училища. Владимир приложил усилие, чтобы не вздрогнуть от увиденного – уж точно не перед полковником. Вместо этого он сжал ключ в ладони, четко (откровенно передразнивая Панина) развернулся на каблуках и проследовал к двери. Постольский, уже немного привыкший к его театральным эффектам, с интересом следил за действиями Корсакова. Командир эскадрона сохранял невозмутимость.
Владимир распахнул дверь. В нос ему ударил мерзостный запах крови – кабинет, видимо, не проветривался. Вдохнув ртом и задержав дыхание, Корсаков вставил ключ в замочную скважину изнутри и закрыл дверь обратно. Затем он опустился на корточки перед саквояжем, порылся в нем несколько секунд и извлек небольшую металлическую подкову. Ее он приложил к замочной скважине и аккуратно провернул два раза. Замок щелкнул. Корсаков встал и демонстративным жестом фокусника подергал дверь. Она не поддалась. Затем он повторил манипуляции еще раз, в обратном порядке. Замок снова щелкнул, дверь открылась.
– Et voilà! Магнит, – самодовольно объявил Корсаков. – Трюк старый, но, как видите, эффективный. Не утверждаю, что он применялся в ночь убийства, но, согласитесь, «загадка закрытой комнаты» может иметь вполне разумное объяснение.
Он снова извлек ключ из скважины и бросил полковнику. Тот невозмутимо поймал его одной рукой, развернулся и начал спускаться по лестнице. Корсаков проводил его почти восхищенным взглядом.
– Откровенно говоря, я думал, что ты преувеличиваешь, – вполголоса сказал он Постольскому. – Я был в составе действующей армии, когда воевали с турками, но таких экземпляров мне не попадалось.
– Правда? – удивился Павел. – Не думал, что ты участвовал в боях!
– А я и не участвовал, – помрачнел Владимир. – То, что я тебе сейчас расскажу, не знает никто, кроме моей семьи. Думаю, ты понимаешь, что знатоков оккультных практик хватает не только в нашем отечестве. Среди османов они тоже есть. Мы с отцом и братом сопровождали нашу армию, искали оставленные османами ловушки, делали свои. Одним словом – держали ухо востро. Но однажды нам пришлось начать охоту за одним существом, что оставляло за собой след из истерзанных жертв – турок, болгар, наших солдат. И… В общем, закончилось все плачевно. Мы столкнулись с этой тварью в горах. Уцелели не все. И, что самое странное, я не помню, как это произошло.
– Не помнишь? – удивленно переспросил Павел.
– Будто кусок моей памяти кто-то отрезал, – кивнул Корсаков. – Есть, правда, одна зацепка. В особняке Ридигеров, когда скиталец вышел из зеркала…
– Он попытался коснуться тебя, ведь так? – Павел испытующе взглянул на Владимира.
– Не только, – ответил Корсаков, а потом нехотя добавил: – Мне показалось, что он меня узнал… – Он отвернулся от Постольского и с наигранной бодростью объявил: – Что ж, давай посмотрим, что могла упустить доблестная московская полиция.
Угол кабинета за рабочим столом у окна был весь в брызгах крови. Она же, как подсказывало видение Корсакова, пропитала персидский ковер на полу, застыв хрусткой коркой. Часть книг из шкафа и вещей со стола были в хаосе разбросаны вокруг – жертва металась по кабинету под градом ударов, но, похоже, очень быстро утратила возможность сопротивляться. Постольский извлек из папки лист осмотра места преступления и зачитал вслух:
– «По освидетельствовании всего тела врачом Красовским установлено, что убитому нанесены удары, по характеру сходные с наказанием шпицрутенами. Врач показал, что нанесено было никак не менее трех тысяч ударов, однако состояние тела не позволяет ему установить точное число. Кожа на спине и руках покойного багрового цвета, покрытая лоскутами изрубленного мяса и запекшейся крови. Следов сопротивления установить не удалось. Рядом с телом был обнаружен 4,2-линейный револьвер системы Смита-Вессона, вероятнее всего принадлежавший покойному. Выстрелов из него, очевидно, не проводилось, поскольку все патроны были найдены в барабане, а офицеры и учащиеся звука выстрелов не слышали. Полагаем необходимым отметить, что дверь кабинета была заперта изнутри, следов взлома не обнаружено, столь же необыкновенным представляется отсутствие в помещении предмета, коим могли быть нанесены подобные раны».
– Ну, с запертой дверью мы уже разобрались, – продолжая осматривать кабинет, констатировал Корсаков. – Что, правда, не объясняет, как генералу могли нанести несколько тысяч ударов палкой. Батальон солдат в кабинете не поместится. Один человек, полагаю, не способен так избить жертву – просто сил не хватит, да и время на это требуется. Экзекуция бы длилась не один час. Действительно любопытно…
Он подошел поближе к окну, стараясь не наступать на засохшие кровавые лужи, и внимательно огляделся.
– Я читал подобную историю, – подал голос Постольский. – У господина Эдгара По. Там тоже было убийство в запертой комнате. Оказалось, что совершила его обезьяна, прятавшаяся в дымоходе. Орангутан, по-моему!
– Ну, дымохода я в кабинете не вижу. Да и единственный человек, которому мог бы желать смерти орангутан, – это «Американец» Толстой, – Владимир весело фыркнул, довольный собственной шуткой, но наткнулся на непонимающий взгляд Павла. – Забудь, случай занятный, но для другого раза. Да и мертв его герой уже лет сорок [37]… – Корсаков осекся – его привлек блеск на полу. – У окна лежит разбитый бокал. – Владимир нагнулся и принюхался. – Запах почти выветрился, но угадывается арманьяк. В осмотре указано, где нашли пистолет?
Постольский зашелестел бумагами:
– Да, на полу, недалеко от бокала.
– Значит, мы можем предположить, что в момент нападения генерал стоял у окна. Он обронил бокал и, очевидно, пистолет, а затем отшатнулся от окна к шкафу, где его и настиг убийца. Судя по беспорядку, Сердецкий пытался подняться, схватившись за шкаф и стол, но снова был опрокинут на землю. Это какой силищей надо обладать, чтобы так быстро лишить человека возможности сопротивляться?
– Значительной, – голос, раздавшийся от дверей кабинета, заставил Корсакова и Постольского вздрогнуть. – Простите, не хотел вас напугать.
У порога стоял добродушного вида полноватый офицер небольшого роста с седыми редеющими волосами и красноватыми глазами.
– Позвольте представиться. Красовский Алексей Осипович, старший врач училища, к вашим услугам. Ваши коллеги привлекли меня к осмотру бедного Ивана Павловича.
Корсаков и Постольский поочередно представились.
– Значит, это вы заключили, что генерал Сердецкий был забит шпицрутенами? – спросил Владимир.
– Именно так. Я ведь военным врачом служу с 1843 года, еще до приказа по военному министерству об отмене телесных наказаний [38], поэтому, увы, насмотрелся на подобное с лихвой и ни с чем не спутаю, уж поверьте.
– Но как человек может получить несколько тысяч ударов прямо здесь, в кабинете?
– А вот этого не могу знать, простите покорно, – ответил Красовский. – Только прошу вас поверить, что ничем иным, кроме как прогоном сквозь строй, такие раны не нанести. Загадка сия велика. Вы вот спросили про силу нападавшего. Это я могу вам сказать – даже самые стойкие не выдерживают
