Она велит всей семьей приехать. Уж не знаю, что у нее на уме».
-Ничего, - твердо отозвалась Тео, беря его за руку. Они пошли по расчищенным дорожкам сада и
женщина добавила: «Все обойдется, Теодор. А что тебе в Горном ведомстве сказали?»
Федор вздохнул: «Развели руками. Сама понимаешь, пока я с ней, - он кивнул на письмо, - не
встречусь, никто мою судьбу решать не будет, Тео».
Она крепко сжала его пальцы и поправила: «Нашу судьбу, Теодор. У нас она теперь одна, помни».
Федор помолчал. Посмотрев, как Мишель ловко разбегаясь, скользит по льду канала, он сказал:
«Можно там же, в Пантелеймоновской церкви повенчаться, она наша приходская. Пока, - угрюмо
добавил он. «Пока в какую-нибудь Чердынь не отправили. Тебе надо будет дать обещание, что
дети будут воспитываться в православии, вот и все».
Он посмотрел на легкую морщинку, уходящую вниз от гранатовых, сладких губ и подавил тяжелый
вздох: «Какие дети..., Мне сорок четыре, ей - тридцать пять. Состариться бы вместе, Мишеля
вырастить...»
-Так что это формальность, - бодро закончил Федор. Тео, смотря куда-то вдаль, ответила: «Да.
Побудь, пожалуйста, после обеда с Мишелем. Мне надо прогуляться, посмотреть, что это у вас за
Гостиный двор».
-Ты же туда ездила, - удивился Федор.
-А теперь хочу сходить, - усмехнулась Тео. Оторвавшись от него, она прокатилась по блестящей
дорожке льда: «В Бостоне, я, конечно, видела снег, но чтобы его столько было...»
-В Сибири еще больше, - хмыкнул Федор.
-Вот и посмотрим, что там за морозы, - она улыбнулась и заправила под соболью шапочку темную,
пахнущую розами прядь волос.
Небо на западе, над Невой, уже клонилось к закату.
-Какие тут дни короткие, - подумала Тео, выходя на Пантелеймоновскую улицу.
-Зато ночи длинные, - сладко потянулась она. Помахав рукой Федору, что стоял у окна, женщина
быстрым шагом пошла вниз по Фонтанке, к Невскому проспекту.
Она незаметно обернулась. Увидев, что занавеси в окнах квартиры уже задернуты, Тео
направилась обратно. Она постояла перед Пантелеймоновской церковью, глядя на образ святого.
-Он был врач, - вспомнила женщина, - один из Четырнадцати Святых Помощников. В базилике
Сен-Дени были его мощи, я помню. Пока эти мерзавцы там все не разграбили, не осквернили
могилы...
В церкви было темно, сладко, спокойно пахло ладаном, мерцали огоньки свечей. Тео
перекрестилась и решительно шагнула внутрь.
-Значит, ты помнишь, - Тео поправила Мишелю маленький, шелковый галстук, - надо поклониться,
поцеловать ей руку, и называть ее: «Ваше Величество».
Мальчик кивнул белокурой головой и распахнул глаза. Вокруг играли, переливались невиданные,
золотые, рыжие, бронзовые камни. Комната купалась в лучах утреннего солнца, за окном
простирался покрытый снегом, бесконечный парк.
Он вспомнил, как сани остановились у мраморных ступеней, как они вошли в золоченые, высокие
двери: «Тут, как в сказке. Как в Марокко, папа же рассказывал. Только там пустыня, а здесь все
время снег. Интересно, и летом - тоже?»
-Это все сделано из янтаря, - наклонился к нему отец. Мишель положил маленькую руку в его
пальцы - большие, крепкие: «Ты только не волнуйся, папа. Мы с мамой же рядом».
Федор вздохнул и улыбнулся: «Я знаю, милые мои». Он взглянул на ливрейного лакея, что стоял у
раскрытой двери: «Пошли».
Мишель почти ничего не запомнил - только блеск начищенного паркета, сияние зеркал, картины,
статуи, огромные залы. Потом они оказались в небольшой, уютной комнате, где горел камин.
Мальчик, всплеснув руками, радостно сказал: «Собачки!»
Их было три, - белая, рыженькая и черная, - они лизали ему руки, и весело лаяли. Мишель, забыв
обо всем, подергал мать за рукав шелкового платья: «Мама! Почему ты мне не сказала, что тут
собачки! Какие красивые!»
-Мишель, - не разжимая губ, сказала Тео, - Мишель....
Она была совсем не похожа, - подумал Мишель, - на императрицу. Она была просто бабушка, - в
пышном платье темно-синего атласа, свежая, румяная, с высокой прической. У нее были седые
виски, а волосы были темные. Светлые, веселые глаза были окружены морщинками. Она была
полная, но двигалась легко. Женщина поманила Мишеля к себе: «Смотри, у меня есть для них
корзинка. Они в ней спят, а утром приходят ко мне в постель. А у тебя есть собачка?»
