в комнате, пока они слушали Джо, затаив дыхание, как странно потемнело за окном и как весь мир, казалось, внезапно изменился, когда девочки собрались вокруг своей матери, чувствуя, что всё их счастье и поддержка в жизни вот-вот будут отняты у них.
Миссис Марч сразу пришла в себя, перечитала телеграмму и, протянув руки к дочерям, сказала тоном, который они запомнили на всю жизнь:
– Я поеду немедленно, но, может быть, уже слишком поздно. О дети, дети, помогите мне вынести это!
В течение нескольких минут в комнате не было слышно ничего, кроме рыданий вперемежку с прерывистыми словами утешения, нежными заверениями в помощи и обнадёживающим шёпотом, который затихал в слезах. Бедная Ханна очнулась первой и с неосознанной мудростью подала всем остальным хороший пример, ибо для неё работа всегда была панацеей от большинства несчастий.
– Да хранит Господь этого дорогого человека! Я не стану тратить время на слёзы, а сейчас же соберу ваши вещи, мэм, – сказала она сердечно, вытирая фартуком лицо, тепло пожимая руку миссис Марч своей крепкой ладонью, и ушла работать за троих.
– Она права, сейчас не время горевать. Успокойтесь, девочки, и дайте мне подумать.
Бедняжки старались сохранять спокойствие, когда их побледневшая, но спокойная мать села, отложив своё горе, чтобы подумать и спланировать их дальнейшие действия.
– А где Лори? – спросила она наконец.
– Я здесь, мэм. О, позвольте мне что-нибудь для вас сделать! – воскликнул мальчик, выбегая из соседней комнаты, куда он удалился, чувствуя, что их первая скорбь слишком священна даже для его сочувствующих глаз.
– Отправь телеграмму, что я приеду немедленно. Следующий поезд отправляется рано утром. Я сяду на него.
– Что-нибудь ещё? Лошади готовы. Я могу поехать куда угодно, сделать что угодно, – сказал он, готовый нестись хоть на край света.
– Отнеси записку тёте Марч. Джо, дай мне перо и бумагу.
Оторвав чистую сторону одной из недавно переписанных страниц рукописи, Джо придвинула матери стол, прекрасно понимая, что деньги на долгую, печальную поездку придётся взять взаймы, и чувствуя, что может сделать что угодно, чтобы добавить к этой сумме хотя бы немного денег ради отца.
– А теперь иди, дорогой мой, только не убей себя, скача на лошади во весь опор. В этом нет никакой необходимости.
Предостережение миссис Марч, очевидно, осталось неуслышанным, потому что через пять минут Лори уже промчался мимо их окна на своей быстроногой лошади, словно спасаясь от гибели.
– Джо, беги ко мне на работу и скажи миссис Кинг, что я не смогу прийти. По дороге купи эти вещи. Я возьму их с собой, они могут понадобиться, и я должна быть готова к уходу за больным. Больничных запасов не всегда хватает. Бет, сходи и попроси у мистера Лоуренса пару бутылок старого вина. Я не слишком горда, если надо просить для отца. Пусть у него будет всё самое лучшее. Эми, скажи Ханне, чтобы принесла мой чёрный дорожный сундук, а ты, Мэг, иди сюда и помоги мне собрать мои вещи, потому что я просто сама не своя.
Одновременно писать, думать и руководить дочерьми – всё это могло привести бедную леди в замешательство, и Мэг попросила мать немного посидеть в своей комнате и позволить им сделать всё самим. Все разлетелись, как листья под порывом ветра, и тихий, счастливый домашний уют был разрушен так внезапно, как будто телеграмма несла в себе злое проклятие.
Мистер Лоуренс поспешно явился вместе с Бет, принеся для больного всё необходимое, что только мог придумать добрый старый джентльмен, и самые дружеские обещания покровительства над девочками во время отсутствия их матери, что очень её утешило. Не было того, чего бы он не предложил, начиная от своего собственного халата до своей кандидатуры в качестве сопровождающего. Но последнее было невозможно. Миссис Марч и слышать ничего не хотела о том, чтобы пожилой джентльмен отправился в столь длительное путешествие, но, когда он заговорил об этом, на её лице отразилось облегчение, ибо беспокойное состояние не годится для путешествия. Он заметил этот взгляд, нахмурил свои густые брови, потёр руки и резко зашагал прочь, сказав, что сейчас вернётся. Ни у кого не было времени вспоминать о нём, пока Мэг, пробегая через прихожую с парой резиновых калош в одной руке и чашкой чая в другой, не наткнулась вдруг на мистера Брука.
