Поэт (как и Овидий) дает совет избегать этого зла, найдя «пороки души и тела» у возлюбленной, которые разрушили бы иллюзии влюбленного. В итоге он говорит:
Но, даже будь у нее лицо как угодно прекрасно,Пусть и все тело ее обаянием дышит Венеры,Ведь и другие же есть; без нее-то ведь жили мы раньше;Все, что дурные собой, она делает так же, мы знаем…
Однако он допускает, что
Кроме того, не всегда притворною дышит любовьюЖенщина, телом своим сливаясь с телом мужчиныИ поцелуем взасос увлажненные губы впивая.Часто она от души это делает в жажде взаимныхЛаск, возбуждая его к состязанью на поле любовном.
Но для нашего представления о Лукреции как о поэте и римлянине существенно то, что для него «цель любви» – чисто физический акт совокупления, цель, к которой стремятся даже звери.
Далее поэт дает подробные советы о том, как зачать мальчика или девочку, и завершает этот раздел поэмы чисто римским предупреждением:
Да и не воля богов, не Венерины стрелы причинойСлужат того, что порой и дурнушка бывает любима.Ибо порою ее поведенье, приветливость нраваИ чистоплотность ведут к тому, что легко приучаетЖенщина эта тебя проводить твою жизнь с нею вместе.
В Древнем Риме большинство браков представляли собой прозаические и респектабельные союзы именно такого типа, а большинство жен были строгими и «чистоплотными» матронами.
Обратимся к Катуллу. Если бы он всегда следовал подобным скромным нравам среднего класса, его жизнь сложилась бы не так несчастливо. Но тогда мы вряд ли бы знали что-нибудь о его жизни и любви. Как пишет Гельдерлин, «сердечные волны ни обо что не разбиваются в столь прекрасную пену души, как об суровые древние скалы судьбы».
Катулл – первый римский поэт любви. Он был первым римлянином, оставившим артистическое (и истинно национальное) выражение опыта глубин души. Он более близок современному духу, чем все его знаменитые последователи, потому что был человеком, а не ритором и честно и красиво рассказал нам о своей страсти. Геллий («Аттические ночи», xix, 9) сообщает, что Катулл и его друг Кальвий были единственными из ранних римских поэтов, которых греки – современники Геллия – ставили наравне с Анакреоном. Все их современники (в наши дни едва известные хотя бы по имени) не были способны ни на такое очарование, ни на такую глубину, их творения были грубыми, тяжелыми и негармоничными, не обладая греческой магией. Но что бы мы ни думали о духовном и артистическом родстве Катулла с греками, мы не станем рассматривать его переводы таких эллинистических поэтов, как Каллимах, а обратимся к некоторым образцам его изысканной лирики. Вполне возможно, что они тоже являлись подражаниями греческим образцам, но мы не знаем, каким именно.
Можно процитировать знаменитую сцену свидания Септимия и Акмы (45):
Акму нежно обняв, свою подругу,«Акма, радость моя! – сказал Септимий. —Если я не люблю тебя безумноИ любить не готов за годом годы,Как на свете никто любить не в силах,Пусть в Ливийских песках или на ИндеВстречу льва с побелевшими глазами!»И Амур, до тех пор чихавший влево,Тут же вправо чихнул в знак одобренья.Акма, к другу слегка склонив головкуИ пурпуровым ртом касаясь сладкоТомных юноши глаз, от страсти пьяных,«Жизнь моя! – говорит. – Септимий милый!Пусть нам будет Амур один владыкой!Верь, сильней твоего, сильней и жарчеВ каждой жилке моей пылает пламя!»Вновь чихнул Амур и не налево,А направо чихнул в знак одобренья.Так, дорогу начав с благой приметы,Оба любят они, любимы оба.Акма другу одна милей на свете,Всех сирийских богатств и всех британских.И Септимий один у верной Акмы,В нем блаженство ее и все желанья.Кто счастливей бывал, какой влюбленный?Кто Венеру знавал благоприятней?
Вот еще не менее очаровательный образец лирики (48):
Очи сладостные твои, Ювенций,Если б только лобзать мне дали вдосталь,Триста тысяч я раз их целовал бы.Никогда я себя не счел бы сытым,Если б даже тесней колосьев тощихПоднялась поцелуев наших нива.
Два этих стихотворения показывают, что Катулл был бисексуален от природы, хотя, как мы увидим, гетеросексуальные склонности в нем преобладали. В данном разделе книги Катулл в первую очередь интересен нам как наиболее живой, правдивый и безыскусный из всех римских лирических поэтов, а не как наиболее оригинальный из римских творцов искусства.
