Чтобы успокоить Вителлия, Мариамна положила руку ему на плечо. Она смотрела ему прямо в лицо, но гладиатор словно не замечал ее. Поликлит хлопнул своего подопечного по спине:
— Ладно, пусть будут с тобою Марс и Юпитер!
Вителлий поднялся на ноги.
Перед тяжелым красным занавесом, сквозь который доносились крики зрителей, восторгавшихся исполненной императором песнью, стоял уже Спикуль. Он был того же роста, что и Вителлий, но намного тяжелее и мощнее — настоящая гора мускулов. Не спускавший с него глаз Поликлит ободряюще кивнул Вителлию:
— Все в порядке!
Вителлий остановился рядом с противником, не глядя на него, но неприятно ощущая его близость. Надо полагать, Спикулем владело такое же чувство.
Гром фанфар заглушил наконец нескончаемые овации, и занавес раздвинулся. Два глашатая провели гладиаторов к императорской трибуне. Вителлий узнал Поппею, место же императора пустовало.
— Ave, Caesar, morituri te salutant! — вскинув правую руку, выкрикнули оба гладиатора.
Затем они подошли к выложенному из красного мрамора квадрату в центре арены и встали в противоположных его углах. Под все нарастающий гул толпы они в первый раз посмотрели друг на друга.
Многие гладиаторы были уверены, что уже в этот момент с противником можно покончить — взглядом. Каждый старался нагнать на противника страх угрожающими гримасами и, если это было дозволено, увешивал себя победными трофеями, показывавшими всем, насколько успешны были его выступления до сих пор. В данном случае результаты были равными, поскольку все свои поединки, кроме первого, оба гладиатора выиграли.
Судья ударом гонга объявил о начале схватки. Спикуль двинулся по направлению к Вителлию. Сросшиеся над переносицей брови придавали лицу Спикуля неприятное, мрачное выражение. Он громко дышал сквозь слегка выпяченные губы, а левое его плечо нервно подергивалось. Вителлий, неподвижный и поблескивающий, словно классическая мраморная статуя, ожидал приближения противника.
— Почему, ради всех богов, он стоит на месте? — взволнованно воскликнул Поликлит, беспомощно посмотрев на сидевшую рядом Мариамну.
Медленно, будто подошвы его сандалий были из свинца, Вителлий развернулся, пропуская Спикуля мимо себя, и взмахнул рукой. Зрители затаили дыхание. Спикуль уклонился легким движением туловища, словно волна распространившимся и на его руки. Вителлий заметил это движение, но не прореагировал на него и тут же получил страшный удар в лоб. На мгновение Вителлию показалось, что он теряет сознание, но теперь тело его начало уже действовать автоматически. Сам того не сознавая, он стал двигаться, словно приплясывая, легко перенося тяжесть с одной ноги на другую и в том же ритме нанося удары кулаками. Такого римляне никогда еще не видели. Они шумели, полагая, что это какая-то игра, пока не поняли, что речь идет о хорошо продуманной тактике. Спикулю приходилось внимательно следить за движениями противника, потому что за каждым из них могла последовать опасная атака.
И вот после одного из таких пританцовывающих движений правая рука Вителлия с силой крушащего крепостные ворота тарана ударила в ребра Спикуля, у которого на мгновение перехватило дыхание. Вителлий продолжал свою пляску. Увидев, что Спикуль слегка наклонился, он вновь выбросил вперед правую руку, стремясь на этот раз попасть в голову. Спикулю, однако, удалось уклониться.
Каждый миновавший цель удар, если он наносится с такой невероятной яростью, приводит к огромной затрате сил. Это не просто неудачный удар, это своего рода маленькое поражение. Спикуль немедленно воспользовался предоставленным ему шансом и, не давая Вителлию ни секунды передышки, начал наносить удары по его правому плечу. Ничего особенного ему, правда, добиться не удалось. К удовольствию зрителей, Вителлий продолжал кружить вокруг своего противника.
— Ну, разве это не сказка? — хлопая себя по ляжкам, восторгался сидевший на трибуне Поликлит.
Легкость, с которой перемещался противник, явно начала выводить Спикуля из равновесия. В глазах его появился гневный блеск. Упрямо, как бык, он гонялся за Вителлием, постоянно подвергаясь опасности пропустить новые удары. Вителлию и впрямь удалось нанести Спикулю удар в живот, но тот, казалось, даже не заметил его. Разозлившийся Вителлий бросился в атаку и тут же пропустил удар, который Спикуль нанес ему левой рукой в подбородок. Нижнюю челюсть пронзила боль, от которой Вителлию захотелось кричать, но он продолжал свой танец, нацеливая удары в предплечье противника. А когда Спикуль, защищаясь, приподнял руку, Вителлий нанес ему сокрушительный удар в область печени.