– Мне очень жаль слышать об этом, мисс Марч, – сказал он добрым, спокойным голосом, который было очень приятно слышать в её расстроенном настроении. – Я пришёл предложить вашей матери свои услуги в качестве сопровождающего, у мистера Лоуренса есть для меня некоторые поручения в Вашингтоне, и мне доставит истинное удовольствие быть полезным вашей маме.
Калоши упали на пол и чай чуть не последовал за ними, когда Мэг протянула руку с выражением такой благодарности на лице, что мистер Брук мог бы почувствовать себя вознаграждённым за гораздо большую жертву, чем такие пустяки, как потеря времени и лишение удобств, коими он собирался поступиться.
– Как вы все добры к нам! Мама согласится, я уверена, и это будет такое облегчение – знать, что рядом с ней будет кто-то, кто позаботится о ней. Большое, большое вам спасибо!
Мэг говорила серьёзно и совершенно забылась, пока что-то в карих глазах, смотревших на неё сверху вниз, не заставило её вспомнить об остывающем чае, и она проводила Брука в гостиную, сказав, что позовёт мать.
Всё было улажено к тому времени, как Лори вернулся с конвертом от тёти Марч, в который были вложены нужная сумма и короткая записка, повторявшая её прежние слова: она всегда говорила им, что идея Марча пойти в армию была нелепой, она знала наперёд, что ничего хорошего из этого не выйдет, и надеялась, что в следующий раз они будут следовать её советам. Миссис Марч бросила записку в камин, деньги положила в сумочку и продолжила свои приготовления, плотно сжав губы. Джо поняла бы, что это означает, если бы была рядом в этот момент.
Короткий день был на исходе. Все остальные поручения были выполнены, и Мэг с матерью занялись каким-то необходимым рукоделием, в то время как Бет и Эми готовили чай, а Ханна закончила глажку «одним махом», как она выразилась, но Джо всё не приходила. Все забеспокоились, и Лори отправился на её поиски, потому что никто не знал, что могло взбрести в голову этой девочке. Однако он с ней разминулся, и она вошла с очень странным видом, потому что её лицо выражало смесь радости и страха, удовлетворения и сожаления, что озадачило семью не меньше, чем пачка банкнот, которую она положила перед матерью, сказав с лёгким придыханием в голосе:
– Это мой вклад в то, чтобы обеспечить отцу комфорт и привезти его домой!
– Двадцать пять долларов! Джо, надеюсь, ты не сделала ничего опрометчивого?
– Нет, это мои деньги, честное слово. Я не просила милостыню, не брала взаймы и не крала. Я сама заработала, и не думаю, что вы будете винить меня, потому что я продала то, что было моим, только и всего.
Пока она говорила, Джо сняла шляпку, и раздался общий вскрик, потому что её пышные волосы были коротко подстрижены.
– Твои волосы!
– О, Джо, как ты могла? Вся твоя красота!
– Моя дорогая девочка, в этом не было необходимости.
– Она больше не похожа на мою Джо, но я всё равно очень люблю её за такой поступок!
Пока все восклицали, Бет нежно обняла подстриженную голову, Джо приняла безразличный вид, который, впрочем, никого не обманул ни на йоту, и сказала, взъерошивая свой каштановый ёжик и стараясь притвориться, что ей нравится её новая причёска:
– Это не повлияет на судьбу нации, так что не плачь, Бет. Это пойдет на пользу моему тщеславию, я слишком гордилась своей шевелюрой. Моим мозгам будет легче без этой копны волос. Голове теперь восхитительно легко и прохладно, а парикмахер сказал, что, когда волосы отрастут, у меня будет короткая волнистая причёска под мальчика, которая мне пойдёт и за которой легко ухаживать. Я довольна, так что, пожалуйста, берите деньги и давайте ужинать.
– Расскажи мне всё, Джо. Я не вполне довольна, но я не могу тебя ни в чём винить, ибо знаю, как охотно ты пожертвовала своим тщеславием, как ты это называешь, во имя любви. Но,
