А, так они еще и не слишком ладят друг с другом? Наверное, один нагрел другого на сделке и теперь хочет использовать меня то ли в качестве свидетеля, то ли… Все равно не понимаю, о чем идет речь.
– Мы не хотим причинять тебе вреда, – добавил индеец дежурную фразу всех вымогателей, только в его устах она почему-то прозвучала вполне искренне.
– Ну да, миролюбие от вас двоих так и проистекает… Просто прет.
– Время у нас пока есть.
– А что, оно может вдруг взять и закончиться?
– Может.
– И тогда вы, разумеется, от меня избавитесь?
– Поверь, я бы с радостью… С огромной радостью от тебя избавился бы. Да, видно, не судьба, – вздохнул полосатый.
– Я вас не понимаю, парни. Хотите убить? Убивайте. Хотите узнать что-то? Так спрашивайте яснее!
– Вот видишь, какой паинька? Хорошо, спрашиваю: с какой целью ты преследовал юную девушку сегодня у школы?
Упс. Откуда он знает? Про мой интерес к школьнице известно разве что только Джею… Ну и Барбаре немножко. Правда, при ней я вроде не уточнял, кого имею в виду.
– Такую русоволосую милашку, – уточнил индеец.
– Я никого не…
– Всего один ответ, капитан. Один честный ответ, и все. Только учти: я его уже знаю. И если ты солжешь хоть в одном слове…
– То что?
– Тебя родители не учили, что врать нехорошо?
Он блефует. Конечно, блефует! Хотя со школьницей угадал. Но какой ответ ему нужен?
– Если ты уже знаешь ответ, зачем спрашиваешь?
– Потому что мне кажется: хорошо, если ты тоже будешь его знать.
А я разве не знаю? Если нет, то как могу правильно ответить? А если знаю… То почему молчу – вот такая логика, да? Правду ведь всегда легко и приятно говорить?
– Что ты хочешь услышать?
– То, что ты боишься произнести вслух.
Какая ерунда! Я ничего не боюсь, тем более каких-то слов. Что они вообще решают? Сотрясают воздух, ничего более. И словами лгать проще всего. Это взгляды, жесты, биение сердца могут выдать самые сокровенные тайны, но звуки…
– Не боюсь.
– Тогда говори. Мы слушаем.
А в чем она состоит, правда? В том, что я…
Люблю эту девочку. Да, наверное, люблю. Не так, как Марину, совсем иначе, но и я уже не беспечный студент, только-только открывающий для себя взрослый мир. Хотя… Все еще учусь. Постоянно остаюсь на второй год, периодически беру академку, иду на любые ухищрения, только бы… не сдавать экзамены? Это словно одна большая кандидатская диссертация, тема которой задана жизнью, и я пишу один раздел за другим, вымарываю, начинаю снова, отговариваюсь тем, что хочу глубже изучить материал, закапываюсь в детали, которых с каждым днем становится все больше и больше…
А надо было давным-давно отложить эту кипу листов в сторону. Разве меня когда-нибудь прельщали ученые звания?
– Зачем ты ищешь эту девочку, капитан?
Почему я молчу? Разве трудно взять и сказать: люблю? Выходит, что трудно. Почему-то кажется, что как только произнесу это слово, сразу стану выглядеть полным дураком. И такое ощущение, что индеец просто жаждет увидеть мое смущение. А я…
Я боюсь показаться смешным. Вот Морган не боится. Ему не все равно, что думают люди, глядя на него, но иногда мне кажется, что он даже нарочно строит из себя шута, чтобы… Ну, например, чтобы кто-то от души посмеялся. Или хотя бы улыбнулся. Правда, иногда и его лучше не трогать, иначе на свет появляется форменное чудовище. Вернее, та личность как раз сильная, смелая, ловкая и далее, со всеми остановками. Как этот индеец. Если его поставить рядом с Кейном в его альтернативном виде, вообще бы близнецы-братья получи…
Когда в мозгу щелкает самым натуральным образом, ощущение возникает не из приятных. А когда щелчок доносит до тебя мысль о том, какой же ты идиот, начинаешь краснеть и бледнеть одновременно. Вот ведь гаденыш… Это что – его жуткая месть мне за все хорошее?! Ну я ему устрою! Как только выберусь. Правда, чтобы выбраться, нужно всего ничего: выполнить невыполнимое.
– Мы услышим ответ?
Вот зачем ему это нужно? Чтобы потом всем рассказывать, что капитан Сэна влюбился? Чушь! Не будет он трепаться. Во-первых, потому что не любит сплетничать. А во-вторых, в компанию, где можно случайно проговориться, его позовут в самую последнюю очередь. Побоятся, что масштабы разрушений превысят удовольствие от развлечения.
