более шести тысяч палок зараз. Судя по ранам, сохранившимся на более нетронутых частях тела, удары наносились весьма тонким прутом. Несмотря на свой возраст, Иван Павлович был крепким стариком, как и подобает военному. Богатырского телосложения, если позволите. То, что он так быстро утратил способность к сопротивлению, означает, что удары были необычайно сильными и быстрыми.
– Благодарю за ваши знания, Алексей Осипович, – уважительно кивнул Корсаков.
– Да что вы! – смущенно махнул рукой врач. – А теперь, если вас не затруднит, давайте покинем кабинет. Николай Сергеевич послал за вами и будет страшно сердит, если я не смогу уговорить вас уйти. Вы же увидели все, что хотели?
Корсаков еще раз внимательно обвел глазами кабинет, но не встретил ничего, за что бы мог зацепиться взгляд. Он переглянулся с Постольским, однако жандарм только пожал плечами.
– Да, конечно, пойдемте, – согласился Владимир. Перед выходом на глаза ему попался перевернутый дагеротип на столе. Пока Красовский возился с ключом, Корсаков поднял рамку и бегло осмотрел изображение. С фотографии на него смотрели четыре офицера в парадной униформе середины века. В центре гордо возвышался человек-гора, очевидно – Сердецкий, тогда еще полковник. Справа и слева от него безошибочно угадывались два человека, которые встретили их в училище, – Панин и Красовский, тоже молодые и ниже по чину. Четвертый офицер стоял чуть поодаль, с задумчивой улыбкой на губах.
На секунду перед глазами Владимира эта сцена ожила: троица смеется, пытаясь принять сколь возможно солидные позы перед фотоаппаратом, Сердецкий машет рукой стоящему поодаль молчаливому другу. Тот качает головой. К полковнику присоединяются его спутники и буквально вталкивают четвертого в кадр.
Видение кончилось. Корсаков положил дагеротип на место и поспешил покинуть кабинет.
VI
21 декабря 1880 года, день, Дмитриевское военное училище, Москва
– Буду с вами предельно откровенным, – отчеканил Панин. Они находились на квартире командира эскадрона, рядом с дежуркой. Обставлена она была с показной скромностью и спартанством, от безукоризненно заправленной кровати до скрещенных под идеальным углом трофейных турецких сабель на стене. Помимо полковника, Постольского и Корсакова в кабинете присутствовал только доктор Красовский, смущенно переминавшийся с ноги на ногу за спиной Панина. – В иных обстоятельствах я бы не потерпел тайного дознания в стенах училища, – продолжил командир эскадрона. – Более того, будь моя воля – я бы приказал дежурному офицеру вышвырнуть вас на плац и гнать пешком обратно до вокзала…
– Но мы с вами прекрасно знаем, что на это не ваша воля, – оборвал тираду Корсаков, порядком уставший от полковничьего высокомерия. – Вы, насколько мне известно, получили приказ оказать нам всяческое содействие в установлении истинных обстоятельств гибели генерала Сердецкого. Посему, пусть я и не могу рассчитывать на вашу вежливость и гостеприимство, вы обязаны это содействие оказать. Не думайте, что мне хочется находиться в вашем училище больше, чем вам хочется меня здесь терпеть. Так что в наших с вами общих интересах сделать так, чтобы я с превеликой скоростью исполнил свое поручение и избавил вас от своего общества. Мы договорились?
Постольскому, который стоял чуть позади Владимира, по побелевшим костяшкам пальцев на сжатых кулаках полковника показалось, что тот сейчас вызовет молодого наглеца на дуэль. Или ударит. Или прикажет выпороть. Или, чего уж там, схватит одну из сабель со стены и зарубит Корсакова на месте. Владимиру же явно доставляло удовольствие дергать старого льва за усы, будучи уверенным в собственной неприкосновенности. Павел опасался только, что его новый друг заиграется и ощутит на себе всю глубину панинского гнева.
– Договорились, – вместо этого процедил Николай Сергеевич.
– Parfait! Благодарю. – На этот раз в тоне Корсакова не было ни капли издевки, ее сменила спокойная уверенность. – Прошу, подскажите, сколько человек находилось в училище в ночь убийства?
– Девять. – Полковник, по-видимому, тоже поборол злость и был настроен на деловой лад. – Пятеро воспитанников и четверо офицеров: я, врач Красовский, дежурный офицер Чагин и каптенармус Белов. Белов квартирует отдельно, в одном из учебных корпусов.
– И никто не видел и не слышал ничего подозрительного?
– Нет. Иван Павлович проживал в отдельном флигеле на территории парка. Мы условились, что утром я предоставлю ему доклад об успеваемости воспитанников по итогам первого полугодия. Наутро, однако, дома его не было. Дежурный офицер доложил мне, что генерал остался на ночь в своем кабинете на третьем этаже училища. Когда Иван Павлович не открыл дверь на стук, я взял запасной ключ у дежурного. При попытке вставить его в скважину я услышал, как с другой стороны упал небольшой предмет. Оказалось, что это ключ генерала. А дальше я увидел Ивана Павловича, вызвал Красовского и отправил каптенармуса в лефортовскую полицейскую часть. Остальное есть у вас в документах.
– Тогда следующий вопрос. Доктор Красовский полагает, что убийца Сердецкого орудовал шпицрутеном. Есть ли у вас предположения, где он мог раздобыть сей предмет для экзекуций? – Владимир сложил пальцы домиком и внимательно уставился на Панина. Тот легко выдержал его взгляд, даже бровью не повел.
– Понимаю, что вы человек штатский, но все же, что вы знаете о шпицрутенах? – едко поинтересовался полковник.
– Ну, это палка… – начал Владимир, но быстро заметил, как на лице Панина расплывается презрительная усмешка.
– Это, господин Корсаков, не палка, – излишне медленно, словно непонятливому ребенку, пояснил полковник. – Когда-то для шпицрутенов использовались только прутья ивы. Они давали нужную комбинацию гибкости и прочности.
Корсаков против воли поежился, представив, как хлесткий прут ударяет его по спине.
– Однако впоследствии их заменили на штатные ружейные шомпола, – продолжил лекцию Панин. – Что удобно. Не требует дополнительных интендантских усилий. Можете мне поверить, я служил по этому делу. Так вот, отвечая на ваш вопрос – не знаю, мог ли убийца найти ивовый прут необходимого качества. Думаю, вполне. Что же касается шомполов, то в училище имеются старые ружья для отработки основных навыков обращения. Не то чтобы это требуется. Ружья – это по части пехоты. Но шомпола к ним прилагаются. Вполне возможно, ими даже пользовались для экзекуций. Но позвольте вас прервать, потому что я знаю ваш следующий вопрос. Нет, первым делом после обнаружения тела Ивана Павловича я приказал провести проверку оружейной комнаты. Она не вскрывалась. Убийца не мог воспользоваться нашими шомполами.
– Благодарю, – кивнул Корсаков. Он бросил взгляд на доктора, застывшего в углу комнаты. – Кто еще знает, что я прибыл сюда для участия в расследовании?
– Только я и Красовский. Мы вместе были юнкерами, вместе служим уже почти сорок лет, у меня от него секретов нет.
– Хорошо, пусть так и остается. Если я пойму, что дежурный офицер, каптенармус или учащиеся знают об истинной
