Шестерка и тройка.
Она снова выиграла.
Шестерка и тройка.
Ее охватило ужасное подозрение.
Она взяла кости. Снова бросила. Шестерка и тройка.
Внимательно осмотрела их. Снова бросила.
Шестерка и тройка.
А если бросить один кубик?
Тройка.
Тройка.
Тройка.
И тут ее осенило.
Кость была утяжелена.
Кости специально утяжелили.
Она не выиграла.
Кросс позволил ей выиграть.
Он с самого начала направлял игру.
Нет такой вещи, как удача.
Кросс лгал ей.
И подсовывал ей заведомо фальшивые кости. Недаром она столько раз проигрывала. Он вознамерился разрушить все ее планы, исследования, отнять последние несколько дней, последние недели свободы, прежде чем она станет графиней Каслтон.
Он украл у нее время!
Хуже того, украл у нее время и покинул, чтобы встретиться с другой.
Пиппа выпрямилась и зло уставилась на дверь, из которой он вышел.
– Ну уж нет, – сказала она пустой комнате. – Так не пойдет.
Она направилась к двери и обнаружила, что ее заперли.
Пиппа тихо охнула, шокированная и негодующая, и снова дернула за ручку в полной уверенности, что ошиблась. Он не мог запереть ее в казино.
После того как обманул.
Это невозможно.
После нескольких попыток Пиппа была уверена в двух вещах: во-первых, Кросс действительно запер ее. И во-вторых, он явно безумен.
Присев на корточки, она посмотрела в замочную скважину.
Когда никто не прошел по коридору и никто не появился в двери, она встала и принялась мерить шагами комнату.
У нее только один выход – попытаться отпереть замок. Не то чтобы Пиппа раньше делала что-то подобное, но читала о способах в статьях и романах. И вообще, если маленькие дети способны на такое, насколько сложным это может быть?
Заведя руки за голову, она вынула шпильку, снова присела на корточки, сунула в замок маленькую полоску металла и стала ею вертеть во всех направлениях.
Ничего не выходило. По истечении некоторого времени, окончательно придя в бешенство, Пиппа встала и вернула шпильку на законное место.
И тут на глаза ей попалась огромная картина. Вне всякого сомнения, изображенные на ней молодые люди без труда открыли бы дверь. Вне всякого сомнения, у них имеется с полдюжины способов сбежать из этой комнатушки.
«Вроде потайного хода».
При этой мысли Пиппа немедленно вскочила и стала обшаривать обитую шелком стену в поисках потайной двери. У нее ушло несколько минут на то, чтобы проверить каждый дюйм стены, от одной стороны картины до другой. Никакого потайного хода. Если только он не в самой картине.
Пиппа оглядела картину.
Если только…
Схватившись за массивную раму, она потянула, и картина отошла в комнату, открыв широкий, темный коридор.
– Триумф! – проворковала она, прежде чем взять канделябр с ближайшего стола и ступить в коридор, с грохотом закрыв за собой широкий проход.
Пиппа не смогла сдержать довольную улыбку. Кросс точно будет шокирован, когда откроет клетку и обнаружит, что птичка упорхнула.
И он заслуживает этого, негодяй?!
А Пиппа окажется там, куда приведет ее коридор.
Глава 10
Научный дневник леди Филиппы Марбери
За эти годы я изучила много образцов флоры и фауны и вывела одну истину: будь передо мной собаки или люди, братья и сестры всегда обнаруживают больше неоднородности, чем однородности. Стоит только взглянуть на Оливию и меня, чтобы увидеть доказательство.
Родители – настоящий розовый куст. Отпрыски – ветка белых цветов.
28 марта 1831 года.
За восемь дней до свадьбы
– Я пришла просить тебя оставить нас в покое.
Кросс стоял у запертой двери своего кабинета, по другую сторону которой делали ставки две сотни самых влиятельных в Британии людей. По пути сюда он придумал много всего, что сказать сестре, – все вариации на тему «Какого черта ты вздумала сюда прийти?»
Но не успел произнести ни слова. Сестра заговорила в ту минуту, как щелкнул замок, словно у нее не было ни малейшей заботы в мире, кроме желания высказать одно спокойное отчетливое предложение.
– Лавиния, – начал он, но она оборвала его. Взгляд серьезных карих глаз не дрогнул.
– Я здесь не для того, чтобы это обсуждать, – отрезала она. – Я пришла от Найта. Он отказался меня видеть. Из-за тебя.
– И прекрасно! – вспылил Кросс. – Тебе вообще не следовало ездить к нему. А если он знает, что для него лучше, больше никогда тебя не увидит.
Лавиния выглядела уставшей. Бледной, худой… явно не в себе. Под глазами темнели круги. Щеки запали, словно она несколько недель не ела и не спала. Похоже, не только время похитило ясноглазую счастливую семнадцатилетнюю девочку, подменив ее этой стоической двадцатичетырехлетней женщиной, которая казалась на много лет старше и на десятилетия мудрее. Слишком мудрой.
Лавиния не отступала:
– Это тебя не касается.
– Конечно, касается. Ты моя сестра.
– Думаешь, если произнес эти слова, они окажутся правдой?
Кросс шагнул к ней, поколебавшись, когда она отстранилась и схватилась за край столешницы, словно черпая силы в большом прямоугольнике черного дерева.
– Но это и есть правда.
Ее губы скривились в горькой усмешке:
– В твоих устах все звучит так легко! Словно ты не сделал ничего дурного, словно от нас ожидают, что мы сделаем вид, будто все хорошо и ничего не изменилось. Словно нам следует заколоть жирного тельца и принять тебя с распростертыми объятиями, как блудного сына.
Слова больно обожгли. Хотя Кросс напомнил себе, что Лавиния была совсем юной, когда умер Бейн. Семнадцатилетняя, едва начавшая выезжать девушка слишком сосредоточилась на собственной боли и собственной трагедии, чтобы увидеть правду. Понять, что у Кросса не было иного выбора, кроме как уйти из семьи.
Понять, что его вынудили так поступить.
Понять, что его никогда бы не простили. Что в глазах родителей он никогда не был достаточно хорош. Достаточно силен. Достоин фамилии Бейн.
Не только в их глазах. В его собственных.
Кросс не поправил ее. Не сказал ей. Вместо этого всем сердцем ощутил горечь ее слов. Потому что заслуживал их. По-прежнему.
И всегда будет заслуживать.
Не дождавшись ответа, сестра добавила:
– Я пришла сказать: какую бы сделку ты ни заключил с мистером Найтом, о чем бы ни договорился – мне это не нужно. Я хочу, чтобы ты все отменил. Я несу ответственность за семью.
– Тебе не следует нести эту ответственность, – рассердился Кросс. – У тебя есть муж. Это его долг. Его роль. Это он должен был защищать будущее детей. Репутацию жены.
Карие глаза гневно блеснули.
– И опять это не твое дело.
