Она посмотрела в большие, грустные глаза Прасковьи и улыбнулась: «Милочка, поверьте мне, я
почти два десятка лет на сцене, хоть и государственной. Найдете себе другого антрепренера. Как
только вы выйдете на сцену венских театров - у вас очередь в передней стоять будет. Жемчугова, -
Тео задумалась и решительно сказала:
-Полина Перль. С таким именем только субреток играть, а вы трагическая героиня. Полина, - она
поиграла пером и усмехнулась: «Полина Марго. Мадемуазель Марго. «Маргарита» - на латыни
«жемчужина», - объяснила она.
-Мадемуазель Бенджаман, вы не понимаете…, - отчаянно сказала женщина.
-Очень я все хорошо понимаю, - отозвалась Тео. «Спите вы на здоровье с графом Николя,
пожалуйста. Речь идет о карьере, дорогая моя, о заработках. Если он вас любит, он, в конце
концов, поедет с вами в Европу. Многие актрисы выходят замуж за антрепренеров, так даже
удобнее, - Тео поставила свою подпись в конце письма. Подняв глаза, она ахнула: «Мадемуазель
Полина, да что вы? Простите, если я вас обидела…»
-Вы и правда не понимаете? - Жемчугова медленно вынимала шпильки из высокой, причудливой
прически.
Тео наклонилась над ней. Взяв гребень, ласково расчесывая ее волосы, Тео помотала головой:
«Нет».
-Я крепостная, - актриса закусила губу. Тео спросила: «Что это?»
-Откуда вам знать? – горько пробормотала Жемчугова. Актриса, отбросив ее руку, выпрямилась.
-Рабыня! - гневно крикнула она. «Я рабыня, мадемуазель Бенджаман, и мы все - от последней
малышки в кордебалете, до художников и музыкантов в оркестре - рабы. Как раз того самого
графа Николя, - она горько улыбнулась. «А что я с ним сплю, как вы изволили выразиться, так он на
мне никогда не женится. Не бывало еще такого, чтобы дворянин на крепостной женился».
-Рабыня…, - тихо повторила Тео и протянула руки: «Девочка моя, бедная…, Иди сюда, иди, не надо,
не надо, не плачь так. Прости меня, я совсем, совсем ничего не знала…».
Она нежно покачала Жемчугову и шепнула ей на ухо: «Расскажу тебе кое-что, но это тайна.
Смотри, не проговорись».
Прасковья зачарованно слушала «Я думала, так только в сказках бывает, мадемуазель Бенджаман.
Вы тоже рабыней родились».
-А теперь, как видишь, - Тео приподняла ее за подбородок, - свободный человек. А ты у нас
будешь графиней Шереметевой, обещаю.
-Да не бывало такого…, - начала Жемчугова. Тео поморщилась: «Не бывало, не бывало…, По
воздуху тоже раньше не летали, а теперь летают. Вымой лицо, и будем дуэт Орфея с Эвридикой
репетировать. Сначала по слуху, а завтра я тебе ноты пришлю»
Жемчугова всхлипнула и кивнула: «Мадемуазель Бенджаман, а вы в Россию надолго приехали?».
-На всю жизнь, - усмехнулась Тео. Высунув голову в коридор, она крикнула: «Нам нужно
фортепьяно!»
Федор открыл дверь и весело сказал: «Я дома!». С кухни пахло блинами. Он, снимая шинель,
стряхнул с шарфа снег: «Надо бы слуг нанять…, Кухарку, горничную для Тео…, Мишелю гувернера
надо взять, ему через два года только в корпус кадетский отправляться».
Он заглянул на кухню. Увидев Тео, в холщовом фартуке, что переворачивала блины на медной
сковороде, Федор поцеловал ее в щеку: «Сразу после Масленицы уезжаю, в Екатеринбург, а потом
- на заводы. Будем там новые печи ставить. Послушай, - он искоса посмотрел на ее нахмуренные
брови, - может быть, слуг взять…, В помощь тебе».
-Зачем же? - ядовито отозвалась Тео, снимая блины, швырнув на них кусок масла. «Можно ведь
купить, Теодор. Дешевле выйдет, - она уперла руки в бока и гневно спросила: «Почему ты мне не
сказал, что в России есть рабы?»
-Я хотел, милая, - Федор почувствовал, что краснеет. «Просто возможности не представилось…,
Откуда ты…»
-Крепостные, - это слово Тео сказала по-русски, - графа Шереметева обучены языкам.
Мадемуазель Жемчугова, звезда его театра, говорила со мной, Теодор. Да и потом, - Тео
вздохнула, - я бы рано или поздно все узнала, милый мой.
Она сняла фартук и обняла его: «Теодор, ты мне должен обещать…, У нашей семьи никогда,
никогда не будет рабов. Иначе я просто не смогу с тобой жить».
-Не будет, - он поцеловал ее нежные, чуть измазанные маслом губы. «Ни у нас, ни у наших детей…-
он осекся. Тео лукаво заметила: «Может, и случится такое, Теодор, мы же еще не старые люди. Ни
у наших детей, ни у внуков, ни у правнуков».