– Или для тебя это слишком сложно? Может быть, ты просто не знаешь нужных слов?
Паршивец… Наслаждается ведь триумфом. Или… Вот никогда с ним не поймешь, что происходит на самом деле. Хоть бы подмигнул, идиот!
– Да, боюсь, ответа так и не будет. Словарный запас слишком скуден. Или оскудело еще кое-что. Давно так оскудело…
– Я люблю ее.
Он все же своего добился, сволочь!
– Не слышу. Вы что-то прожевали, капитан?
– Я люблю ее!
Крик эхом заметался по комнате, и, вторя ему, с той стороны двери раздалось:
– Откройте! Я приказываю!
Это был ее голос. И если мне так хорошо было его слышно отсюда, то вполне может быть, что и она там тоже…
Скулы обдало огнем. Это что, румянец? Нет, только не такой позор! Все что угодно, только не…
– Открывайте!
Латинос посмотрел на индейца. В смысле на моего напарника. Тот кивнул. Скрипнув замками, дверь открылась, и через порог перешагнул… Очень испуганный ребенок. И очень милый. Самый милый на свете.
– Что вы с ним делаете?!
– Разговариваем.
– И для этого обязательно нужно было… – Рука девушки, подрагивая, указала на мои путы.
– Он может причинить вам… – начал верзила, но Морган устало его оборвал:
– Да не может! В смысле ничего дурного он ей не сделает. Потому что влюблен по уши.
Теперь в комнате стало ровно на яблоко больше. Или помидор. Надеюсь, что я не настолько… А, да какая уже разница?
Из-за дверного косяка высунулась еще чья-то голова. Отмороженно-обожженная.
– Ты уж извини, не удержал.
Латинос, к которому обращался вновь прибывший, никак не отреагировал на признание вины: стоял и смотрел в одну точку. Хорошо, что не на меня, потому что мне было достаточно совсем другого взгляда. Светлого, как небо над моей головой. Да-да, где-то там, над перекрытиями, полами, потолками и крышами оно точно было светлым!
– И да, там, кстати, приглашение пришло.
– Что еще за приглашение? – очнулся верзила.
– То, которое нельзя не принять.
Латинос переменился в лице и спешно покинул комнату, оставляя меня… Если бы наедине!
– Может, и ты выйдешь? – процедил я.
Тот, кому предназначалась порция моего яда, задумчиво постучал мячиком о стену.
– Остаться – намного заманчивее. Но так и быть. И пошли они, солнцем палимые…
– Мы еще поговорим, – зловеще пообещал я, в ответ на что получил улыбку и условие:
– Если слов хватит.
– У меня хватит. Уж на это у меня слов точно хватит!
– Посмотрим, – согласился Морган, скрываясь за дверью.
– Вам сделали больно? – спросил мой ангел.
И еще как! Но вряд ли ей нужно знать о природе этой боли, да и… В конце концов, разве благородный рыцарь показывает даме свои раны? Это же дурной тон!
– Нет, не беспокойтесь.
– Но вы так кричали…
Она, едва вернувшись к нормальному цвету лица, зарумянилась снова. Или слышала все, или просто переживает. Что для меня приятнее? И то и другое, а лучше – все вместе!
– Просто один из этих двоих… У него есть способность доводить окружающих до белого каления.
– Дэниел? – уточнила девочка.
Ах, значит, он так себя здесь называет?
– Который весь в полосочку.
– Он тоже иногда кричит, – сообщили мне, почему-то немного стесняясь сказанного.
– Он вообще сво… не очень приятный человек.
– Мне говорили, что тот, кто умеет делать свое дело, не должен нравиться всем подряд.
Хорошие слова. Правда, из них можно сделать обратный вывод: тот, кто нравится всем, ничего не умеет. А всем нравлюсь как раз…
– Не сердитесь на него. Он… добрый. Он мне помогает.
Вот в это верю сразу и окончательно. В то, что помогает. Только по одной ли доброте? Вряд ли сотрясение мозга было маленьким подарком для поднятия моего настроения. А если вспомнить, что перед тем, как начать творить очередной балаган, Морган как раз вышел из кабинета своей тетушки…
Ох, не люблю я эту таинственность! Ведь могли же хоть парой слов намекнуть? Я же не маленький, все понял бы и не мешал. Ну, почти все. Постарался бы понять. А так получается, что меня отставили в сторону, чуть ли не в угол носом. За что, спрашивается?
Не хочется думать в подобном ключе, но из всех фактов, которые мне доступны к сегодняшнему дню, настойчиво вытекает, что меня сочли недостойным доверия. Или человеком, на которого нельзя положиться. И кто? Непосредственная начальница. Но это было бы еще половиной беды, если бы помимо Барбары той же самой стратегии не придерживался ее любимый племянничек.
