— Что?
— Гонцы в другие царства. Можно было бы снарядить караван, чтобы купить…
— Еще один день жизни? — Альрем качнул головой. — Зачем продлевать агонию?
— Чтобы не умереть за миг до смерти! — в отчаянии всплеснул руками царевич. — Ведь эта зима не продлиться вечность!
— Вечность… — тяжело вздохнув, царь умолк. Седая голова медленно опустилась на грудь. И во всем его облике, даже в тяжелом, надсадном дыхании просматривалась такая потерянная безнадежность, что с ней была бессильна справиться даже самая яркая, искренняя вера.
Аль понимал, чувствовал, что не знает чего-то очень важного, и лишь поэтому не видел той стены, которая преградила путь в грядущее его отцу.
— Чего ты не договариваешь? — он стоял посредине залы, не приблизившись к царю ни на шаг, однако тому показалось, что паренек, став вдруг огромным, как великан, навис над его головой серой тенью, навязчивой и давящей, если не на плоть, то на душу.
— Мы прокляты, Аль-ми, — после нескольких долгих мгновений тягостного ожидания, ответил он.
— Как? — не понимая, ошарашено заморгал глазами царевич.
— За что! — не выдержав, воскликнул выглядывавший из-за его спины бродяга, в глазах которого был не ужас отчаяния, а злость возмущения, словно он, не видя за собой никакой вины, готов был обвинить даже самих богов в несправедливости и потребовать от них восстановления истины.
Царь лишь развел руками. Ему было нечего сказать, кроме:
— Я не знаю.
— Но почему ты решил… — не унимался Аль, который чувствовал себя так, словно вокруг него рушился мир, вырывая опору из-под ног.
"Как же так! Зачем боги позволили мне увидеть приход кочевников, зачем горные духи помогли вернуться домой, если все это еще задолго до первого шага было бессмысленно?"
Этому могло быть лишь одно объяснение:
"Если только они не прокляли Десятое царство после того, как я вернулся, пока я спал…"
— Но за что?
— Лично я ни в чем перед ними не провинился! — нахмурившись, пробормотал Лот.
— Бывает, что за ошибку одного расплачиваются все.
— Это не справедливо! — взмахнув руками, воскликнул горожанин. — А повелитель дня справедлив в своих поступках!
— А если это не повелитель дня? — новый голос, казавшийся незнакомым из-за его хрипоты, заставил всех, вздрогнув, обернуться, ища заговорившего.
— Аль-си? — царь первым увидел своего старшего сына, стоявшего у плотно прикрытых врат зала, привалившись к каменным створкам спиной, словно подпирая их.
— Брат? — Аль смотрел на него во все глаза, не узнавая.
Если те полгода, которые болезнь отняла у него, отца лишь состарили, причем, из-за своих тягот и переживаний, на куда больший срок, то старшего царевича они изменили до неузнаваемости. От розовощекого юноши не осталось и следа. Перед Алем стоял высокий, худощавый мужчина с невозможно бледной, сероватой кожей, которая бывает скорее у мертвецов, чем у живых людей, с виска спускалась совершенно седая прядь, которую не могли спрятать, оттеняя, даже светлые волосы. Тонкие губы были упрямо сжаты, скулы напряжены, сощуренные глаза смотрели в упор, и их пристальный взгляд как гвоздь пробивал насквозь, до самой души, удерживая на месте.
Те, кого этот взгляд касался, чувствовали себя неуютно, даже старый царь поймал себя на страстном желании спрятаться от него за спинку кресла. Его губ коснулась усмешка. Ведь он не боялся сына даже тогда, когда впервые узнал о заговоре. Но теперь, после трех месяцев заточения в темнице и почти столько же времени скачки из конца в конец по замерзшему, опустошенному кочевниками царству в поисках пути к спасению, в его глазах, душе появился блеск того безумия, которое делало человека способным на все, что угодно. "Убьет, и даже не поймет, что сделал", — говорят про таких.
— Если невозможно понять, за что нас прокляли справедливые боги, — между тем продолжал старший царевич, и его голос скользил по мраморным камням залы, словно резкий порыв ветра по льду замерзшего озера, — значит, логично предположить, что это сделал кто-то другой.
— Кто же? — спросил Аль, а в следующий миг уже, вздрогнув, нервно повел плечами — стоило вопросу прозвучать, как он вдруг понял, что сам знает на него ответ. — Повелитель ночи…
— Какой ты, все-таки, еще ребенок, — фыркнул наследник. — Повелителя ночи не существует.
— Ты еще скажи, что повелителя дня тоже не существует!
— Почему же? Я верю в богов. Несмотря на то, что случилось с Альмирой. Не их вина, а их беда, что они дали нам слишком много свободы, чтобы продолжать вмешиваться в жизнь смертных.
— Но проклятье… — юноша не понимал ничего из того, что говорил брат.
— Это дело рук людей. У кочевников есть шаманы.
— Разве человеку под силу подобное!
— Думается мне, что им под силу и большее.
— Но почему тогда мы идем на юг? Почему не на север? Надо найти этих шаманов, проклявших Десятое царство, и убить.
— И ты сможешь это сделать?
— Ну… — Аль растерялся. Еще мгновение назад он был готов на все, что угодно, но теперь, когда его заставили усомниться в собственных силах, решимость угасла.
— Обычному человеку с шаманом по любому не справиться, — прошептал Лот у него за спиной. В голосе горожанина звучал страх — а вдруг действительно придется идти против тех, о ком рассказывалось столько историй, одна другой ужаснее. Что они людоеды. Что они способны оживить мертвецов и подчинить их своей силе. Что они приносят людей в жертву своим черным богам. Что…
— Но если повелитель дня нам поможет… — прошептал Аль и вздохнул с облегчением, ощутив, что запутанный узор в его голове узор, наконец, сложился в картинку. Все встало на свои места.
— Если ему будет до нас какое-то дело.
— Но он же бог! И должен восстановить справедливость!
— Он — бог. И поэтому никому ничего не должен.
— Значит… Значит, мы должны убедить его нам помочь!
— Надежда есть. И она будет жива до тех пор, пока кто-то надеется, — проговорил Аль-си, а затем решительно направился к младшему брату. Застыв в шаге перед ним, он заглянул ему прямо в глаза, после чего спросил: — Ты отправишься в путь?
"Да!" — был готов воскликнуть Аль, но его губы почему-то произнесли совсем другое:
— Почему я? — добавь он: "Потому что я избран самими богами?" — и тот, к кому был обращен этот вопрос, решил бы, что брат в приступе гордости просто набивает себе цену, но Аль, поняв это и не желая, чтобы все прозвучало именно так, остановился на первой части вопроса. И Аль-си скривился в презрительной усмешке, приняв неуверенность за трусость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
