— Да, Атальвин, иди в постельку, дитя мое, — ответила счастливая мать, обнимая прелестного ребенка.
— Видно, что ссоры с италийцами никогда не прекратятся, — серьезно заметил Витихис. — Раздоры передаются по наследству, от дедов к отцам, и от нас к детям нашим… Это грустно, конечно, но, быть может, и естественно… Но все же меня серьезно беспокоит мысль о том, что у тебя здесь начинаются ссоры с соседями, пользующимися моими частыми отлучками. Переезжай-ка лучше ко мне в Равенну, Раутгундис.
— Ты шутишь, родной, — с улыбкой ответила Раутгундис. — До сих пор ты ни разу не позвал меня к себе, в Равенну, даже не представил нашему покойному королю, которого мой старый отец считал великим героем. Целых девять лет прошло со дня нашей свадьбы, а до сих пор ни один человек в Равенне не знает, что на свете существует графиня Витихис, бедная Раутгундис. Ты скрывал наш брак как преступление.
— Нет, голубка моя… Как клад, который прячут от любопытных глаз и жадных рук, — поправил Витихис, нежно обняв жену.
Раутгундис улыбнулась счастливой и радостной улыбкой.
— По правде сказать, я никогда не задумывалась над причинами твоего поведения, мой Витихис, слепо повинуясь каждому твоему слову. Я была счастлива с тобой здесь, в уединении, гораздо счастливей, чем была бы в раззолоченных палатах королевского дворца.
— У меня же была особая причина скрывать мое счастье, дорогая, от придворных и даже от самого короля, и причина серьезная… Иначе разве мог бы я расставаться с тобой так часто? Но в настоящее время причины этой уже не существует, и я могу рассказать тебе всю правду…
Раутгундис прислонила голову к плечу своего мужа.
— Говори, ненаглядный мой, говори, если хочешь… Мне же не надо знать причины твоих решений. Для меня они и так остаются законом.
— Но мне будет легче, когда ты узнаешь, почему твой муж прятал от любопытных глаз ту, которой он гордился как лучшей женщиной в мире, как матерью своего сына и своей женой и хозяйкой. Когда я нашел тебя среди гор нашей родины, король Теодорик пожелал женить меня на своей дочери, Амальберге, вдовствующей королеве Тюрингов. Ее народу грозили войной бурные Франки, и женщине на престоле трудно было справиться с врагами…
— И ты должен был бы быть королем, мой Витихис? — с невольной гордостью прошептала Раутгундис.
Витихис пожал плечами.
— Моя Раутгундис была мне милей престола и короны… Я отклонил предложение короля, объявив Теодорику, что никогда и ни на ком не женюсь. И я не лгал тогда. Ведь я не знал, удастся ли мне добиться твоей любви и согласия твоего отца. Ты помнишь, как долго он противился нашему счастью. Я же, конечно, никогда и ни на ком не женился бы, если бы только ты не стала моей… Однако король все же был мной недоволен. Так что, когда мне удалось наконец уломать твоего отца, то я все же не решился признаться Теодорику в своем браке.
— Теперь я понимаю тебя, мой Витихис, и вдвойне благодарю тебя за любовь, ради которой ты отказался от короны и престола. Но отчего ты мне до сих пор ничего не говорил обо всем этом?
— Потому, что я знаю свою Раутгундис… Она могла подумать, что я принес Бог весть какую страшную жертву, отказавшись от руки королевы Тюрингов. Мне же поцелуй моей жены и улыбка моего сына милей всякой короны. Но теперь от всего этого и следа не осталось. Я свободен, с одной стороны, но с другой, связан с двором больше, чем когда-либо. Бог знает, можно ли мне будет хоть раз в месяц вырваться на денек к тебе сюда. Поэтому я хотел бы перевезти тебя и сына в город, в роскошный отдельный домик, предоставленный мне отныне.
В коротких словах рассказал Витихис обо всем, что случилось в Равенне и какой важный ответственный пост назначен ему национальным правительством.
Раутгундис внимательно слушала своего мужа. Глаза ее блестели гордостью.
— Наконец-то готы поняли тебя и начинают ценить по заслугам. Теперь и ты будешь счастливый, мой Витихис. Мужчина не может жить одной любовью, как мы, женщины. И тебе тяжело было стоять на втором месте, чувствуя в себе способности занимать первое. Ты никогда не говорил мне об этом, мой Витихис, но я сердцем своим понимала твои мысли, как и ты мои…
С безграничной благодарностью взглянул Витихис на свою жену.
— Ты права, родная… Мне отрадно знать, что я недаром живу на свете, что мой труд приносит пользу родному народу. Одно только грустно — фальшивое положение бедной королевы… Она тоже пленница в своем дворце.
