— Могу я спросить вас, святой отец, — сказал Джеймс, — как бы вы поступили, если б эти люди признались вам на исповеди в своем преступлении?
Священник подумал, прежде чем ответить:
— Я бы, наверное, сказал им, что они совершили страшный грех, но если они искренне покаются, Господь может им этот грех простить.
— А какое бы вы присудили им наказание?
— Я бы направил их помогать отстраивать заново дома и фермы, разрушенные войной.
И Джеймс подумал, что, наверно, такое наказание принесло бы больше пользы, чем любое, вынесенное судом.
— И они подчинились бы?
— Ну конечно! Здесь жить во грехе считается позором.
Джеймс, погруженный в размышления, возвращался в полицейское управление.
— Ну что? — спросил его комиссар. — Сейчас их заберете или вышлете грузовик?
— Ни то и ни другое, — сказал Джеймс. — Незачем попусту тратить время. Я возвращаюсь в Неаполь и там уничтожу все бумаги.
Комиссар удивленно взглянул на него.
— Ведь это крайне рискованно!
— Возможно, но пока разберутся, что к чему, война уже закончится, и меня уже здесь не будет.
Глаза комиссара понимающе сверкнули.
— Боюсь, сэр, городок наш не так богат. Мы не сможем выразить вам свою признательность в той мере, в какой вы, вероятно, ожидаете.
— Я ничего не ожидаю, — начал было Джеймс, но поправился: — А сколько вы можете себе позволить?
— Гм… э-э-э…, — тянул комиссар, не спуская глаз с лица Джеймса. Наконец выпалил: — Восемьсот лир!
— Идет!
Этот ответ, пожалуй, изумил комиссара еще больше, чем решение не предавать преступников суду.
— Вы серьезно? Вас устроят восемьсот лир?
— Да, если вы выдадите их мне немедленно.
— Я попрошу священника. Он сможет выделить из церковных денег.
Комиссар опрометью вскочил и чуть не кувырнулся через голову в стремлении поскорей завершить сделку. Чуть погодя он возвратился со священником, который молча вручил Джеймсу восемьсот лир.
— Они пойдут на благое дело, — сказал Джеймс, сворачивая банкноты и пряча их в карман.
— Конечно, конечно! — сказал комиссар, явно не веря его словам.
Но священник кивнул:
— Я рад это слышать. И даже если не пойдут, в Касерте уже совершено одно благое дело. Спасибо вам!
Вернувшись к себе в управление, Джеймс стал рыться в буфете, пока не отыскал старую жестянку из-под печенья, унаследованную от своего предшественника. Карло и Энрико ошалело выпучились на него. Вытянув из коробки карандаши, Джеймс молча положил туда восемьсот лир, затем аккуратно поставил в буфет на прежнее место.
Вечером, снова взявшись за коробку для проверки, Джеймс обнаружил, что сумма пополнилась до девятисот пятидесяти лир. Карло и Энрико восприняли его жест как сигнал к действию.
Хотя ущерб, нанесенный авианалетом, теперь был устранен, двор все еще почему-то оставался местом общей трапезы. У американцев хватило мозгов не отказываться от услуг Ливии, и Джеймс постепенно начал осознавать пользу от оказанной им любезности. Ко всему он мог подслушивать кое-какие разговоры американцев. Хотя ничего нового насчет сделок с мафией он не узнал, но ухватил из сплетен несколько полезных тем. Однако так продлилось всего два дня. Вечером, когда он уплетал тарелку с приготовленными Ливией спагетти, к нему за стол подсел Эрик.
— Или я ошибаюсь, Джеймс, или ты все-таки стал меня избегать, — сказал он. — Что за дела?
Джеймс изобразил нечто неопределенное, помахав рукой в воздухе. К счастью, рот у него был занят спагетти, да и в любом случае в такой ситуации удобней обойтись жестом.
— Смотри-ка, ты уж и руками машешь, как итальянец, — благодушно произнес Эрик. — У вас, у англичан, так руками не машут.
Джеймс прожевал свои спагетти.
— Ну, махнул, что из этого?
— На здоровье. Кстати, я слыхал, ты снова собираешься прижать Дзагареллу.
— Кто тебе сказал?
— Значит, это правда?
— Раз твои источники утверждают, — сказал Джеймс, мастерски наматывая на вилку ком спагетти, — значит, так оно и есть.
— Ну-у, Джеймс… — с деланным разочарованием протянул Эрик. — Зачем же темнить? Что, снова будем его арестовывать? Только на сей раз, по-моему, чтоб не выглядеть полными идиотами, нам нужны железные доказательства.
— Вообще-то, — небрежно бросил Джеймс, — я рассчитывал сам заняться этим делом. Ни к чему привлекать столько народу, как в прошлый раз.