На какое-то мгновение оба замерли: Спикуль — ожидая, когда его тело пронзит нестерпимая боль, Вителлий — надеясь, что противник вот-вот рухнет на песок арены. Ничего, однако, не произошло. Оба противника продолжали сражаться — Спикуль, могучий и опасный, словно лев, Вителлий, элегантный и непредсказуемый, как пантера. Удары, которыми они обменивались, заставляли каждого из них хрипло, со свистом выдыхать воздух.
Неожиданно пропущенный удар пришелся Спикулю в голову и заставил его пошатнуться. По рядам зрителей прокатился взволнованный крик. Теперь уже отовсюду слышалось: «Вителлий! Вителлий!» Удар левой, удар правой. Вителлий наносил удар за ударом. В голову, в ребра, в плечо, снова в голову. «Вителлий!» Почему Спикуль все еще держится на ногах? Атаки Вителлия стали менее стремительными, он тоже начал задыхаться. «Ну, давай же!» — крикнул он, ожидая, когда наступит конец схватки. И ничего. Спикуль словно во сне, с лишенным всякого выражения лицом отражал удары и сам наносил их: левой, правой…
В Вителлии нарастала ярость, готовая перейти в небезопасное для него самого отчаяние. Быть может, ему так и не удастся справиться с этим львом — просто потому, что тот слишком силен. Вдруг Спикуль прижал правую руку к телу. Вероятно, какой-то из ударов Вителлия оказался особо чувствительным, потому что защищался Спикуль теперь только левой рукой.
Вителлий тотчас же увидел в защите Спикуля брешь, появления которой он так долго ждал. Быть может, это были всего лишь минуты, но жестокие удары, которыми обменивались противники и каждый из которых мог означать конец боя, превратили эти минуты в нескончаемую пытку. Со всей силой, на которую была способна терзаемая болью рука, Вителлий ударил кулаком в подбородок Спикуля. Голова Спикуля дернулась, и Вителлий перехватил взгляд противника, ясно, будто словами, выражавший одно: «Да, ты оказался сильнее».
Медленно, бесконечно медленно колосс пошатнулся, начал клониться, а затем упал. Сначала он опустился на колени, но тут же всей тяжестью рухнул на спину, прижав подбородок к груди. «Сейчас я убью тебя», — подумал Вителлий. Это не было заранее обдуманным решением, но инстинкт требовал убить противника, чтобы больше никогда не довелось с ним встретиться.
Однако в тот момент, когда Вителлий собирался нагнуться, чтобы завершить дело, с трибун послышались удивленные возгласы, смешивавшиеся с женским визгом и неодобрительным гулом части зрителей. Вителлий поднял глаза. Нерон стоял у перил императорской ложи, усмехаясь всем своим широким лицом и подняв кверху большой палец. Для Спикуля, все еще неподвижно лежавшего на песке арены, это означало пощаду.
Победитель поклонился и, выпрямившись, насколько это позволяло его состояние, направился к занавесу. Арена дрожала от приветственных криков в адрес Вителлия и не менее громких возгласов протеста против оказанной Спикулю милости.
Поликлит и Мариамна восторженно встретили гладиатора. Мариамна снова и снова целовала кровоподтек под его левым глазом, а Поликлит, словно в угаре, выкрикивал:
— Геркулес, о мой Геркулес, разве кто-то сможет тебя победить!
Вителлий с улыбкой отмахнулся от поздравлений. В глубине его сознания бой все еще продолжался. Уход в сторону, удар левой, удар правой… Даже когда он, еле живой от усталости, присел на мрамор массажного стола и Поликлит начал осторожно освобождать от защитных ремней его обагренные кровью кулаки, Вителлий по-прежнему продолжал уклоняться от незримых ударов.
Влажным, пропитанным мятой платком Мариамна вытерла пот с его подергивающегося лица.
— Вителлий! — еле слышно прошептала она. — Вителлий!
Однако одержавший победу гладиатор все еще не мог закончить свой бой.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Среди ночи Вителлий проснулся. Тень, стоявшая у его ложа, оказалась Пиктором.
— Господин простит, что я потревожил его. Рим горит!
— Ну и пусть себе горит! — недовольно проворчал Вителлий. В конце концов, редкая ночь обходилась без того, чтобы в Риме не сгорел какой-нибудь дом, а то и целый квартал.
— Нет, господин, — возразил Пиктор, — огонь охватил добрую четверть города. В пламени и Большой цирк, и Палатин, и Целий!
