чего я, черт возьми, хочу, Мэллори? – он наклоняется ближе, на его лице ярость. – Я хочу, чтобы тебя здесь не было.
Я едва не задыхаюсь от возмущения:
– Да пошел ты! Это ты просил меня быть твоим секундантом…
– Я хочу, чтобы ты была где-нибудь в другом месте. Тренировалась со своими собственными секундантами для игры со мной. Чтобы мы смогли сыграть по-настоящему уже в Италии. По-настоящему, понимаешь? – Его глаза сверкают. Рука все еще лежит на моей. Я чувствую ее вес. Тепло. – Возможно, твое присутствие в этом доме – единственное, что заставляет меня вставать по утрам, но давай перестанем притворяться, что эта ситуация похожа на то, в чем мы оба нуждаемся.
Я закрываю глаза. Он прав. Это… неправильно. Все это неправильно.
– У нас был всего один шанс, – шепчу я. – И я его упустила.
Как упускаю все в своей жизни. Друзей. Семью.
– Будут и другие турниры. – Нолан делает глубокий, успокаивающий вдох. – Через два года будет еще один чемпионат мира…
– Я не буду в нем участвовать. Я вообще не собираюсь притрагиваться к шахматам после этого лета.
Он сглатывает:
– Ладно. Что ж… что есть, то есть. – И отводит взгляд. Затем оборачивается ко мне, выражение лица становится мягче. – Прости. Ты права, я ничего не знаю о семьях. Пожалуйста, прими мои извинения и давай прекратим эту самую ужасную партию в твоей жизни. Давай просто… пойдем спать. Мы устали.
Я бросаю взгляд на доску. Расстановка черных напоминает любительский безумный беспорядок.
– Боже, что со мной не так?
– Транзиторная глобальная амнезия. О таком непросто догадаться.
У меня вырывается смешок, и мой гнев тает, как снег на солнце. Нолан тоже смеется – я чувствую его теплое дыхание у себя на щеке. Мы слишком близко.
– Прости. За игру.
В его глазах пляшут золотые искорки. С такого расстояния я легко могу разглядеть небольшие светлые веснушки у него на лице, и они… прехорошенькие. Так бы и съела.
– За такую игру только и извиняться.
Я хихикаю. Прокашливаюсь:
– Думаю, тебе стоит отойти. В этом доме живут другие люди.
Кажется, он не понял.
– И?
– Они могут зайти в любой момент и подумать, что мы тут занимаемся чем-то непотребным.
Нолан улыбается:
– Они скорее подумают, что мы убиваем друг друга из-за незначительной…
В моем мозгу происходит короткое замыкание. Может, все дело в том, что уже поздно и я потеряла коня меньше чем за десять ходов в самой унизительной партии в моей жизни. Может, все дело в том, как пахнет Нолан – знакомо и приятно. Я знаю лишь, что какое-то мгновение смотрю на него, а потом уже нет, потому что подалась вперед и коснулась своими губами его…
Поцелуй.
Что тут скажешь. Именно так это и называется – неловкий, легкий поцелуй. Я целую Нолана Сойера и…
Потрясенная, отстраняюсь.
– Прости. Прости. Я… – вскакиваю на ноги. Коленями задеваю доску, сбивая фигуры. Кончиками пальцев касаюсь губ, пытаясь понять, что чувствую.
Чувствую себя по-другому. Изменившейся.
– Мэллори.
– Я не знаю, зачем сделала это. Я просто… Мне так жаль.
Нолан не отрывает от меня взгляда, будто в этой комнате я единственный центр его притяжения, будто во Вселенной никогда не существовало никого подобного мне. Сердце бьется где-то в горле, и я хочу поцеловать его снова или убежать как можно дальше.
– Прости, я… – повторяю, не в силах закончить.
– Дотронулась – ходи, – бормочет Нолан. Он тоже встает. На каждый мой шаг назад он отвечает шагом вперед.
– Я… что?
– Ты коснулась меня. Теперь не можешь сделать вид, что ничего не было. Дотронулась – ходи.
– Я… Это не шахматы, – спиной натыкаюсь на что-то твердое. – Я всегда могу сделать вид, что ничего не было.
– Ну, тогда не делай. – Нолан ладонью обхватывает мое лицо. Он возвышается надо мной, прижимает к стене, и… я не возражаю. Это пугает больше всего. – Прошу тебя, Мэллори.
– Все это… Нам надо закончить партию. Ты сказал, что хочешь сыграть со мной.
– Я сказал, что есть вещи, которых хочу сильнее.
