Да, конечно, всем известно про бешеные гонорары отдельных живописцев. Но сколь ничтожно их количество по сравнению с сонмами ищущих и страждущих! К тому же слава и деньги при жизни зачастую приходят не к лучшим. Это потом столетия все расставляют по местам. Но я-то хотел быть лучшим и богатым одновременно! Сейчас, похоже, я стал мудрее и готов быть просто лучшим.
Подумал и сам себя похвалил: до чего здорово сформулировал! Жаль, Ленки нет рядом, поделиться не с кем.
– А почему ты смотришь на реку, а рисуешь девчонок?
Это Надюха вернулась. С огромным, разрезанным вдоль бубликом, сверху густо обсыпанным маком и смазанным по разрезу сливочным маслом с вареньем. Впрочем, в данном случае – не в коня корм. Девчонка как была худющая, так, видно, и останется, судя по мамашиной конституции.
– А ты разве всегда думаешь только о том, что видишь?
Эх, это мне надо работать педагогом! Сейчас я разовью ее и без того недюжинные таланты.
– Не всегда, – через мгновение отреагировала та. – Вот я ем бублик, а думаю о мороженом. Твоя Ленка мне обещала.
– Вот видишь, – одобрил я ход ее мыслей. – Оказывается, можно смотреть на одно, а думать о другом. А еще, разные вещи могут иметь одну и ту же форму.
– Это как? – заинтересовалась Надюха, даже жевать перестала.
– Ну, вот твой бублик – это еда. А спасательный круг на лодке твоего папы – той же формы, но совсем несъедобный.
– А-а, поняла, – обрадовалась Надюха.
– Ну, если поняла, то сама придумай что-нибудь еще, той же формы, но не бублик и не спасательный круг. – Нет, я точно смог бы работать учителем!
Надюха, сосредоточенно жуя, думала секунд пять, после чего четко произнесла:
– Адронный коллайдер. Той же формы, тороидальное тело вращения – но не бублик.
…Нет, я все же не готов быть учителем этой девочки. Она каждый раз застает меня врасплох – уж слишком у нее обычный вид, типичная девчушка-веселушка. И только расслабишься – бабах по башке адронным коллайдером!
– Пошли Ленку встречать, она мороженое везет, – перевела разговор в практическую плоскость моя собеседница.
Господи, как же я мог забыть! Сначала с акварелью увлекся, потом эта ходячая википедия прибежала!
– Во сколько автобус? – на всякий случай спросил я.
– Ожидаемое время прибытия – семнадцать тридцать восемь, – ответил ребенок.
– Среднестатистическое? – уточнил я.
– Если считать статистикой среднее из пяти значений, – недовольно нахмурилась девчонка.
Понятное дело, статистика – это когда тысячи или, на худой конец, сотни тестовых значений, но нам и так сойдет. Я бросил свой планшет с подсохшей акварелью – тут, на берегу, его точно никто без спроса не возьмет, а дождя не ожидается, – взял Надюху на руки и пошел к остановке встречать супругу. Однако вскоре пересадил детеныша на шею – так было гораздо удобнее.
В итоге не опоздали: шел я довольно резво, понукаемый оседлавшей меня и громко поющей наездницей.
Вон и автобус показался на горизонте, маленький «пазик». А большие здесь не нужны по причине отсутствия народонаселения. Впрочем, мне не нужно народонаселение. Мне нужен только один пассажир этого транспортного средства. Всего один. И он наверняка внутри пыхтящего автобуса, потому что сегодня – последний день моего ожидания, а Ленка – девушка очень точная.
Автобус подкатил к остановке, с него – непривычно для нашей пустыни – сошли сразу несколько человек. Среди них выделялся один мужчина, одетый во все черное, даже шляпа черная. Явно не местный. Местные вообще шляп не носят, не то что черных.
Все сошедшие сразу двинулись в сторону поселка, к деревне не пошел ни один.
Вскоре на остановке остались только мы с Надюшкой. А я все смотрел на пустой автобус, еще на что-то надеясь – может, пошутить решила, пригнулась, спряталась в автобусе?
Нет, шутки кончились. «Пазик» с пневматическим всхлипом закрыл дверь и неспешно тронулся к развороту.
Ленка не приехала. И не позвонила.
А Надюха перестала вспоминать про свое мороженое.
Что-то случилось. Ленка – точный человек. Это значит – что-то случилось.
– Может, просто задержалась? – попытался я найти успокоения у Надюхи.
– Ты сам знаешь, что нет, – грустно сказала она.
Мы развернулись и уже без песен побрели к деревне.
Глава 24
Сальвадор Дали, Горж дю Тарн, Ла-Мален и кривая дорожка D-16
Место: Испания, Франция.
Время: три года после точки отсчета.
Обратно – после отыскания криминальных следов велесовских «шишкиных» – все же поехали не сразу, заскочив на сутки в близлежащую Испанию. Грех было не заскочить: недалеко от границы находился городок Фигейрос, а в нем – театр-музей Сальвадора Дали. Именно так, театр-музей.
Ну и как же российскому галеристу не заехать в такое место? Вот и заехали. Собирались остановиться на пару часов, а провели в музее практически весь день.
Ефим Аркадьевич читал, что Дали всегда славился нестандартными поступками. Так, например, один очень уважаемый человек упрашивал его насчет личной встречи, ну, хотя бы на три минутки. Сальвадор согласился и обязал того прибыть к воротам замка ровно к девяти утра. И действительно, ровно в девять протрубили фанфары, ворота открылись – и Дали на лошади собственной персоной (правда, абсолютно голый) выехал навстречу посетителю. Как и обещал, сделал трехминутный круг вокруг ошарашенного гостя, после чего скрылся в стенах замка. А может, это очередная легенда про человека, который всю свою жизнь сделал легендой.
Ефим до посещения Фигейроса так, собственно, и воспринимал этого художника – не столько как талантливого мастера изобразительного искусства, сколько как коллегу, рекламиста и пиармена самого крутого розлива. Личная встреча с искусством Дали сильно поменяла взгляды Береславского. Пройдя, и не раз, по залам музея, он поразился трудолюбию, упорству и разносторонности дарования этого, казалось бы, всем известного художника. У Ефима Аркадьевича сложилось ощущение, что там поработала целая банда суперталантливых трудоголиков. Десятки блестящих – кропотливых и многодельных – графических листов перемежались скульптурными изысками, живопись соседствовала с ювелирными украшениями, фрески и архитектура музея также по большей части были делом рук эксцентричного мастера.
А еще Дали очень постарался затруднить жизнь искусствоведам, привыкшим распихивать художников по аккуратно расчерченным таблицам с накрепко прикрепленными ярлычками. Начав с дадаизма и став в итоге символом сюрреализма, Дали мог и фантасмагорию создать, и фотографически точно отобразить реальность. Недаром он прошел целый курс, обучаясь выписывать складки ткани…
Выйдя к вечеру из музея, с гудящей головой, но весьма довольный, Ефим жалел только об одном: что неистовый Сальвадор уже давно почил в бозе. А как замечательно было бы пообщаться с этим стариканом, родство душ с которым господин Береславский ощущал просто-таки физически.
Переночевав там же, в Фигейросе, утром следующего дня тронулись в обратный путь. Но не по А7, а по новой дороге, которая вела на север Франции через, как писали путеводители, самое глубокое в Европе ущелье Горж дю Тарн (горж – ущелье, Тарн – название реки, протекающей по его дну). Опять же, по самому высокому в Европе мосту.
Мост Ефим Аркадьевич увидел и даже сфотографировал. Но проехать – не проехал, и вовсе не из-за имевшей место боязни высоты, а потому, что смотрел на мост снизу, то есть со дна этого самого ущелья.
Произошло это следующим образом. В очередном встреченном по дороге кафе Лариска взяла туристическую карту местности и нашла на ней поселок Ла-Мален. Почему именно это название выбрала дочь, история умалчивает. Но, сдуру пообещав ей посетить внезапно обнаруженное местечко, профессор, в силу не лучших качеств своей натуры, уже не мог взять свои слова обратно. Вот почему его «Патрол», добравшись до заветного ущелья, не пробежал по высочайшему в Европе мосту, а поехал по серпантину вниз, в долину.
Не рады уже были все. И Лариска, которой был абсолютно безразличен этот неведомый Ла-Мален, и Наталья, и сам Береславский, ненавидевший высоту и серпантины. Но слово было сказано, значит, дело должно было быть сделано.
Впрочем, очень скоро путешественники перестали жалеть о своем решении. Потому что вокруг стало не просто красиво, а непостижимо красиво. Раньше они наблюдали преимущественно плоскую Европу, теперь же земля вокруг встала дыбом. В жизни мало что есть красивее гор! Ничего, что они раза в четыре ниже Джомолунгмы. И двух километров бездны вполне хватало, чтобы понять, что ощущают птицы. Справа от них вилось и петляло – широченное и глубоченное – ущелье Дю Тарн. Крутые склоны поросли лесом, хотя имелись и голые, от того особо внушительные, гигантские скалы, а внизу текла быстрая река.
