Лонтано, зеленый город, стал красным от тьмы латерита, поднятого в воздух взрывами, – так кидают горсть земли на могилу. Ни одного тутси на горизонте: куда они делись? С его покалеченным слухом невозможно определить, откуда доносятся выстрелы.
Новый взрыв. Еще ближе.
Здание в нескольких метрах от него исчезло в языках пламени. Фардовцы разнообразили удовольствие, чередуя мины с зажигательными снарядами. Эрван продолжил бег – еще более оглушенный, еще более невменяемый, только надеясь, что он не сбился с пути. И не прекращая твердить себе: Берег, я добегу до него за пять минут, берег…
Площадь Лучезарного Города – трупы, воронки, брошенное оружие. Опять взрыв. Град камней и коры. Да где же тутси? Появился какой-то солдат, стреляя во все стороны наугад, с глазами, залитыми кровью. Эрвану потребовалась эта встряска, чтобы осознать, что винтовку он потерял. Он выхватил свой автоматический пистолет, дослал патрон и с одного выстрела разнес голову слепого. Потом, спотыкаясь, продолжил путь.
Куда они подевались, мать их? Все сбежали, что ли? На другом краю площади он распознал тропу, ведущую к берегу. Еще несколько шагов, и он не поверил собственным глазам. Линия фронта проходила именно там, по береговой линии, в относительном укрытии благодаря естественному возвышению. Сотни солдат, стоя бок о бок, беспрерывно палили, обжигая руки о свои «калаши», а из замаскированных точек били тяжелые пулеметы, выплевывая гильзы с такой силой, что в дыму они свистели, как пули.
Самое поразительное зрелище представлял собой противоположный берег – та однообразная зеленая полоса, которой Эрван за последние два дня был сыт по горло, теперь вспучилась бесконечными взрывами, пламенем и дымом: вражеский огонь. Пройти невозможно. Он рухнул у подножия дерева. Готовый разрыдаться, он понял, что уже темнеет. Может, это и есть тот шанс, на который он даже не рассчитывал…
В энный раз он поднялся и побежал, забыв про свои раны, не обращая внимания на солдат, стоящих к нему спиной, и надеясь проскользнуть между пулями с противоположного берега. Сумерки создавали иллюзию невидимости и защиты.
Еще пятьсот метров, чтобы добраться до пристани. Он спотыкался о разбитые винтовки, переступал через тела – заметил торчащий из грязи «калаш» и подобрал его. Заодно захватил обоймы и сунул их в карман брюк, чувствуя, как стекает под пальцами теплая жижа. Он стал двигаться медленнее, пользуясь вспышками снарядов, чтобы сориентироваться и прикинуть пройденное расстояние. Фардовцы переключились на гранатометы афганского типа и поливали из них весь берег.
Пронзительное мяуканье разодрало воздух, и вспышка разрыва на долю секунды залила ослепительным светом его непосредственное окружение, высветив двух тутси, которые шагали по направлению к нему с оружием на изготовку. Эрван нырнул вправо, пробив телом стену из камышей, и упал в воду, держа рюкзак над головой.
Солдаты прошли мимо, не заметив его. Он мог бы уложить их на месте, но его парализовала накопившаяся усталость вкупе с переизбытком крови и смерти. Пристроив рюкзак и автомат на плечо, он поплыл на боку, держась вдоль берега. Метров через сто он выбрался на твердую почву и измазал лицо латеритом: красное на черном еще лучше укрывало от взглядов. Острота восприятия возвращалась, несмотря на звон в ушах. Адреналин подхлестывал все жизненные функции, в том числе рефлексы…
Сколько метров осталось? Он накинул лямки рюкзака поверх ремня, на котором болтался автомат, и начал карабкаться по насыпи. Потом, проверив, что путь свободен, вновь припустил мелкой трусцой. Он превратился в одного из мау-мау, невидимых духов.
В какой-то момент он осознал, что полосы на небесном своде уже не взрывы, а сполохи. Вскоре упали первые капли, и так яростно, будто ими выстрелили конголезцы с того берега.
Наконец под его ногами заскрипели доски причала. Он рванул, но что-то ударило прямо в грудь. С остановившимся дыханием он опрокинулся на спину, подпрыгнув на собственном рюкзаке и приложившись затылком о гнилые доски.
Все кончено. Он сдохнет здесь, между деревянным настилом и илом, сожранный крокодилами. Через несколько секунд он почувствовал, что боль ослабевает. Поднял руку к грудной клетке, ощупал себя: никакой крови. Дождевые капли били по лицу, как искры от кремня зажигалки. Он перевернулся, словно лежащая на спине черепаха, и наконец понял: ремень автомата просто зацепился за сваю, остановив его на полном ходу.
Еще несколько секунд на то, чтобы высвободиться, и заковылять дальше. «Вентимилья»… Шаг, другой и еще один…
Он найдет баржи.
