Послышался звук удара, мороз тут же усилился, и Генри обернулся: Хью пнул Джетта, и тот, оступившись на скользкой земле, упал на лед.
Генри подошел, чтобы помочь ему встать, но Джетт с неожиданной злостью оттолкнул его руку.
– Сам, – пробормотал он, ни на кого не глядя.
– Дай ему сдачи, – посоветовал Генри, глядя, как Джетт пытается подняться.
Хью улыбался:
– Он – мне? Ага, сейчас. Как только выйдем отсюда, посланники вас обоих скрутят, тогда поглядим, как вы попляшете.
– Этот лес чувствует злость и страх. От них мороз усиливается. – Генри взял Джетта за воротник и, не обращая внимания на его протестующий вопль, одним движением поднял на ноги. – Я запрещаю ссориться.
– Запрещаешь? Мне? Да ты хоть знаешь, кто… – начал Хью, но Генри уже повернулся к Свану:
– Почему ты перестал рассказывать стихи?
Сван чихнул.
– Больше не хочу. Устал. И горло болит.
– Если будешь ныть, оставлю тебя тут! – прикрикнул Хью.
– Хью бывает очень злой. Как мне хочется домой! – пробубнил Сван и замолчал.
Генри пошел дальше. Кое-что про лес уже было ясно, осталось только понять, как можно выбраться из места, у которого, очевидно, нет ни начала, ни конца. У него уже голова кружилась: деревья постоянно перетекали друг в друга, не останавливаясь ни на секунду. И еще он чувствовал: она следит за ними. Она и есть душа этого леса. Что же сделать, чтобы она передумала?
– Я не врал. Барс выбрал меня, – тихо сказал Генри, но, кажется, только разозлил ее: ветки начали сходиться вокруг плотнее, тянуть за одежду. – Так, где стихи? – Он повернулся к Свану.
– Замерз. Надоело. Не буду.
– Ты должен, – спокойно ответил Генри.
То же самое сказал бы ему отец – разумные слова, – но Сван испуганно шагнул назад, и лед вокруг сразу громче затрещал от мороза.
– Не буду, – упрямо повторил он, и Генри, посмотрев на всех, наконец понял, почему они молчат и даже не ссорятся: уже посинели от холода. Даже он сам дрожал, а он иногда сутками охотился в зимнем лесу.
Ветки вокруг мерно постукивали, так отец постукивал пальцами по столу, когда сердился: ну, и что ты теперь будешь делать?
– Нужно развести костер и погреться, – сказал Генри.
– Из чего, умник? – хрипло сказал Джетт, проследил за взглядом Генри и потрясенно свистнул.
– Даже не думай, – прошипел Хью, крепче прижимая к себе корзину.
– Она будет хорошо гореть.
– Это наше имущество. Имущество дороже всего на свете. Но куда такому, как ты, понять правила нормальных людей.
Сван закивал.
– Не верю, что говорю это, но они правы, – вставил Джетт. – Корзина еще хорошая, такую сжечь – преступление.
Генри хотел было идти дальше, чтобы не сказать всем этим болванам, что он думает об их правиле. Но все уже и так были слишком напуганы и злы: лес подступал ближе, похрустывал, сходился вокруг плотной стеной. Генри толкнул ее, разводя ветки – и на этот раз они не поддались: смерзлись намертво, а деревья росли все выше, стягивались над головой, так что пепельно-серое небо почти пропало из виду.
Сван вдруг разревелся, как ребенок, и уселся прямо на лед.
– Я не могу больше! – рыдал он. – Мне надоело быть избранным!
– А ну прекрати плакать, а то домой отправлю, – как-то не уверенно проговорил Хью и сел рядом.
– Куда домой? – размазывая слезы по лицу, забормотал Сван. – Мы уехали из дома. Папа сказал, нам больше нельзя в нашу деревню. Его выгнали за то, что он посланника убить хотел.
– Вот это поворот, – пробормотал Джетт, неловко усаживаясь на лед подальше от них.
Генри бессильно привалился спиной к дереву, но ветки тут же начали хватать его за одежду, подтягивая ближе, и он отошел, пихнув их локтем.
– Надо идти, – упрямо повторил он. – Нельзя садиться, вы больше встать не сможете.
– Заткнись, чудище! Это из-за тебя мы так влипли!
– Да кто вас вообще просил сюда соваться! – начал Джетт.
Ветки срастались, сжимались плотнее. Теперь вокруг была словно комната изо льда, и она становилась все меньше.
– Хватит! Вставайте, ясно? – рявкнул Генри, но сам себя едва услышал: горло опухло и саднило, будто его расцарапало холодным воздухом, он даже самой лютой зимой такого не чувствовал.
Никто не шевельнулся.
Больше всего страха исходило от Свана – он раскачивался, прижимая ладони к лицу, и Генри со вздохом сел рядом с ним.
– Значит, так, Сван, слушай меня, – решительно просипел он. – Сейчас я тебе расскажу одну историю. Ты будешь ее слушать и не думать о холоде, понял?
– Отползи подальше от этого гада, недоумок, – слабо сказал Хью. – То, что он оказался говорящий, еще не значит, что не загрызет.
– Эту историю мне рассказывал отец, – стараясь не злиться, продолжал Генри. – Однажды в лесу, где он охотился, поселился белый волк. Откуда он пришел, неизвестно, но он был сильным, крупным и умнее всех зверей, каких видел отец.
Сван отнял руки от лица.
– Это был волшебный волк, да?
– Нет. Просто матерый, вечно голодный зверь. Никакая добыча от него не уходила: зайцы, птицы, белки, олени. Звери попрятались, охотиться стало тяжело. И тогда отец решил поймать волка. Он выслеживал его, ставил ловушки, но волк был слишком умен, чтобы попасться. И отец отчаялся. Он понял, что не победит этого зверя.
– И ушел в другой лес? – спросил Сван. Он больше не плакал, и лес притих.
– Нет. Он продолжал охоту, даже зная, что это безнадежно. Они с волком охотились друг на друга, изучали друг друга. Если бы хоть один отступил и ушел из леса, второй остался бы победителем. Но никто не сдавался. Это продолжалось всю зиму, а однажды, уже весной, волк вышел к дому отца с перебитой лапой, израненный, – наверное, с медведем подрался.
– И твой отец вылечил его лапу и отпустил его, да?
– Нет. Он убил его и сделал шапку.
Джетт закашлялся, подавившись холодным воздухом.
– Спасибо за веселую сказочку, приятель. Сразу как-то полегчало.
– Это не сказка. Это история про то, что если ты силен, однажды природа покорится тебе. Волк пришел к нему, потому что хотел, чтобы его убил достойный враг. Враг, который шел за ним, не сдаваясь. Это честно. И леса, и звери чувствуют силу. Отец мне говорил: они покоряются не безрассудным храбрецам, а тем, кто не сдается. Так что вставайте. Надо идти дальше.
– Ага. Я немножко полежу, и пойдем, – сонно сказал Сван и улегся на землю.
Хью привалился к нему. Джетт отполз подальше от них и тоже лег.
– Эй, нет, вставайте, нельзя тут спать!
Генри попытался поднять их, но не смог. Ветки спокойно повисли вокруг, теперь они постукивали мягко, усыпляюще. Лед влажно блестел, и на секунду Генри показалось: он будет таким удобным, если лечь, таким теплым, уютным, так приятно будет заснуть здесь, так хорошо, так…
