сказали об этом.
– Вы не спрашивали.
– Да бросьте…
Он еще некоторое время гонял меня по тем вопросам, которые мы уже обсудили, после чего закончил писать протокол и велел мне с ним ознакомиться.
Когда я расписался, он спросил:
– Вы догадывались, что Алекс ваш сын? Он больше года фигурировал в вашей квартире, и вы не проявляли к нему никакого интереса. А тут вдруг заинтересовались, да так, что и в квартиру пришли, и в гостиницу. Была же для этого какая-то причина. Я закончил протокол, если вы заметили.
– А вы имеете право общаться со мной без протокола?
– Скорее нет, чем да, но если я задам вам вопрос и вы на него ответите, ничего плохого не произойдет. Может быть, это поможет нам найти убийцу, как знать?
– А как может это помочь вам найти убийцу? Я бы сделал все возможное, но не понимаю…
– Но кто-то же пытался вас подставить, разве нет? Вызвать у вас особый интерес к персоне этого мальчика, заставить выяснять подробности его появления в вашем доме, и все это накануне убийства или даже в самый тот день. Вам не кажется, что такие совпадения наводят на некоторые размышления?
– Наводят, спорить не стану, – согласился я, – но никаких предположений, объясняющих это, у меня нет.
– Я не стану скрывать, что я не подозревал вас всерьез, – вдруг выдал Андрейчук, – мы говорили с дедом убитого. Нашли переводчика, он совсем не говорит по-русски… В общем, сообщили плохую новость, и потом ведь кто-то должен будет забрать тело. В общем, на вопрос о том, что Алекс делал в России, его дед сказал, что он поехал, чтобы разыскать своего биологического отца.
– То есть его дед знал, что он ему не родной внук?
– Знал, но не считал это существенным, – кивнул следователь. – Дед считал Алекса родным, хотя в какой-то момент его сын признался, что поначалу его брак с Алиной был фиктивным и мальчик не его сын. Но у них в то время уже была семья, и не фиктивная, а настоящая. Дед сам настаивал, чтобы Алекс нашел вас, он боялся, что мальчик не справится с семейным бизнесом, когда придет время, у него нет ни опыта, ни хватки. Он думал, что вы как опытный и удачливый бизнесмен ему поможете встать на ноги, научите его всему, что знаете сами.
– То есть они довольно много знали обо мне…
– Да. Много. А вы не знали ничего? Неужели это правда?
Я почувствовал, что если разговор продолжится, я не смогу сдержать слезы, и следователь это почувствовал, поэтому удовлетворился тем, что я просто отрицательно помотал головой.
– Мы все проверим касательно вашего алиби на момент совершения преступления, – переходя на официальный тон, сказал он, – а пока можете быть свободны. Вы не собираетесь уезжать из города? Нет нужды предупреждать вас о том, что сейчас это нежелательно?
– Нет, я никуда не уеду, – пробормотал я и постарался как можно скорее покинуть кабинет. Я очень вовремя это сделал – удушающий спазм схватил меня за горло, когда я уже был на улице, и никто не мог видеть моих слез.
Я знал, что мои показания еще будут проверять, копаться в моем компьютере, делать запросы и проводить всю необходимую процедуру, но это уже были формальности. Следователь понимал, что если бы я не был уверен, я никогда не стал бы так безапелляционно говорить о своем присутствии дома в интересующий их день и час. Выйдя от метросексуального сотрудника Следственного комитета, я почувствовал себя более или менее свободным, но это ощущение нисколько не приближало меня к пониманию сути катастрофы, которая произошла в моей семье.
День я посвятил делам, которых скопилось уже порядочно, а к вечеру угнездился в своем кабинете в «Матрешке» и стал ждать Борьку. Он не то чтобы стопроцентно гарантировал приехать, но обещал, что постарается. Я не ел в расчете на будущую Борькину компанию, просто выпил чаю и погрузился в свои мысли.
Во-первых, нужно было ответить на вопрос: связано ли каким-то образом покушение на меня с убийством Алекса? Даже в мыслях я пока боялся называть его своим сыном, слишком болезненной тогда становилась любая мысль на эту тему. Ответ напрашивался сам собой. В меня стреляли из пистолета, в Алекса тоже. И пистолет, скорее всего, был задействован один и тот же. Тут уж приходилось довольствоваться догадками, ибо у следователя не спросишь: извините, не из моей ли незаконно хранившейся пушечки убили мальчика, который жил в моем доме? Если стрелок был один, то еще более актуально звучал вопрос: кому и зачем это понадобилось? Ладно еще я, но Алекс-то кому мог помешать? Наташа в его смерти была не заинтересована, особенно если знала, что у избранника есть деньги. Напротив, ей следовало укреплять их отношения, вести его под венец. Разве что он собирался ее бросить и она об этом знала? Но в этой версии имелся изъян: зачем искать меня, стремиться попасть в мою семью, чтобы, даже не признавшись, обрубить за собой все концы? Нет, это было бы глупо. А кому могла быть на руку его смерть? Никому. Но если нет выгоды, то какие еще могут быть мотивы? Ревность, предательство, отвергнутая любовь? При одной мысли об Алисе меня передернуло. Этого просто не может быть, потому что не может быть никогда. Или?.. Давай, Евген Петрович, ответь себе хоть раз честно на вопрос: а пытался ли ты действительно узнать правду? Где ты ее искал? Там, где тебе было удобно, или там, где она действительно может быть скрыта? Хотелось ли тебе до нее докопаться или ты обманывал самого себя?
В таких случаях, как мой, первый вопрос, который ставится во главу угла – ищи, кому выгодно. И тут, как ни крути, моя смерть шла на пользу только одному человеку – моей жене. Ну, может, еще и дочери. Или им обеим, если они заодно. Другого ответа нет и быть не может. То, что ресторанный бизнес терпит крах, уже очевидно. И я не дурак, не наивный мальчик, я все понимаю и думаю, что в ближайшем будущем в лучшую сторону ничего не изменится. Личные коммуникации между людьми сходят на нет, в каком бы виде они ни происходили. Еду можно заказывать по телефону и через интернет, лекарства и продукты – тоже. В кино ходить не нужно, появляются все новые платформы, предлагающие самые свежие премьеры в любом жанре. Живое общение с друзьями давно заменила переписка в мессенджерах и соцсетях. Люди привыкают к разобщению и постепенно перестают нуждаться