— Но в прошлый раз, — заметил Эрик, — мы действовали вместе, хотя пока его не прижучили. — Внезапно его как будто осенило: — Не хочешь же ты сказать, что наша контрразведка имеет отношение к тому, что его выпустили?
— Что ты, как такое может в голову прийти!
— Но ты так думаешь!
Не зная, что ответить, Джеймс смолчал.
— Если б мы не были союзниками, я бы оскорбился, — продолжал Эрик. — Похоже, ты уцепился за нелепую утку, будто мы каким-то образом связаны с мафией?
— Я мало интересуюсь сплетнями.
— Джеймс, мы оба офицеры контрразведки. Сплетни наш хлеб. Но эта, уверяю тебя, имеет под собой еще меньше оснований, чем вся прочая чушь, которая здесь в ходу.
Вышла Ливия с очередным блюдом пасты. Джеймс невольно проследил за ней взглядом. Заметив это, Эрик сказал:
— Кстати о сплетнях. Тут поговаривают всякое насчет миссис Пертини.
— Что именно?
— Будто вас с ней видят вдвоем. — Эрик весело хохотнул. — Честно сказать, меня это несколько удивило. Ты же сам уверял, что у тебя дома в Англии есть девушка.
Джеймс не нашелся что ответить.
— Я сразу даже не поверил, — не унимался Эрик. — Я тоже не большой любитель сплетен, но Ливия сама вмиг подтвердила. Тогда, выходит, ты врешь либо ей, либо мне.
— Прости.
— Тут-то я и понял, что при всем твоем британском благочестии, на самом деле ты куда двуличнее, чем кажешься. По-моему, Джеймс, мы тебя недооценили.
— Кто это «мы»?
— Надеюсь, тебя обрадует, если я скажу, что так о тебе думаю только я, — продолжал Эрик, игнорируя вопрос. — Для всей прочей нашей контрразведки ты по-прежнему обычный британец, составляющий рапорты по брачным делам.
— Счастлив слышать. Соответствует действительности.
— Сильно советую тебе, Джеймс, — тихо сказал Эрик, — делиться тем, что имеешь, с друзьями и союзниками.
— Мерзавец! — взорвался Джеймс. — Глаза у него налились кровью, он вскочил, сжимая кулаки. — Ливия не шлюха!
Эрик тоже вскинул кулаки.
— Ничего подобного я не говорил!
— Ты сказал, чтоб делиться…
— Я имел в виду сведения, ты, жалкий британский обормот!
— Кто это обормот?
— А что? — презрительно фыркнул Эрик. — Разве есть другие претенденты?
Джеймс понятия не имел, что означает «обормот», но дело было не в этом.
— Извинись! — рявкнул он.
Они грозно ходили друг за дружкой по кругу, сжав кулаки. Некоторые из присутствовавших офицеров заулюлюкали, подзуживая и предвкушая любопытное зрелище. Первым ударил Джеймс, потом Эрик, и вот они уже кулаками дубасили друг дружку.
— Прекратите! — выкрикнула Ливия, выбегая из кухни. — Прекратите, вы оба! Прямо как дети малые!
Они остановились пристыженные. Физиономии обоих были в крови, но, кто пострадал сильней, сказать было трудно.
— Говорят, в любви и на войне все средства хороши, — сказал Эрик, трогая рассеченную губу. — На поверку получается все наоборот. Учти это, Джеймс!
Глава 32
Иногда Ливия замечала, что сравнивает Джеймса с Энцо, и каждый раз удивлялась себе, как можно любить двоих и притом совершенно по-разному.
Ее любовь к Энцо была, как com' un chiodo fisso in testa, «как гвоздь в голову». Но, если оглянуться назад, это была девчоночья безоглядная страсть; и хоть Ливия горевала по погибшему мужу, но, как оказалось, уже без особой боли мирилась с тем, что его уже нет. Иногда она спрашивала себя с некоторым чувством вины, какие бы чувства она испытывала к мужу, если бы не война, если бы они жили мирно, и она рожала бы детей, не всегда ладя с его родными. Любила ли она его так же, как в первую брачную ночь, или, подобно большинству других женщин, вздыхая над бесконечной стиркой, все повторяла бы присказку:
Tempo, marito е figli,vengono come li pigli.
Погоду, сыновей, мужейТерпи и сетовать не смей.
Чувства Ливии к Джеймсу были совсем иными. Скажем, ей нравилось, что он добрый, даже если при этом он мог быть слишком правильным, даже немножко высокомерным. Она тайно радовалась, если ей удавалось вывести его из себя, так забавно было видеть, как краснеет от злости его лицо. Ну, а что касается его дурацкой зависимости от всяких правил и предписаний, что ж, очень скоро он смог убедиться, что с ней этот номер не пройдет. Честность, порядочность, доброта, сострадание… Ливия и не подозревала, что эти качества могут ее привлечь в мужчине. Но после четырех лет войны, она вдруг обнаружила, что на самом деле эти качества очень редки.