Он прыгнет на борт.
Он…
Эрван завыл под ливнем.
Пирс был пуст: «Вентимилья» отплыла в Туту, оставив его одного в аду.
II. Kleiner Bastard
59На этот раз – никаких сомнений: на реке, километрах в пятидесяти к югу, вновь началась война. А значит, в Лонтано. Он попытался дозвониться до Эрвана: тот не отвечал. И Сальво тоже. Морван мгновенно принял решение: он отправится под бомбы искать сына. Одно он усвоил за эти годы: с людьми всегда можно договориться – особенно когда ты белый, а они черные, – но не со снарядами или ракетами, падающими вслепую. У Эрвана были все шансы сдохнуть там.
Он послал Мишеля найти пирогу с мотором. Позвонил Чепику, чтобы тот прилетел как можно быстрее забрать их из Конголо или Калеми, раз уж приземление в Лонтано отныне исключено, – русский, не слишком обрадовавшись, удвоил цену. Он также предупредил Кросса: «Заскочим на Луалабу, не возражаешь?» Луба, титан, вырубленный из базальта, в безупречно чистом берете и глаженом камуфляже (стиркой у него занималось множество женщин) только кивнул. Ему можно было довериться. Бывший легионер, бывший фазовец, он пристрастился к смерти, но как бы сидел на диете: лишь обмакивал губы, чтобы вспомнить былой трепет.
Морван не переставал злиться. Ему ни в коем случае не следовало позволять Эрвану лезть в это дело. Его поиски истины были абсурдны, но сдохнуть в Лонтано от случайной пули было еще абсурднее.
В данную минуту при свете штормовой лампы он изучал карту Луалабы времен Элизабетвиля[69]: настоящая карикатура. Дистанции, течения, препятствия, которые надо иметь в виду… Как только Мишель отыщет какую-нибудь посудину, он тронется в путь с членом и компасом наперевес – ну и несколькими солдатами в придачу. Пятьдесят километров по реке: в зависимости от лодки, это часов десять-пятнадцать, если не учитывать все возможные в Африке неприятности, начиная с самого простого кораблекрушения. Прикидывая свои шансы, он подумал о Сальво: что тот еще намудрил? Почему не отвечает?
Его «Иридиум» зазвонил. Эрван? Лоик.
– У нас есть свидетель, – объявил младшенький, даже не поздоровавшись. – Один человек видел Джованни утром в день убийства, когда тот разговаривал с какими-то людьми.
Морвану потребовалось несколько секунд, чтобы включиться:
– Я тебе что сказал? Или я не ясно выразился? Грузи свою семейку в самолет и…
– Тебе нужна информация или нет?
– Рожай уже, – вздохнул он, едва сдерживаясь.
– В девять часов утра во вторник Джованни разговаривал с двумя мужчинами на опушке леса в окрестностях Синьи.
– С черными?
– С белыми. Наш малый узнал одного из них: Джанкарло Баладжино. Фашиствующий молодчик, замешан в коррупционных делишках…
– Я знаю.
Это была явная бессмыслица: Монтефиори никогда бы не связался с подонками, обворовывающими его собственный город.
– А кто он, твой свидетель?
– Мажордом одного дворца во Флоренции. Работал двадцать лет у Монтефиори во Фьезоле.
Можно было верить человеку, которому так долго доверял Кондотьер.
– Второго он узнал?
– Нет. Только сказал, что это был светловолосый здоровяк лет сорока. Вокруг стояли телохранители.
С какой стати такое тайное собрание? Из-за торговли оружием? Или тут что-то другое? Баладжино всегда крутил полувоенные делишки, но если бы он захотел избавиться от Монтефиори, то поступил бы более сдержанно – кислотная ванна или асфальт. А если бы, наоборот, решил поиграть в мощные символы, то прибег бы к обезглавливанию, повешению или, еще одна мафиозная классика, к охотничьему ружью с подпиленным стволом.
– У нас с Софией появилась мысль, – продолжил Лоик тоном, достойным «Клуба пятерых»[70]. – Мажордом записал номера одной из машин. Она была арендована, по его словам. София полагает, что, благодаря своим связям, сумеет найти парня, который взял ее напрокат.
Грегуар не знал, орать ему или смеяться. Папенькин сынок и графиня идут по следам убийцы, вырывающего сердца. Вообще-то, ему хватало поводов для беспокойства.
– Думаю, я достаточно ясно выразился, ты…
– Я знаю, что должен сделать. У нас может получиться лучше, чем у полиции.
Связь работала плохо, но он чувствовал, что Лоик неестественно бодр. Морван когда-то надеялся, что София заставит Лоика обзавестись яйцами, но обманулся. Возможно, эту роль сыграет смерть Итальянца… Даже Лоик где-то в недрах души должен хранить тот черный самородок, жесткий и неразрушимый, который у других называют волей, а у Морванов – всего лишь гордыней.
