хочется взобраться на него, оседлать и скакать до звездочек перед глазами. До остановки дыхания и замирания сердца, которое сейчас колотится, словно ненормальное, в ожидании встречи.
Противный рингтон моего телефона прорезает салон, перебивая тихую музыку из динамиков.
– Да, Вик, – отвечаю на звонок сестры.
– У Галы сдохла Булочка. – Не выдержав, я разражаюсь смехом. Да таким громким и забористым, что даже похрюкиваю. – Ты чего ржешь, дура? – злится Вика.
– Сейчас, секунду, – выдыхаю и отодвигаю от уха телефон, чтобы спокойно отсмеяться. – Продолжай.
– Булочка сдохла, нужно похоронить.
– А я тут при чем?
– Помоги. Я не справлюсь, я трупов боюсь.
– Вик, ты издеваешься? – наконец становлюсь серьезной. – Это труп собаки! Обратитесь в ветеринарку, пусть сожгут или что они там с этими тушками делают.
– Ася, прошлое лето.
– Запрещенный прием! – взвизгиваю я.
«Прошлое лето» – это кодовые слова, которые означают только одно: Вика готова выложить моему папочке информацию о том, что в прошлом году я соблазнила его лучшего друга. Мы не спали с ним, так, потискались, дальше заходить я побоялась, но с тех пор Арс меня избегает – что мне, откровенно говоря, на руку, – а папе я так и не решилась рассказать. Если он узнает, я лишусь всего. Наверное, не знаю. Но проверять точно не стану.
– Прости-прости-прости, но я вынуждена.
– А почему Гала сама не похоронит свою животинку?
– У нее истерика, она туго соображает.
Такси останавливается у отеля, и я с тоской смотрю на большие вращающиеся двери из стекла. Вздыхаю. Я могла бы послать Вику к черту и отправиться к своему рыжему, но мы с сестрой столько прошли вместе, что я не могу бросить ее даже в такой идиотской ситуации. В конце концов, когда мне было тринадцать и у меня сдох попугай, именно она целую неделю ходила со мной на его могилку в сад, чтобы отнести цветы. Она произносила речь над его трупиком и даже отпевала подобно священнику. Не могу ее бросить.
– Ладно, сбрось адрес.
Перед отключением Вика взвизгивает, а уже через секунду на телефон падает сообщение с адресом. Назвав его водителю, печатаю сообщение Ване:
ЗАНОЗА: «Ты не поверишь, но история с собакой не закончилась. Эта скотина сдохла, и теперь моя сестра с ее подругой нуждаются во мне, чтобы похоронить мохнатую тушку. Ванечка, я уже была у отеля, чтобы прийти к тебе, но ты сам видишь, я скована обстоятельствами. Как только закончу погребение, сразу приеду. Дождись меня»
Хочется добавить «Люблю тебя», но решаю, что такую информацию лучше преподнести лично, глядя в глаза.
Когда приезжаю по указанному адресу, моя сестра с лопатой в руках и ее подруга Гала, бережно прижимающая тушку собаки к груди, уже стоят на тротуаре.
– Ну и гадость, – бурчу я. – Спасибо, – киваю водителю и выбираюсь наружу.
Как только закрываю дверцу, Гала начинает натурально выть, да так резко, что я вздрагиваю.
– Господи, ты сейчас всех соседей перебудишь, – рычу я и киваю Вике, чтобы та заткнула подругу. Перехватываю лопату из рук сестры и осматриваюсь по сторонам. Замечаю небольшой сквер и киваю в ту сторону. – Идем. Быстро! – прикрикиваю на Галу, которая даже не двигается с места.
Вика обнимает подругу за плечи и ведет за мной, та продолжает подвывать, но уже тише. Войдя в сквер, я двигаюсь по наитию, потому что совсем не знаю этой местности, пока не дохожу до раскидистого куста.
– Вот. Это самый красивый куст в городе, – констатирую я. – Твоей Булке…
– Булочке, – икая, поправляет Гала.
– Да, Булочке, – исправляюсь я. – Ей тут будет хорошо.
– Ему, – снова воет она.
– Да блядь! – вырывается из меня. – Кто вообще называет кобеля Булочкой?! – натыкаюсь на предупреждающий взгляд сестры. – Сорян, ничего личного. Блядь, – добавляю тихонько и начинаю копать.
Земля уже холодная и тяжелая от дождей. Это нас огорчит, но не остановит. Сдувая с лица волосы, костеря эту Галу с ее псиной на чем свет стоит, я наконец выкапываю микро-могилу и поворачиваюсь к девочкам. Картина прежняя: Гала стенает, прижимая к себе собачий труп, Вика ее гладит и обнимает за плечи.
– Сама положишь, или мне это сделать? – тихо спрашивает моя сестра, как будто мы не о собаке говорим, а, как минимум, о муже и отце троих детей.
– Сама-а-а, – воет Галина и идет к яме, покачиваясь.
Пока они там плачут о несправедливости жизни, я, опираясь на черенок лопаты, – и где только раздобыли в центре города? – достаю телефон и скольжу взглядом по экрану. Уведомлений о новых сообщениях нет, и это огорчает. Мог бы написать короткое «ОК», чтобы я хотя бы понимала, ждет ли он меня. Сердце начинает тревожно колотиться от мысли, что может и не дождаться. Это будет больно. Но вряд ли Иван так поступит. Это же Богомолов, мой рыжий, он наверняка видит и знает о моих чувствах. Да и я почти со стопроцентной уверенностью могу сказать, что он ко мне неравнодушен. Ладно, приеду к нему, выясним все, и тогда я смогу успокоиться наконец.
Когда оплакивание пса подходит к концу, я уже порядком подустала и хочу спать. Разве можно целый час ныть над животинкой? К тому же, из того, что рассказывала Вика днем, я поняла, что Гала прожила с собакой не больше пары недель, пока муж не забрал ее. Еще примерно час занимает закапывание и вандализм по клумбам, которые мы обносим, срывая банальные астры, чтобы обложить ими могилку бедного животного. Откровенно говоря, мне кажется, что собачонка сдохла не от страха, как сказала Гала, а от того, что хозяйка ее – его, пардон, – залюбила до смерти.
– Я тогда вызываю такси, – говорю Вике на обратном пути к дому Галы.
– Как это? А помянуть Булочку? – внезапно оживает Гала.
– Мне надо ехать, меня ждут.
– Подождут, – заключает Вика.
– Почему ты меня заставляешь это делать? – шиплю я так, чтобы Гала за своими всхлипами не услышала меня.
– Потому что я одна рехнусь с ней. Ты моя должница.
– Я завтра сама позвоню папе и все расскажу про то лето. Ты задрала меня этим шантажировать.
– Сегодня, – поправляет меня Вика.
– Да хоть и сегодня, – раздраженно бросаю я.
– Завтра уже сегодня, Ась, – поясняет она. – Уже пять утра.
Бросаю взгляд на наручные часы и ахаю. Оказывается, операция «Погребение» заняла гораздо больше времени, чем я думала. Это что ж она, получается, пару часов там стонала над могилкой собаки?! Господи, бедной животинке даже умереть спокойно не дали.
– Час, Вика, – строго чеканю я. – Час, и ни минутой больше.
– Полтора, – спорит сестра.
– Час десять.
– Пятнадцать.
– Идет.
Мы ударяем