Искусство Катулла намного чище, непосредственнее и правдивее, чем у любого из следовавших за ним поэтов или, насколько мы знаем, любого из его предшественников. Да, для современного вкуса его творения иногда кажутся очень грубыми и неприличными, но тем не менее сама его грубость отличается свежестью – в отличие от похотливых и утонченных непристойностей Овидия. Этот страстный и несчастный любовник был одним из величайших поэтов мира и не проливал сентиментальные слезы, а сражался как мужчина со своей суровой, но завидной судьбой.
Известна его биография, лежащая в основе его самых знаменитых и красивых стихотворений. Он родился в Вероне в 87 году до н. э. и еще юношей переехал в Рим. Там он познакомился с другими молодыми людьми, такими же, как он, жизнерадостными и энергичными, раскованными и беспутными, но неизменно преданными поэзии и изучению лучших ее греческих образцов. Это было время, когда Катилина со своей партией пытался захватить власть, но Катулл и его друзья оставались в стороне от политики. Должно быть, они вели такую же жизнь, как молодой Гете в Страсбурге, и Катулла часто сравнивают с молодым Гете. Мы знаем, что он был способен на подлинную, глубокую дружбу, преданно любил и страстно оплакивал своего единственного брата, умершего в раннем возрасте. Должно быть, несмотря на свои нередкие жалобы, он не страдал от бедности. Нам известно, что у него был дом с большой библиотекой в Риме и загородная усадьба на границе Тибуртинской и Сабинской провинций.
Когда Катуллу было около 26 лет, он познакомился с женщиной, которая перевернула его судьбу. Он звал ее Лесбия. В наши дни обычно считается, что под этим именем скрывается знаменитая Клодия – сестра Клодия Пульхра, врага Цицерона, и жена известного, но ничем не отличившегося Цецилия Метелла Целера. Клодия, как и многие другие лица в римской истории, известна нам благодаря ее врагам. Цицерон презрительно называет ее «Квадрантарией», «двухгрошовой бабенкой»[71]. Он также намекает, что она виновна в инцесте со своим братом. Катулл живописует ее суровой, непостоянной, капризной, одновременно любовницей нескольких мужчин – и в то же время красивой, очаровательной, образованной и способной на пылкую любовь. Иначе как эта женщина могла стать судьбой стольких живых душ, таких, как душа Катулла? А ведь Лесбия была его судьбой. Мы можем проследить развитие их любви в стихах Катулла так, словно читаем захватывающий роман.
Возможно, поэт встретил ее в доме своего друга Аллия. По крайней мере, поздняя элегия (68) прославляет гостеприимный дом его друга, где Катулл провел столько драгоценных часов со своей любовницей:
Я умолчать не могу, богини, в чем именно АллийМне помогал, и притом в скольких делах помогал.Пусть же времени бег и недолгая память столетийДел дружелюбных его ночью слепой не затмят…Как я измучен бывал Аматусии двойственной счастьем,Знаете вы, и какой был я бедой сокрушен.Был я тогда распален подобно скале тринакрийской,Иль как Малийский поток с Эты в краю Фермопил.Полные грусти глаза помрачались от вечного плача,По исхудалым щекам ливень печали струя,Словно прозрачный ручей, который на горной вершинеГде-то начало берет между замшелых камнейИ устремляется вниз, по крутому откосу долины,Через дорогу, где люд движется взад и вперед,И утомленных, в поту, прохладой бодрит пешеходовВ час, когда тягостный зной трещины множит в полях;Тут-то, как для пловцов, кружащихся в черной пучине,Благоприятный встает ветер, дыша в паруса,Слезной молитве в ответ, Поллуксу и Кастору спетой, —Аллий бывал для меня, – верный помощник в беде.Поприще он широко мне открыл, недоступное прежде,Он предоставил мне дом и даровал госпожу,Чтобы мы вольно могли там общей любви предаваться,Здесь богиня моя в светлой своей красотеНежной ногою, блестя сандалией с гладкой подошвой,Через лощеный порог переступила, входя.
Однако любовницей Катулла была замужняя женщина, к тому же старше его. Он с самого начала знал, какая судьба его ждет, но, ослепленный страстью, забыл об этом. Он говорит в той же элегии (68):
Если ж подруге моей одного не хватало Катулла, —Скромной прощу госпоже ряд ее редких измен,Чтоб по примеру глупцов не стать уже слишком несносным:Часто Юнона сама, первая между богов,Свой полыхающий гнев на провинности мужа смиряла,Новую весть услыхав о Сластолюбце своем…
Ведь не отцовской рукой была введена она в дом мой,Где ассирийских духов брачный стоял аромат,Маленький дар принесла она дивною ночью, украдкойС лона супруга решась тайно похитить его.Я же доволен и тем, что мне одному даровалаДень обозначить она камнем белее других.
Именно тогда, в начале их романа, он написал самое знаменитое из своих стихотворений (5):