— Поделом ей, — сурово заметила Раутгундис. — Зачем она взялась за мужское дело? У нас, женщин, довольно своих обязанностей. Дай Бог с ними справиться.
— Ты родилась не в королевском дворце, моя Раутгундис, не дочерью и не матерью королей. В жилах Амаласунты течет кровь ее отца, и ей должна быть тяжела зависимость. Она очень горда.
— Я горда не меньше ее, Витихис, но у меня меньше тщеславия… Амаласунта, должно быть, женщина без сердца. Если бы она любила хоть кого-нибудь как следует, всем сердцем и всей душой, она не стала бы стремиться к власти, отстраняя мужчин.
— При дворе рассуждают иначе, Раутгундис… Амаласунта же выросла при дворе, признанной наследницей своего отца. Поэтому ей можно извинить многое. И ты станешь рассуждать иначе, когда поживешь при этом дворе.
Молодая женщина поднялась с места.
— Нет, Витихис, — спокойно и решительно ответила она. — Я не гожусь для придворной жизни. Посмотри на мои загорелые плечи, на мои жесткие руки. Разве такие руки у придворных дам? В деревне я на своем месте. Тут никто не откажет мне в уважении.
— Неужели ты сомневаешься в том, что мою жену будут уважать при дворе, как и повсюду?
— Да. Уважать будут твою жену, но не дочь горского мужика, не умеющую болтать по-латыни, стихоплетничать, бренчать на арфе и красить щеки и глаза… Ты не думай, я не стыжусь моего незнания. О, нет. Я горжусь своими рабочими руками и загорелым лицом. Я ведь знаю придворных дам. В доме соседа Кальпурния не раз видела я его жену, и тещу, и сестер, и их приятельниц… И все это важные матроны, ближайшие к Амаласунте придворные особы. А если бы ты знал, как они себя ведут здесь, где нет надобности стесняться и притворяться? Мне стыдно рассказать тебе, моему мужу, о том, как они общаются с молодыми невольниками. Право же, мои коровы и твоя кобылица приличней и сдержаннее… И с этакими-то особами мне бы пришлось ежедневно встречаться при дворе… Да разве я смогу пересилить себя и не высказать в глаза бесстыдницам мое презрение? Поэтому оставь меня здесь, Витихис… Так лучше будет для всех.
— Неужели тебе легче будет не видеть меня по целым месяцам? — заметил Витихис с ласковым упреком.
Вместо ответа сильные женские руки обхватили его шею, и дрожащие горячие губы покрыли поцелуями его лицо и руки.
Через три дня после этого разговора Витихис снова должен был уехать в Равенну. Нелегко было ему прощаться с женой и сыном… Непривычные слезы то и дело навертывались на глаза сурового воина, когда он вспоминал последние ласки жены, последний поцелуй маленького сына… Медленно подвигался он по широкому шоссе, устроенному древними римлянами точно на вечные времена, и на лице его было такое выражение, что Вахису, ехавшему сзади на громадном вороном жеребце, захотелось развлечь и утешить своего господина.
Пришпорив своего коня, рыжебородый гигант поравнялся с золотистой Балладой, медленно переступавшей своими стройными, тонкими, как у серны, ногами, и проговорил многозначительно:
— Хозяин, а хозяин… А ведь я кое-что знаю…
Витихис поднял голову.
— Вот как… Почему же ты до сих пор не поделился со мной своим знанием?
— Потому что ты меня не спрашивал, — рассудительно ответил Вахис.
Витихис слабо улыбнулся.
— Ну хорошо… Так я спрашиваю тебя теперь: говори, что ты знаешь?
— Вот это другое дело… Раз хозяин спрашивает, слуга должен отвечать.
— Так отвечай же наконец, болтун.
— Сейчас, сейчас, хозяин… Только прежде ты отвечай мне: говорила ли тебе хозяйка о том, что сосед наш, Кальпурний, стал совсем недобрым соседом.
— Говорила… А что?
— А то, что она наверное не сказала тебе, с каких пор это приключилось.
— Да что — «это»? — нетерпеливо спросил Витихис.
— Да то, отчего злится этот Кальпурний?
— Отчего? Жена мне не говорила, а с каких пор Кальпурний изменился, я и сам знаю. Полгода тому назад мы с ним жили в мире и согласии.
Вахис громко чмокнул губами от удовольствия.
— Я так и думал, что хозяйка не захочет беспокоить тебя подробностями этого дела и не расскажет того, что я знаю.
— Да что же ты знаешь наконец?.. Говори толком, — крикнул Витихис.
— А то я знаю, что Кальпурний встретился как-то раз с госпожой в лесу, и они были одни, вдвоем… Так оно казалось, и так они оба думали… А на самом деле в овраге лежал один человек, прикорнувший в тени, чтобы отдохнуть после того, как он нарубил целый воз дров…
