От волнения стало невозможно дышать, подкашивался хвост, и когти на руках чуть не пропороли ладони. Нет, так нельзя. Собраться. Успокоиться. Настроиться. У нее есть цель. И неважно, что в горле стоит ком, и в глазах слезы. Кио, мой Кио… И наследник, который доверился ей, сопливой девчонке.
Сохрани меня, Великий Змей! Темнейший дан Ши, даруй мне свою силу и Справедливость! Ведь в этот раз я жажду не только справедливости, но и мести!
Плечи укрыл черный плащ с сияющим гербом, охранники расступились. Она плавно скользила к замершим в нескольких локтях могущественнейшим магам Империи, но страха больше не было. Была цель. Цель, которая сейчас была единственным смыслом.
— Мой Владыка и повелитель. Господин мой ал-шаэ, — она свернула хвост кольцами, покорно склоняя голову и низко кланяясь.
Отец бы просто коротко поклонился, она ещё нескоро заслужит такую честь, если вообще заслужит.
— Встань, змейка, — у императора был низкий, глубокий голос, в котором постоянно проскальзывали шипящие нотки.
Шелларион шэр Льяшасс для своих лет выглядел очень молодо — по крайней мере, внешне. Если не ощущать его силы, не смотреть в подавляющие волю змеиные глаза. Впрочем, о его внешности можно было судить лишь по тем чертам лица, что были видны под магической маской — настоящим произведением искусства, мерцающим защитными узорами.
Черные волосы заплетены в косы, в волосах мерцает серебряный обруч в виде обернувшейся кольцом змеи, держащей в пасти сияющий золотом камень. Единственный в своем роде, магический драгоценный камень араг.
В отличие от блестящих придворных император, как и наследник, был одет подчеркнуто неброско. Только золотая кайма — императорский цвет, служила украшением одежд. Хоть верховный иршас сейчас был в человеческой ипостаси, он все равно был одного роста с ней в её змеином обличье. Или даже выше. Мощный, высокий, жесткий — он пугал гораздо сильнее, чем ставший немного привычным наследник. Впрочем, — Рин искоса бросила взгляд на замершего дана Нильяра — сейчас тот, как никогда, походил на своего отца.
И пока она кланялась и представлялась, её взвешивали и измеривали по одним им известным параметрам.
— Что ж, дана Дейирин Илшиарден Ашаэр, вы действительно очень похожи на своего отца. Больше, чем я смел надеяться.
Что? Он… знает? Он все знает? Ало-золотые глаза высшего иршаса насмешливо блеснули. Меж губ мелькнул раздвоенный язык, лениво скользнув по острым клыкам. Похоже, император знал даже больше, чем все.
- Что ж, раз сам древний бог Справедливости решил вмешаться, послав нам свою жрицу, то, кто я такой, чтобы ему мешать, — ни враждебности, ни насмешки во взгляде змея больше не было — только капелька иронии, — словно он смеялся над самим собой, — вы взяли на себя ответственность за чужую жизнь и душу, дана Ашаэр. Я доверяю суждениям моего сына, и, надеюсь, вы осознаете цену ошибке и не переоцениваете свои силы. Идите, — властный кивок.
Так указать на её место ещё надо уметь. Если ничего не выйдет… лучше ей будет остаться здесь с Киораном, чтобы не позорить ни себя, ни отца. Но страха больше не было — в крови бежало возбуждение, азарт, ожидание, смешанное с холодным расчетливым интересом к собственным силам. И желание спасти — во что бы то ни стало.
Громкий хлопок в ладоши.
- Своей волей и правом я, Шелларион, глава клана Льяншасс, император Льяш- таэ, объявляю, что преступник Киоран не подвластен более мирскому суду, и передаю его своей властью жрице Справедливости. Свое последнее слово в этом деле и приговор огласит новый Судья.
Возмущенные крики и недовольный шепот были оборваны резким свистом, от которого все недовольные замерли, чуть не падая ниц.
- Я, меч Справедливости, принимаю слово моего Императора и клянусь исполнить свой долг честно и беспристрастно. Пусть сила Судьи и воля господина моего тана Ши вынесут истинно справедливый приговор осужденному Киорану.
Наверное, то, что произошло потом, не ожидал никто — даже сам Император. А ведь стоило, стоило хотя бы задуматься о том, что это возможно. Что Он не откажется от такого повода, от прямого приглашения.
