Мы не разговаривали. Мы просто вошли в джунгли — торопливо, не дав себе слишком сильно испугаться. Мы шли долго, и тропка становилась все уже, и листва и ветки смыкались все плотнее, и через какое-то время нам пришлось идти не рядом, а друг за другом. Ветки склонялись так низко, что нам приходилось пригибаться. Вскоре идти стало невозможно, и тогда Нкирука сказала: «Это неправильная тропинка, нам нужно повернуть», — и мы повернули назад. И тут мы поняли, что мы вовсе не на тропинке, потому что деревья и кусты обступили нас со всех сторон. Мы походили по кругу, но очень скоро поняли, что потеряли тропинку и заблудились.
В джунглях было так темно, что мы не видели собственных рук и держались как можно ближе друг к дружке, чтобы не потеряться. Теперь мы слышали доносящиеся со всех сторон шорохи и шуршание, производимые зверями, снующими по подлеску. Конечно, это были небольшие животные — всего лишь крысы, землеройки и лесные свиньи, но в темноте они казались нам огромными — такими же огромными, как наш страх. И чем сильнее становился наш страх, тем крупнее нам казались звери. Нам уже не хотелось воображать, что у нас есть холодильник и стиральная машина. Ночь была не такая, когда от бытовой техники была бы какая-то польза.
Я начала плакать, потому что темнота была кромешная, и я думала, что она никогда не кончится. А Нкирука обняла меня и стала шептать: «Не грусти, сестренка. Как меня зовут?» А я, всхлипывая, ответила ей: «Тебя зовут Нкирука». Сестра погладила меня по голове и сказала: «Да, правильно. Мое имя означает „будущее ярко“. Понимаешь? Разве наш папа и наша мама дали бы мне такое имя, если бы это не было так? Пока ты со мной рядом, сестренка, темнота не будет длиться вечно». И тогда я перестала плакать и уснула, склонив голову на плечо сестры.
Я проснулась раньше Нкируки. Я замерзла. Светало. Просыпались птицы джунглей. Нас окружал бледный свет, слабый, серо-зеленый. Повсюду вокруг нас росли папоротники и ползучие лианы, с листьев капала роса. Я встала и сделала несколько шагов в ту сторону, где, как мне казалось, свет был ярче. Я приподняла низко нависшую ветку и увидела… В подлеске стоял очень старый джип. Его шины сгнили, под дугами колес выросли папоротники и лианы. Из потрескавшихся черных сидений торчали короткие ржавые пружины. Двери покрылись плесневым грибком. Джип стоял, повернутый ко мне задней частью. Я подошла ближе.
Я увидела, что джип и джунгли срослись между собой, так что уже невозможно было понять, где кончается одно и начинается другое — то ли джунгли растут из джипа, то ли джип — из джунглей. Под машиной скопилась падавшая многие сезоны и сгнившая листва, а все металлические детали джипа стали такого же цвета, как опавшие листья и земля. На передних сиденьях лежал человеческий скелет. Сначала я его не заметила, потому что на скелете была одежда точно такого же цвета, как сгнившие листья, но эта одежда была такая рваная и старая, что через нее просвечивали белые кости. Казалось, скелет устал вести машину, улегся поперек передних сидений и уснул. Череп лежал на приборной доске, в стороне от остальных костей. Пустые глазницы смотрели на маленький клочок неба в просвете между кронами деревьев. Я это знаю, потому что на черепе были надеты темные очки, и в одном стеклышке отражалось небо. По этому стеклышку проползла улитка и съела с него всю зеленую плесень и грязь, и небо отражалось в чистой полоске следа, оставленного улиткой. Теперь улитка проползла половину дужки очков. Я подошла ближе. Очки были в тоненькой золотистой оправе. В уголке того стеклышка, которое очистила улитка, была надпись Ray-Ban. Я решила, что так зовут этого человека, потому что я была маленькая, еще не знала горя и не понимала, что могут быть причины иметь чужое имя.
Я долго стояла и смотрела на череп Рэй-Бэна, на свое лицо, отражавшееся в его очках. И я увидела себя на фоне пейзажа своей страны — девочку в окружении высоких темных деревьев, в тонком луче света. Я очень долго смотрела на череп, а череп не отворачивался, и я тоже, и я поняла, что так для меня будет всегда.
По прошествии нескольких минут я отвернулась и пошла к сестре. Ветви сомкнулись за моей спиной. Я не поняла, как там оказался джип. Я не знала, что почти тридцать лет назад в моей стране была война. Война, дороги, приказы — все, что привело джип в это место, давно заросло джунглями. Мне было восемь лет, и я подумала, что джип вырос из земли, как папоротники и высокие деревья. Я решила, что эта машина запросто могла вырасти из красноватой почвы моей страны, совсем как маниок. И я поняла, что не хочу, чтобы моя сестра увидела эту машину и этот скелет.