-Нет, - вздохнул Мишель, - но я бы так хотел..., Простите, - добавил он, покраснев. «А вы за ними
присматриваете, для ее величества? - он оглянулся: «Почему мама и папа побледнели?»
-Я и есть ее величество, - улыбнулась женщина. Мишель, поклонившись, почувствовал сладкий,
домашний запах, что шел от мягкой, пухлой руки. «Но ты можешь звать меня бабушкой. Если
хочешь, конечно, - Екатерина подняла красивую бровь. Устроившись в кресле, усадив Мишеля на
колени, императрица шепнула ему: «Когда у нас появятся щеночки, я непременно пошлю тебе
одного. А теперь скажи мне - кем ты хочешь стать?».
Мишель подумал. Погладив левретку, мальчик ответил: «Военным. Мне нравится папина сабля, и
форма, и парады. И я уже умею стрелять, меня папа научил».
Императрица погладила его по голове: «Ты потом поймешь, что на войне важны не только сабля и
форма, но, если хочешь - наш Первый Кадетский корпус для тебя всегда открыт. Тебе нравится в
России?»
-Очень! - горячо сказал мальчик и стал загибать пальцы. «Кататься на санках, икра, и еще мне
нравится, когда по улицам водят медведей, они очень смешные. Здесь снег всегда лежит, даже
летом? – спросил он озабоченно.
-Нет, конечно, - та рассмеялась и взглянула на золотые часы на мраморной каминной доске:
-У меня все внуки взрослые. Однако, если ты не против, выпить чаю с девочками, то мои внучки
как раз сейчас садятся за стол. Тебя проводят, - поднялась императрица и позвонила в
колокольчик: «А я пока тоже - выпью чаю. С твоими родителями, - усмехнулась она.
Дверь за мальчиком и лакеем закрылась, и в кабинете настало молчание.
Екатерина прошлась по комнате, шурша шелком. Обернувшись, женщина смешливо протянула:
-Месье Корнель, значит...- она положила руку на книги, что лежали на столике орехового дерева.
«Тот самый месье Корнель, что пишет о возрасте Земли, о разработках угольных месторождений и
получает ордена от покойного султана Марокко.
-Федор Петрович, - укоризненно заметила Екатерина, - вы же по Горному ведомству числитесь. Вы,
хоть и ученый, но должны помнить - подданный России может принять орден от иностранного
монарха только после получения соответствующего разрешения от собственного государя. А я что-
то не помню такой просьбы, - императрица сморщила нос и не выдержала - рассмеялась.
-Ваше величество, - пробормотал Федор, - простите, пожалуйста...
-А так же, - будто не слыша его, продолжила Екатерина, - тот самый месье Корнель, герой
восстания в Вандее и знаменитый воздухоплаватель, который спас великую актрису от смерти, -
она похлопала рукой по бархатному дивану и сказала Тео:
-Мадемуазель Бенджаман, даже если бы он, - Екатерина кивнула на Федора, - сделал бы только
это, я бы его простила. Теперь вы наша гостья, - императрица указала на диван: «Садитесь,
садитесь. Я вас никуда не отпущу. Только вы мне должны все рассказать, - прибавила Екатерина, со
значением глядя на Федора, - и без утайки.
-Расскажем, ваше величество, - неожиданно весело сказала Тео. «Непременно расскажем».
Когда они ушли, Екатерина долго сидела, глядя в окно, провожая взглядом уезжающие сани. Она
посмотрела на икону, что стояла на ее бюро и перекрестилась: «Упокой, Господи, душу отца
Корвино. И прости меня, что она умерла - но, Иисус мне свидетель, я ей зла не хотела. Пусть ее
дочь будет счастлива, раз уж выжила девочка».
В окне что-то сверкнуло, и Екатерина повернулась: «Ерунда. Привиделось. Какие молнии зимой?»
Она присела к бюро и написала своим твердым, четким почерком: «За заслуги перед отечеством
возвести состоящего по горному ведомству Федора Петровича Воронцова-Вельяминова - в чин
статского советника, с награждением орденом Святого Владимира третьей степени. Предоставить
его приемному сыну, Мишелю де Лу, возможность обучаться за казенный счет в Первом
Кадетском корпусе, или ином учебном заведении, а также распространить эту привилегию на
других его детей, буде таковые появятся».
-Появятся, - уверенно сказала Екатерина, посыпая чернила песком. «У них кровь крепкая, шесть
сотен лет роду. Мадемуазель Бенджаман, - она усмехнулась и дописала: «Определить
мадемуазель Тео Бенджаман наставницей в Императорскую Театральную школу».
Она вспомнила низкий, красивый голос: «Конечно, ваше величество, я дам бенефисы, с Пасхи и до