Я зажмуриваюсь, но присутствие Нолана игнорировать не получается: его запах повсюду, в каждой клеточке моего тела.
– Разве не ты выбрал Каспарова◊ вместо секса? – ною я.
Когда открываю глаза, вижу у Нолана на губах легкую улыбку.
– И ты думаешь, причина в том, что с тобой я хочу играть меньше, чем с Каспаровым◊?
– Конечно. Почему же еще… О. – Я вновь закрываю глаза. – О.
– Я могу поцеловать тебя?
– Но игра…
– Я сдаюсь. Ты победила. Я могу поцеловать тебя?
– Нет! В смысле… зачем?
– Потому что хочу, – терпеливо объясняет Нолан. Почему я так взволнована, когда он абсолютно спокоен? – А ты нет?
– Я…
Хочу? В этом нет ничего удивительного. Нолан определенно самый привлекательный парень, которого я когда-либо встречала. К тому же я не извращенка из «Тиндера», которая говорит: «Поцелуи – это слишком интимно, давай лучше не смотреть друг на друга в процессе». Я много чего попробовала и не жалею. Так что меня останавливает?
Возможно, проблема в том, что я хочу этого слишком сильно. Слышу, как произношу это вслух, поднимаюсь на носочки и повторяю свой странный поступок – легко касаюсь губ, будто мне тринадцать и я прячусь с парнем за фитнес-клубом. Но на этот раз мне не приходится испытывать унижения, потому что Нолан целует меня в ответ.
Не сказать чтобы он был так уж хорош. По крайней мере, не сразу. Точно неплох, но я чувствую легкую нерешительность, отстраненность, и тогда мне кажется, что поцелуй был ошибкой. Просто не судьба. Два корабля в узком канале ночью проходят мимо и плывут каждый своей дорогой.
Но затем что-то происходит. Возможно, причина в том, что Нолан наклоняет голову. Меняет напор. Сильнее вжимается в меня – и все меняется. Его корабль врезается в мой, и моя спина прижимается к стене. Я понимаю, что он еще как этого хочет. Хочет очень, очень сильно. Хочет почти так же, как и я. Это становится понятно по тому, как его нога раздвигает мои ноги и пригвождает меня к стене, как его рука уверенно ложится мне на бедро, будто я шахматная фигура, которую он собирается переместить. Он гортанно стонет, не разрывая поцелуя.
Он все-таки хорош. Теплый и напористый, внимательный и потрясающий на вкус и…
Где-то в доме хлопает дверь. Раздается смех. Слышатся шаги. Включается свет в коридоре. Я отталкиваю Нолана как раз вовремя.
– О, вы уже вернулись, – Эмиль. Стоит в дверях, торопливо пытаясь завязать халат. – Чем занимаетесь?
Я бросаю на Нолана взгляд, думая о том, что Эмиль – его друг. Так что бремя придумывать правдоподобную отговорку должно лечь именно на него. Проблема в том, что Нолан не отрывает от меня глаз – зрачки расширены, губы припухли. В общем, выглядит он как человек, который только что целовался.
– Эм, мы тут просто… – Я прокашливаюсь и выдавливаю из себя слабую улыбку. – Обсуждали ту самую партию Коха, которая…
– Ни слова больше, Гринлиф. – Эмиль шаркает к холодильнику. – Мне нельзя отвлекаться, иначе Тану убьет меня. Я за провизией. – Он берет остатки пиццы и три капкейка и исчезает, лишь взмахнув халатом и небрежно пожелав: – Доброй ночи.
Мы с Ноланом вновь одни.
И он по-прежнему не отрывает от меня глаз.
– Уже поздно, – говорю я, встречаясь с ним взглядом. Чувствую волнение. Из-за поцелуя. Мне как будто снова тринадцать. – Я устала. Я…
Нолан кивает и делает кое-что странное: протягивает мне ладонь. Спокойно. Без единого слова. Будто ожидает, что я возьму его за руку. Именно так я и поступаю: переплетаю наши пальцы и позволяю ему вести себя по коридору, останавливаясь только для того, чтобы выключить свет. Я смиренно следую за ним. Мы проходим мимо комнаты Тану, не обращая внимания на доносящийся изнутри приглушенный смех, затем мимо пустой комнаты Эмиля и мимо всех остальных, включая мою, пока не оказываемся в комнате Нолана, где пахнет чистой кожей, дорогими шахматами и его диваном из городской квартиры.
Как ни в чем не бывало он стягивает с себя джинсы, обнажая