Я вернулась туда, где спала Нкирука. Я погладила ее по щеке. «Просыпайся, — сказала я. — Свет вернулся. Теперь мы сможем найти дорогу домой». Нкирука улыбнулась мне, приподнялась и села. «Ну вот, — сказала она. — Разве я тебе не говорила, что темнота не будет длиться вечно?»
— Все в порядке? — прозвучал голос Сары.
Я моргнула, обвела взглядом кухню и увидела, как с чистых белых стен сползают лианы и пятятся в самые темные углы.
— Похоже, ты была где-то далеко, за много миль отсюда.
— Простите, — сказала я. — Я еще не совсем проснулась.
Сара улыбнулась:
— Я просто сказала: давайте устроим себе приключение.
Чарли с интересом посмотрел на мать.
— Поедемте в Готэм-сити? — предположил он.
Сара рассмеялась:
— Поедем… Нет, Бэтмен, мы просто пойдем в парк.
Чарли лег на пол:
— Не хочу в парк.
Я опустилась рядом с ним на колени.
— Бэтмен, — сказала я, — в парке растут деревья, а на земле валяется много старых веток.
— И чего?
— Так ведь мы же сможем из этих веток построить Готэм-сити.
Чарли почесал макушку около бэтменского уха:
— Моим бэтменским краном, да?
— И твоими особенными силами.
Чарли улыбнулся.
— Хочу в парк прямо ЩАС! — объявил он.
— Вот и хорошо, мой маленький крестоносец, — сказала Сара. — Пойдем садиться в бэтмобиль.
Лоренс сел впереди, рядом с Сарой, а я с Чарли сзади. Мы проехали ворота Ричмонд-парка. Дальше узкая дорога поднималась вверх по крутому холму. По обе стороны дороги росла высокая трава, покачивающаяся на ветру. Олени поднимали головы и смотрели на нас. Сара остановила машину на автостоянке, рядом с фургончиком с мороженым.
— Нет, Бэтмен, — сказала Сара. — Даже не пытайся просить, ответ все равно будет «нет».
Чарли взял ее за руку, и мы пошли вперед, оглядываясь на фургончик с мороженым. В парке было не слишком много посетителей. Мы пошли по дорожке к месту, которое называлось «Плантация Изабеллы». Сначала нам встретились заросли сросшихся между собой кустов.
— Красивые рододендроны, — заметила Сара.
Под гладкими изогнутыми ветвями рододендронов лежала темная прохладная тень. А за кустами было жарко. Мы остановились на аккуратной лужайке, рядом с небольшим озером, по которому плавали утки. Сара расстелила одеяло в тени под деревом с красной шершавой корой. Возле дерева стоял столбик с медной табличкой, на которой было написано название дерева. На «Плантации Изабеллы» не было ветра. Поверхность озера была маслянистой и гладкой. В ней отражалось небо. Вода и небо тянулись друг к другу, но линия их встречи была затянута дымкой. В озере плавали большие рыбы, но они не выпрыгивали над поверхностью. Видны были только круги на воде в тех местах, где плавали рыбы. Я посмотрела на Сару, а она посмотрела на меня, но мы не смогли улыбнуться.
— Прости, — проговорила Сара. — Это напоминает тебе о том пляже, да?
— Все в порядке, — сказала я. — Это всего-навсего вода.
Мы сели на одеяло. В тени было прохладно и мирно. Со всех сторон на траве расположились на отдых семейства. К одному из этих семейств я присмотрелась. Мать, отец и маленькая девочка. Отец показывал фокусы с монеткой, а девочка смеялась. Он высоко подбрасывал монетку, и я видела, как она переворачивается, поблескивая на фоне синего неба. Я представляла себе лицо королевы Англии на монетке, и мне казалось, что губы ее шевелятся и она говорит: «Господь Милосердный, кажется, мы падаем». Монетка падала на ладонь мужчины, и он зажимал пальцы, и кожа его руки была очень темная, даже темнее моей. А его дочка смеялась и пыталась разжать его пальцы, и ее кожа была светлее, чем у отца. Она была такого цвета, как палочки, которые собирал Чарли. А мать тоже смеялась и помогала дочке разжать пальцы отца, и кожа у матери была белая, как у Сары.
Я даже не стала бы пытаться объяснить это девушкам из моей родной деревни, потому что они не поверили бы мне. Если бы я сказала, что здесь живут дети, рожденные черными отцами и белыми матерями, что они держатся за руки в парке и смеются, девушки только покачали бы головой и сказали: «Наша маленькая мисс, которая много где побывала, опять рассказывает сказки».
