class="p1">Вся свита схватилась за мечи, охрана, опустив копья, направила их в грудь венда. Единственный, кто не дернулся, так это Аврелий — наоборот, он склонился к уху Василия и тихо зашептал:
— Мой деспот, если сейчас казнить дикаря, то атака сорвется. Ваш отец разгневается, а евнух будет счастлив обвинить вас, Ваше Высочество, в провале. Мы не должны давать Фесалийцу таких козырей.
Лицо наследника разгладилось, упоминание отца вернуло его на землю. Императора он панически боялся. Сын испытывал почти мистический ужас перед отцом, восхищался им и ненавидел одновременно. Знаком он приказал убрать оружие и даже смог изобразить снисходительную улыбку.
— Ты дерзок, венд, но я прощаю тебя! Надеюсь, на поле боя ты не растеряешь свою дерзость. — Василий махнул рукой, отпуская варвара. — Убирайся с моих глаз!
Лава, перед тем как повернуться, поклонился деспоту империи, ровно настолько, насколько требовалось от варварских вождей, и уходя, прошептал про себя:
— Везучий же ты сукин сын, Лава Быстрый!
Глава 31
Диск солнца еще не показался над горизонтом, но чернота ночи уже начала бледнеть, и на ее грязно-сером фоне проступили очертания зубчатых стен города. Войска потихоньку начали выдвигаться, и Наврус со своим штабом расположился на холме перед городским рвом, чуть ниже императорской ставки.
Константин не мнил себя великим полководцем и ему хватало понимания, что его присутствие в штабе Навруса заморозит всю работу, но отказать себе в любимой привычке держать всех в подвешенном состоянии он не мог. Напоминать всем и каждому в империи, кто здесь дергает за ниточки, ему не надоедало никогда, поэтому сверху вниз муравьиной тропой сновали курьеры-дукенарии. Наблюдая картину разворачивающихся легионов из специально подготовленной для него ставки, Константин внешне старательно демонстрировал, что не вмешивается в дела стратилата и во всем доверяет своему командующему, но без устали бегающие туда-сюда курьеры говорили об обратном. Эта манера базилевса переворачивать все с ног на голову доводила Навруса до бешенства, и свита в такие моменты старалась держаться подальше от своего полководца. Иоанн, уже с ночи маячивший в штабе, к своему сожалению, был не в курсе таких тонкостей и не смог вовремя прочувствовать тот момент, в который лучше было бы куда-нибудь испариться.
Через секунду после того, как очередной дукенарий стремительно влетел в шатер и заорал: «Слово императора!», цезарь удивленно осознал, что в шатре, кроме Навруса, курьера и его самого, никого больше нет. С десяток человек свиты исчезли быстро и так слаженно, словно они и не люди вовсе, а рой пчел.
Фесалиец, лишь мельком взглянув на письмо, бросил его на стол. Лицо стратилата покраснело от с трудом сдерживаемого гнева, а карие навыкате глаза прошлись по кругу в поисках жертвы. Поскольку, кроме Иоанна, он никого больше не нашел, то вся язвительная ярость выплеснулась именно на него:
— Я вижу, цезарь, вам заняться совершенно нечем, раз вы торчите целый день в моем шатре!
Иоанн ошарашенно начал мычать что-то про рассвет и что он бы рад чем-нибудь заняться, но вскоре ему хватило ума понять, в этой сцене от него требуются только уши и покорное выражение лица. Он постарался, как мог, но актер из Иоанна был никудышный, и командующий уставился на него бешеными глазами:
— Я вот вас спрашиваю, где все? Где моя канцелярия, где адъютанты? — Он неожиданно развернулся и рявкнул на застывшего дукенария: — А ты чего стоишь? Пошел вон!
Прооравшись, Фесалиец как-то поостыл и уже спокойней обвел взглядом пустой шатер:
— Итак! — Он произнес это своим обычным, слегка раздраженным тоном, и в палатке тут же стало тесно от народа. Штабные трибуны, клерки канцелярии, вызванные к командующему легаты — все появились, словно из ниоткуда. Они как ни в чем не бывало начали старательно изображать активную деятельность, а Наврус уже спокойным голосом продолжил разъяснять диспозицию, будто и не орал, как бешеный бык, всего мгновение назад.
— Да уж! — потрясенно выдохнул Иоанн, натолкнувшись на выросшего у него за спиной адъютанта. — Мне до таких высот еще ой как далеко.
— Итак! — громко подвел черту Фесалиец уже адресно обращаясь к легату первого дикого легиона Серторию Вару. — Вам задача ясна?
— Абсолютно, мой господин! — без промедления отрапортовал потомок одного из древнейших родов империи. Низкое происхождение Навруса делало его слух очень щепетильным в вопросах этикета. Вот и сейчас, делая вид, что занят совсем другим, он внимательно следил за интонациями Вара, и не дай бог его чуткое, плебейское ухо уловило бы хоть малейшую заминку или иронию во фразе «мой господин».
Удовлетворенно кивнув, Фесалиец, с удовольствием позволил себе панибратство:
— Отлично, мой друг. Отправляйтесь к легиону и начинайте незамедлительно.
* * *
Первый варварский легион, прогромыхав стальной змеей у подножия холма, начал разворачиваться в шеренги для атаки. Четыре стандартные имперские когорты, сверкая значками и позолоченным орлом, выровняли строй и сверили шаг с равномерным рокотом тяжелого барабана.
Обычно в пехотные легионы имперская канцелярия предпочитала нанимать герулов — уравновешенный характер и необычайная стойкость в бою делали их отличными бойцами. Центурионы всех туринских когорт всегда были рады видеть их в своих шеренгах, но бесконечные войны на границах империи внесли свои коррективы. Герулы обживались на жалованных землях, обрастали жирком, их вожди просили с каждым годом все больше и больше, а Варсаний не любил сорить государственными деньгами. Поэтому все чаще можно было увидеть в составе диких легионов когорты фаргов и гавелинов. Последних в армии не шибко жаловали за их склочный нрав, паникерство и крикливость. Налететь вдесятером на одного, забрать все, что можно унести, и свалить до подхода помощи — вот это было по-гавелински. Все знали: пехота из них никудышная, и чаще всего их использовали в схолах вспомогательной конницы или в отрядах разведки. Первому дикому не повезло: в его рядах стояли две когорты гавелинов, и пусть это были лучшие из всех гавелинских наемников, все равно они приносили своему легату столько головной боли, что он готов был приплатить, лишь бы их у него забрали.
Сидя на белом в яблоках жеребце позади шеренг своего легиона Серторий Вар все чаще и чаще посматривал наверх, на сигнальную мачту. Его свита, включая телохранителей и дукенариев, также томилась в ожидании сигнала к атаке. Наконец над ставкой командующего взвились три треугольных флага.
Серторий взмахнул рукой:
— Вперед!
Вновь зарокотали барабаны, и земля дрогнула от единого шага восьми тысяч человек. Слева и справа, опустив копья, двинулись второй и третий легионы. Четвертый разворачивался у самой реки.
Подойдя на расстояние полета стрелы, шеренги остановились. Вперед выдвинулись инженерные
