Снаружи послышался треск сломанной ветки. Мое дыхание участилось, в холодный воздух поднимались облачка тумана. Нужно убираться отсюда. Я тихонько открыла дверь и, шагнув наружу, заметила еще какие-то следы на снегу. Свежие следы. Я посмотрела по сторонам и решила проследить, куда они ведут.
– Кто здесь? – позвала я, и мои слова тут же растворились в снежной кутерьме.
За южной стеной сарая я заметила камелию, которой не видела раньше. И прямо под нижней веткой мои глаза различили розовое пятнышко. Я подошла ближе. Там на тонкой веточке висел цветок. Это был совсем маленький цветочек, и тем не менее он был необыкновенный, белый с розовой каймой. Я затаила дыхание. Миддлберийская розовая.
– Снежный цветок, – раздался мужской голос за спиной, вызывая эхо.
Я обернулась и увидела Десмонда.
– Вот почему она так любила камелии, – сказал он. – Они цветут, когда другие растения погружаются в зимний сон.
– Что ты тут делаешь? – спросила я, немного напуганная.
Он снял пальто и укутал им меня, как делал всегда, а потом повернул меня к себе. Я взглянула на это лицо, такое сильное и уверенное, лицо, на которое я могла бы смотреть всю жизнь, которое никогда мне не надоест, – и все же, могла ли я быть уверенной в нем? Он взял мои руки в свои ладони.
– У тебя ледяные пальцы, – сказал Десмонд, гладя их, как в ту ночь, когда признался мне в любви, – разве что теперь ощущения были совсем иными.
– Я уезжаю домой, – сказала я.
– Не понимаю, – сказал он, очевидно огорченный. – Почему?
– Мой отец болен. Я нужна ему. Не знаю, смогу ли я сесть на пароход, учитывая войну, но я обязательно попытаюсь это сделать.
Десмонд отвернулся.
– Ты знаешь, что если уедешь, то разобьешь мое сердце. Разобьешь на тысячу осколков.
– Я не хочу этого.
Он снова повернулся лицом ко мне.
– Что мне сделать, чтобы убедить тебя остаться?
– Прости, Десмонд, – сказала я. – Я должна уехать.
Как ни глубока была моя любовь к нему, но так же глубока была усталость; я была сломлена и напугана.
Он полез в карман.
– Хочу, чтобы у тебя осталось кое-что на память обо мне.
Он раскрыл мою руку и опустил на ладонь холодную серебряную цепочку.
– Что это? – спросила я.
– Это особенная цепочка. Она принадлежала моей матери.
Я поднесла ее к глазам и увидела прикрепленный к ней медальон. На нем был выгравирован цветок, напоминающий камелию. Несомненно, это была та цепочка, которую описывала миссис Диллоуэй, тот медальон, в котором, по ее мнению, хранилось нечто драгоценное.
– Десмонд, – сказала я, качая головой, – где ты нашел это? Миссис Диллоуэй говорила…
Он улыбнулся своим мыслям.
– Мама никогда не снимала эту цепочку. Она принадлежала еще ее матери. Она очень старая. Чистое серебро. Таких больше не делают.
Я потянула за застежку, но не смогла ее открыть.
– Разреши мне надеть ее на тебя, – сказал Десмонд. – Мама была бы рада, что ты ее носишь.
Я поежилась, когда его холодная рука коснулась моей шеи. Мое сердце забилось чаще, когда он застегнул застежку. Откуда он достал эту вещь?
– Снимите, – сказал лорд Ливингстон, подходя сзади. – Эта цепочка принадлежала моей жене.
– Но я, я… – робко залепетала я.
– Мама бы захотела отдать ее Флоре, отец, – проговорил Десмонд.
Лорд Ливингстон прищурился на него.
– Что ты знаешь о желаниях своей матери? Ты был просто избалованный ребенок. Ты был ей обузой.
Мне было неприятно слушать эти слова.
Десмонд шагнул к отцу, сжимая кулаки.
– Как ты смеешь!
В глазах лорда Ливингстона закипела злоба. Я отвела глаза.
– Ты убеждал свою мать, что она не любит меня, – произнес он. – Ты посеял ненависть в ее сердце.
– Это не я ее посеял. Она уже была там.
Лорд Ливингстон бросился на него, и оба упали на снег. Я стояла над ними, умоляя прекратить эту бессмысленную драку.
Глаза Ливингстона-старшего стали безумными. Он быстро вскочил на ноги и поковылял к сараю. Он толкнул дверь, но она не открылась, тогда он пнул ее ногой и вломился внутрь, а через мгновение появился с топором.
– Стойте! – закричала я. – Что вы делаете?!
Он шел к нам, но глаза его смотрели мимо. Он уставился на камелию. Я вскрикнула. Миддлберийская розовая.
– Надо было давно срубить это дерево, – сказал он, и я едва узнала его голос, дикий в безумном отчаянии. – Здесь она слишком много думала о жизни. Слишком много времени проводила вдали от меня. – Он поднял топор над головой и крикнул: – Отойдите!