Стало холодно — невыносимо, будто окунули с головой в ледяную воду. Черные жгуты силы вырвались из тела, жаля своими шипами, сжимая голову раскаленным обручем. Миг — и боль присмирела, сила подчинилась, ложась тяжелой, но привычной ношей на плечи. На голову легла чужая ладонь, щеку обдало дыханием.
- Здравствуй, маленькая моя жрица. Ты позвала меня, и я пришел.
Тьма укутала ложу и помост, стелясь пушистым туманом, обнимая и лаская. В ней было не страшно и не больно — то же ощущения соприкосновения с чем-то родным, что и у алтаря в храме богов.
- Выноси свой приговор, мой меч. Я обещаю, что он будет справедливым.
Темный бог прятался во тьме, в тенях, растворялся, не принимая человеческих очертаний. Последнее обещание заставило сердце предательски заныть — уж слишком угрожающе оно прозвучало.
Потоки божественного влияния резко усилились — видимо, другим богам такое вмешательство изгнанника пришлось не вкусу, но пока тан Ши не подал и вида, что ему тяжело. Только покрывало тьмы стало ещё плотнее, словно отсекая помост от остального мира.
Шаг вперед, ещё шаг. Не сила управляет ею, а она своей силой, своим даром, своим вечным проклятьем. Она выдержит, выживет, сможет. Рин прикрыла глаза, выдыхая, и позвала — как учил отец. Вот они — стебли её черных роз. Прекрасные, ядовитые, опасные цветы. Вы мои — легкое прикосновение. Боль не имеет значения. Она раскрывается полнее, позволяя дару полностью завладеть телом и разумом, задавая ему цель. Ты ранишь, но не со зла, с тобой нельзя быть слабым. Погладить — как строптивого кота. Вот твоя пища. Вот твое предназначение. Сосредоточиться, входя на грань между трансом и явью — и направить извивающиеся нити в сторону скованного друга. Прости, Кио, это очень больно, но твоя жизнь дороже.
Ближе, ещё ближе. Как же тяжело дышать, как царапают руки в кровь эти шипы, пусть даже они не видно в реальности. Киоран распахнул рот в беззвучном крике, его глаза закатились, голова безвольно откинулась.
Твоя боль — моя боль. Она чувствовала его — эмоции, ощущения, обрывки мыслей и образов. Она читала его — всю его жизнь, стараясь не пропускать это через себя. Рин не знала, сколько это длилось, потеряв ощущение времени. Для нее — вечность, но, как потом сказал наследник, — прошло от силы десяток рий.
Все закончилось вдруг, внезапно. На губах стоял привкус крови, ноги подгибались, но… она должна… нет, пожалуйста, этот приговор достаточно суров, он невиновен!
- Не противься. Справедливость не значит жалость, я уже говорил. Если попробуешь все переиграть, сгоришь и его уничтожишь. Это не игрушки, жрица.
Жалящие уколы — первое предупреждение.
Представь, сколько приговоров — не оправдательных приговоров, вынес отец… Рин прикрыла глаза, выравнивая дыхание. Слова сорвались с губ сами, почти против воли, но, как бы ни было больно, она понимала… это действительно справедливо. И какая-то часть души — часть, готовая к этой судьбе и этому служению — была с этим согласна.
- Киоран… иршас, лишенный имени и рода. Ты всей душой жаждал Справедливости. Ты хотел правосудия, что ж — оно будет тебе даровано, — собственным голос показался чужим — более грубым, низким, глубоким — и абсолютно лишенным эмоций.
Она уже видела, как выносил приговоры отец — в этот момент карри Илшиарден напоминал замершую статую, карающую руку, неотвратимое и непоколебимое возмездие. Лицо, застывшее маской, будто обесцветившийся голос, глаза, похожие на две черные воронки, и ощущение дикого, ледяного ужаса, хлещущего во все стороны от Верховного Судьи и Палача. Неужели… она сейчас такая же?
- Ты предал свое государство и своего императора, — зачем она это говорит? И она ли — или проклятый дар? Даже зубы не стиснешь, — ты лгал, убивал, крал, доносил, выдавал секреты… Но делал ты все это не по своей воле. Проклятье подчинения, сделанное на крови, не оставило тебе ни одного шанса рассказать правду или подать знак о происходящем… Как давно оно на тебе?