-Очень надеюсь, что ко времени, когда наши дети вырастут, - проворчал он, - Россия уже
изменится, и вообще ни у кого не будет рабов. Обещаю, - повторил он. Тео, помолчала: «Я буду
петь дуэтом, с мадемуазель Жемчуговой. «Орфея» Глюка».
-Так не принято, - растерянно заметил Федор. «Они же крепостные, двор тебя не поймет…»
-Наплевать, - сочно заметила Тео. «Скажи спасибо, что я с ними на сцену не выхожу. У них просто
все роли заняты. А вообще, - она стала доставать тарелки из шкафа, - мне все равно, поймут меня,
или нет. Я просто делаю то, что мне велит честь. И мое искусство, - Тео выпрямилась. Федор,
забрав у нее посуду, наклонив голову, поцеловал смуглую, испачканную в муке руку.
Трещали, шипели свечи, стихли аплодисменты. Тео, оставшись одна на сцене Эрмитажного театра,
положила руку на фортепьяно:
-Я бы хотела завершить этот концерт арией Орфея. Той, где он скорбит о потерянной Эвридике, и
пожелать, господа, - она посмотрела куда-то в темноту, и ласково улыбнулась, - пожелать, чтобы
мы были избавлены от горя и несчастий, скорби и страданий. Che farò senza Euridice.
Божественная музыка месье Глюка.
Она поклонилась, качнув изящной головой, с распущенными по плечам, темными волосами,
перевитыми коралловыми нитями.
-Этот голос, - подумал Федор. «Это ведь она мне улыбалась, я знаю. Господи, дай ты мне счастье о
ней заботиться, любить ее, поклоняться ей - сколь мы живы».
Ее голос плыл по залу - низкий, страстный, волнующий, в колеблющихся огоньках свечей она
казалась высеченной из бронзы статуей. Юноша, что сидел в первом ряду, подумал: «Да, это она.
Венера из Арля, я же видел рисунки. Богиня..., - он закрыл глаза, и услышал, как бьется его сердце
- глухо, отчаянно.
Ария закончилась и он выдохнул: « Она меня на двадцать лет старше, выходит замуж за этого
Воронцова-Вельяминова, да и я женат..., - он услышал крики: «Божественная! Браво!». Нежный
голосок жены сказал: «Она очень хороша, не правда ли, Alexandre? Жаль, что она покидает сцену».
-Жаль, - пробормотал юноша и понял: «Розы. Только такие цветы и могут быть ее достойны». Тео
была в струящемся, собранном под грудью, полупрозрачном платье винно-красного шелка, на
смуглой шее блестели, переливались рубины. Юноша посмотрел на бабушку, на отца - тот сидел с
недовольным лицом, и вздохнул «Papa, конечно, небольшой любитель музыки. А бабушке
понравилось, она улыбается. Надо прийти к ней в уборную, подарить букет..., Господи, помоги
мне».
Он взял с бархатного сиденья перевитый лентой букет темно-красных роз, и шепнул жене: «Я
сейчас». На сцену уже несли корзины, Тео раскланивалась. Он, выскользнув из зала, быстро
прошел за сцену.
Там было темно, пахло духами и еще чем-то - женским, волнующим. Она шла по коридору, и,
завидев его, остановилась.
Юноша почувствовал, как отчаянно заныло у него сердце. Он покраснел: «Мадемуазель
Бенджаман, примите этот скромный дар, пожалуйста…, От человека, восхищающегося вашим
талантом, - он склонил белокурую голову. Тео, взяв букет, улыбнулась: «Он совсем молоденький
еще, двадцати нет. Как эти мальчики в Париже, что покупали одну розу и бросали мне ее под
ноги».
-Большое вам спасибо, - ласково сказала Тео. У него были голубые, как небо, глаза и женщина
подумала: «Мишель, наверное, будет на него похож, когда вырастет. Хотя нет, этот высокий, и
выправка у него военная, хоть и в сюртуке. А Мишель изящный - в Жанну».
-Не за что, - махнул рукой юноша. Он, было, хотел что-то сказать. Передумав, он еще раз
поклонился, исчезая в полутьме кулис.
Ливрейный лакей открыл перед ней дверь уборной и на хорошем французском языке сказал:
«Прошу, мадемуазель Бенджаман».
Тео повертела в руках букет: «Может быть, вы знаете? Что это за юноша, который мне цветы
подарил».
-Наследник престола, цесаревич Александр Павлович, - отчеканил лакей. Тео, чуть улыбнувшись,
прошла к себе.
Уже перед выходом в зрительный зал, он прислонился к пыльной, бархатной портьере. Выдохнув
несколько раз, успокоившись, юноша сказал себе: «Просто посылай ей розы, и все. Каждую
неделю, пока ты жив. Она даже не будет знать - от кого цветы. Да, - он тряхнул головой, - так и
сделаю. Богиня, - он заставил себя не оборачиваться, не смотреть на дверь ее уборной. Он уже