Мы с Десмондом отошли в сторону, но я умоляла его остановиться:
– Вы сами не знаете, что творите! Только не эту камелию. Это уникальное дерево, вы же сами говорили!
Не слушая меня, он ударил топором по величественному стволу. Я вздрогнула, словно приняла на себя первый удар. Ветви храбро качались, пытаясь удержаться и прося о помощи. Но он снова взмахнул топором и ударил еще сильнее. Я увидела на его лице страдание. Он не мог заставить кого-то расплатиться за смерть Анны и ее великую печаль, но мог выместить свою злобу на камелиях. На этой камелии.
– Пожалуйста! – кричала я, тщетно пытаясь остановить лорда.
На этот раз топор перерубил ствол. Раскидистая крона, трепеща ветвями, рухнула кучей на заснеженную землю. Лорд Ливингстон упал на колени и закрыл лицо руками.
– Отец, ты ранен, – сказал Десмонд, подбежав к нему, чтобы лучше рассмотреть рану. – Рана глубокая. Я разыщу Бердсли. Нужен доктор! – Он обернулся ко мне: – Оставайся с ним. Я скоро вернусь, – и побежал вверх по склону холма к дому.
Я осторожно подошла ближе.
– Вам самое время исчезнуть, мисс Льюис, – сказал лорд Ливингстон.
Я кивнула.
– Не делайте из этого трагедии, – продолжал он. – Вы нашли дерево. А теперь его не стало. Теперь оно не достанется никому.
По моей щеке стекла слеза.
– Я не скажу Десмонду и детям, – сказал лорд Ливингстон. – Это разобьет их сердца. – Он потер бровь. – Пора. Пожалуйста, покиньте нас.
Я попятилась назад, а потом, быстро повернувшись, побежала по дорожке сквозь снег, вверх по склону к дому, видневшемуся впереди. Никем не замеченная, я проскользнула во флигель для прислуги и бешено стала засовывать вещи в кожаный чемодан. Мое сердце защемило при мысли о детях. Выбежав из дома, я увидела мистера Хэмфри, очищавшего от снега ветровое стекло машины.
– Вы бы не могли отвезти меня на вокзал? – спросила я, едва дыша.
– Конечно, мисс Льюис, – ответил он с улыбкой, с любопытством взглянув на меня. Я заметила в его глазах странный блеск. – Все в порядке?
– Мне нужно уехать, – ответила я, оглядываясь. – Как можно скорее.
Я забралась на заднее сиденье, а мистер Хэмфри сел за руль. В зеркале заднего вида я заметила Десмонда. Когда машина отъезжала, он побежал следом, крича:
– Флора, стой! Пожалуйста, остановись!
Мистер Хэмфри необычно резко нажал на газ, и колеса, подняв в воздух блестящий гравий, рывком тронули машину вперед. Несколько минут мы ехали молча. Он несколько раз посмотрел на меня в зеркало, а потом наконец заговорил:
– Вам очень идет.
Я покачала головой, смахнув с глаз слезу.
– Простите, не понимаю, о чем вы.
– Ее цепочка, – ответил шофер, поглядывая на меня в зеркало.
Я увидела, как его глаза сощурились в улыбке, и поднесла руку к шее.
– Как вы…
– Я сделал глупость, – усмехнулся он. – Она, наверное, выпала у меня из кармана в доме, и Десмонд нашел ее раньше меня. Конечно, он ничего не заподозрил. Тогда. Но непременно заподозрит.
– Мистер Хэмфри, я не понимаю – сказала я, чувствуя, как кровь приливает к щекам, а потом вспомнила, что когда-то видела в его машине серебряную цепочку. Так она все это время была у него?
– Подумайте, мисс Льюис. Вы сообразительная девушка. Наверняка вы уже все поняли. – Он вытащил из кармана пистолет и положил его на сиденье.
Я прижала руку ко рту.
– С другими девушками было легко, – продолжал шофер. – Они сникали, как петунии. Но Анна была не такая. Я так и не смог ее поиметь. Она умерла, прежде чем я до нее добрался. А все этот чертов Эббот. Конечно, он хотел, чтобы тот чай выпил мистер Блит. Но чайнички перепутались. – Он хохотнул. – Мальчишка убил собственную мать.
Я хотела что-то сказать, но не могла издать ни звука.
– Вероятно, Десмонд, вернувшись домой, все сопоставил, – продолжал мистер Хэмфри. – Я думал, моя песенка спета, когда вы нашли в машине эту цепочку. И потом, когда увидели меня в саду. – Он удовлетворенно облизал губы. – Помните Терезу в городе? Ее я тоже поимел. И закопал под последней камелией в дальнем ряду.
У меня тряслись руки. Почему я ничего не замечала все это время? Грязные ботинки. Свет фонаря среди камелий. Джутовый мешок. Боже мой!
– Если бы Десмонд тогда попросил показать, что в мешке, он бы очень удивился. – Шофер покачал головой. – Как и его отец, он остерегался наезжать на меня. Они оба трусы.
