас охватившей,Тем обрекая себя на заботу и верную муку.Ведь не способна зажить застарелая язва, питаясь;День ото дня все растет и безумье и тяжкое горе,Ежели новыми ты не уймешь свои прежние раны.Если их, свежих еще, не доверишь Венере доступнойИль не сумеешь уму иное придать направленье.Вовсе Венеры плодов не лишен, кто любви избегает:Он наслаждается тем, что дается без всяких страданий.Чище услада для тех, кто здоров и владеет собою,Чем для сходящих с ума. Ведь и в самый миг обладаньяСтрасть продолжает кипеть и безвыходно мучит влюбленных:Сами не знают они, что насытить: глаза или руки?..Но человека лицо и вся его яркая прелестьТела насытить ничем, кроме призраков тонких, не могут,Тщетна надежда на них и нередко уносится ветром.Как постоянно во сне, когда жаждущий хочет напитьсяИ не находит воды, чтоб унять свою жгучую жажду,Ловит он призрак ручья, но напрасны труды и страданья:Даже и в волнах реки он пьет, но напиться не может, —Так и Венера в любви только призраком дразнит влюбленных:Не в состояньи они, созерцая, насытиться телом,Выжать они ничего из нежного тела не могут,Тщетно руками скользя по нему в безнадежных исканьях…Тратят и силы к тому ж влюбленные в тяжких страданьях,И протекает их жизнь по капризу и воле другого;Все достояние их в вавилонские ткани уходит,Долг в небреженьи лежит, и расшатано доброе имя.На умащенных ногах сикионская обувь сверкает,Блещут в оправе златой изумруды с зеленым отливом,Треплется платье у них голубое, подобное волнам,И постоянно оно пропитано потом Венеры.Все состоянье отцов, нажитое честно, на лентыИли на митры идет и заморские ценные ткани.Пышно убранство пиров с роскошными яствами, игрыВечно у них и вино, благовонья, венки и гирлянды.Тщетно! Из самых глубин наслаждений исходит при этомГорькое что-то, что их среди самых цветов донимает,Иль потому, что грызет сознанье того, что проводятПраздно они свою жизнь и погрязли в нечистом болоте,Иль оттого, что намек двусмысленный, брошенный «ею»,В страстное сердце впился и пламенем в нем разгорелся,Или же кажется им, что слишком стреляет глазами,Иль загляделась «она» на другого и, видно, смеется.Эти же беды в любви настоящей и самой счастливойТакже встречаются нам; а те, что ты можешь заметить,Даже закрывши глаза, в любви безнадежной, несчастной,Неисчислимы. Итак, заранее лучше держатьсяНастороже, как уж я указал, и не быть обольщенным,Ибо избегнуть тенет любовных и в сеть не попастьсяЛегче гораздо, чем, там очутившись, обратно на волюВыйти, порвавши узлы, сплетенные крепко Венерой.
Поэт (как и Овидий) дает совет избегать этого зла, найдя «пороки души и тела» у возлюбленной, которые разрушили бы иллюзии влюбленного. В итоге он говорит:
