и выйти незамеченным. Пришлось повозиться с окнами – некоторые действительно были распахнуты, впуская внутрь здания ночной мороз. Удача улыбнулась ему на первом этаже – импровизированная печать на входной двери оказалась сорвана. Владимир спрятал револьвер в карман и вышел в морозную ночь. Во дворе училища также не было ни души. Владимир наклонился и внимательно осветил землю вокруг входа. В нападавшем за ночь снегу четко виднелись следы нескольких пар ног.
VIII
22 декабря 1880 года, утро, Дмитриевское военное училище, Москва
Щедрый Белов не поленился разбудить Корсакова в 6.30 утра и принести ему персональный завтрак. Обрадованный Владимир с нежностью оглядывал тарелки с кашей и яичницей, готовый броситься на шею каптенармусу.
– Ну вы умеете порадовать! Слушайте, а как зовут-то вас, вахмистр? – поинтересовался Корсаков.
– Богдан Юрьевич, – усмехнулся дюжий гвардеец. – Только меня так все равно никто не называет, да и вам нечего, вашбродь.
Владимир, который в графском достоинстве был все-таки «сиятельством», решил внимания на это не обращать.
– А чего так?
– Дык нет у меня отца, – просто ответил Белов. – Нашли на крыльце приюта в Юрьев день в белую простыню завернутым. Вот и назвали.
– Ну да, Юрьевич, Богом данный. Сочувствую.
– Да чего уж там! Мы привычные, – отмахнулся каптенармус.
– Слушайте, вы же всех тут знаете, вахмистр, – продолжил расспросы Владимир. – Что можете рассказать про оставшихся на каникулы юнкеров?
– Это вам к доктору надо или к полковнику, – покачал головой Белов. – Я-то здесь, почитай, второй год только.
– Зато мужик головастый и ответственный, – не отставал Корсаков. – Я же их вообще в первый раз увижу, так что вы уж точно лучше меня знаете.
– Ну, – задумался вахмистр. – Ребята нездешние, поступали из разных городов, поэтому и не разъехались по домам. Они все первогодки, «молодые», как принято говорить. Кроме одного, юнкера Зернова. Этот у них «майор».
– Майор? – не понял Корсаков.
– Ну, оставшийся на второй год за неуспеваемость. У них это, почитай, за доблесть сойдет. Вы его остерегайтесь – злобный он мальчишка, прости господи, злой и хитрый, что твоя змея. У начальства на хорошем счету, хоть и второгодник, но своих «зверей» мучить любит. Дежурные офицеры знают, конечно, считают, что так он других ребятишек муштрует и им это на пользу. Так говорят. Молодые его недолюбливают, конечно, но слова поперек сказать боятся, так что он ими верховодит.
Без двух минут восемь Корсаков со стопкой книг под мышкой вошел в учебный класс. Стены аудитории были убраны деревянными панелями. На крючках висели многочисленные карты сражений и военных кампаний. Дальнюю стену закрывал массивный шкаф, набитый книгами и документами. Помещение было достаточно большим, чтобы разместить до ста учащихся, поэтому оставшаяся на каникулы пятерка юнкеров выглядела в нем сиротливо. Четверо будущих офицеров шептались в кружке о чем-то своем, оставшийся сидел по другую сторону от прохода меж партами и с ленивым интересом рассматривал учителя. Одеты они были в простые шинели из темно-зеленого сукна, шаровары и высокие сапоги.
– Доброе утро, господа! – громко поздоровался Корсаков.
Юнкера не удостоили его вниманием. Тогда Владимир прошел к учительскому столу, грохнул на него стопку книг и еще громче повторил:
– Я сказал: «Доброе утро, господа!»
Все еще ноль внимания. Только сидевший отдельно юнкер со все тем же ленивым любопытством склонил голову набок и предложил:
– Хотите, я их построю?
– Извольте, – раздраженно кивнул Корсаков.
– Вандалы, внимание! По местам – пулей! – рявкнул юнкер. Четверка бросилась врассыпную, мгновенно заняв свои места за партами и уставившись на учителя.
– Благодарю, – сказал Корсаков. – Юнкер Зернов, как я понимаю?
– Так точно, – со всегдашней ленцой протянул тот. Сверившись со списком, Владимир быстро удостоверился, что все его подопечные были на месте. Юнкера Карпов, Макаров, Капьев и Свойский выглядели на одно лицо – все молодые, подтянутые, с одинаковыми стрижками и сходными выражениями лиц. Разве что последний отличался классической чухонской бледностью. Выделялся на общем фоне Зернов – он был крупнее, старался отрастить усы (безуспешно), а в чертах его лица сквозили властность и скрытое презрение.
Первый же урок начисто разбил все корсаковские иллюзии. Он полагал себя отличным рассказчиком, способным завладеть вниманием большой аудитории, да и к лекции подготовился достаточно основательно. По памяти, без запинок, с датами и со всей возможной художественностью он рассказывал юнкерам про героизм Сеславина при Бородино, про обнаружение им наполеоновской армии у Малоярославца и взятие Борисова. Аудитория к его рассказу оставалась демонстративно глуха. Юнкера листали какие-то книги под партами, перебрасывались записками, а на вопросы о только что рассказанном материале отвечали расплывчато либо не отвечали вовсе. В общем, к полудню, когда занятия заканчивались, Корсаков подошел утомленным, разочарованным и с полным пониманием отношения воспитанников военных училищ к тому, что Постольский называл сугубыми науками. Единственный вопрос юнкера задали в самом конце урока – и он был совсем не по корсаковской лекции.
– А вы слышали, что случилось с директором Сердецким? – подняв руку, спросил Карпов. Владимир был готов поклясться, что перед этим он получил записку от Зернова.
– Я знаю, что он недавно умер, – ответил Корсаков.
– А видели как? – не унимался Карпов.
– К счастью, нет. – Корсакову не нравилось направление этого разговора.
– Его призрачный юнкер забрал! – присоединился к обсуждению Макаров.
– Кто?
– Призрачный юнкер! – повторил Карпов.
– Говорят, он приходит к тем, кто нарушает традиции нашей славной школы, – добавил Свойский.
– И как он выглядит? – спросил Владимир.
– Он одет по парадной форме, в начищенных до блеска сапогах, – объяснил Капьев. – Только у него нет головы!
– И у коня его тоже нет головы! – закивал Макаров.
– Его турки убили в Чолокском сражении [39], – добавил Карпов. – Коню пушечным ядром голову снесло, а юнкера хотели в плен взять.
– Но он не сдался! – продолжил Свойский. – Погиб с оружием в руках. Даже когда ему отрубили голову, туловище махало саблей, пытаясь достать супостата.
– Тело гусары отбили у турок и вернули в Москву. Но юнкер был сиротой, поэтому похоронили его прямо здесь, в парке, – указал на окно Карпов. – Только без головы! Ее так и не отыскали!
– И теперь он рыщет на своем безголовом коне по лесу и вокруг училища, ищет тех, кто позорит своим присутствием честь дмитриевцев, – торжественно объявил Капьев.
– А если найдет – то придет за ними! – мрачно прошептал Макаров. – Сначала они услышат, как катится его голова по коридору, выискивая жертву мертвыми глазами!
– А как пробьет полночь – так и придет за предателями! – повысил голос Свойский. – Громко будут стучать его сапоги! Вот так!
Он начал топать по полу, словно на ритм марша. К нему присоединились остальные юнкера, включая даже
