Никита и Мишка останавливаются на единственной ступеньке крыльца.
— Я хочу с твоим юристом поговорить, прежде чем к ней на встречу ехать. — Говорит Старший.
Мишка бросает взгляд на отца.
— К Ритке?
С соседнего участка слышны детские голоса — это Мишкина сестра с племянниками пришли навестить бабушку, устроить бардак в ее тщательно прибранной кухне и веранде, рассказать, перекрикивая друг друга, последние свои новости, налопаться пирогов, а потом выпроситься на чердак, пока дед не видит.
Мишка знает, что бабушка заговорщически настрожится и все-таки разрешит, прикрикнув вдогонку — да тихо чтоб, черти!
— К матери ее, — сердитый голос отца разбивает разноцветные витражи Мишкиного видения беззаботного племяньичего детства. Вдвоем с отцом они опять стоят на осиротевшем без музыки ветра и Сонькиных сандаликов крыльце.
— Я позвоню ему, — спешно подтверждает Миша. — Мы договаривались встретиться сегодня, только время уточню.
Никита Михайлович утвердительно кивает, его взгляд поднимается по изящной «ложной колонне», поддерживающей крышу над крыльцом, задерживается вверху.
— Я в офис пока не поеду, — Мишка привычно уже потирает гладко выбритый подбородок. — Насчет Юрки, как договорюсь, тебе маякну.
Никита Михайлович морщится на сыновий сленг, недовольно отзывается — «ну, маякни» и, уже собираясь уходить, вновь посылает взгляд в «домик» двускатной крыши над крыльцом.
— У тебя тут что-то звенело вроде? — он сводит брови.
Мишка щурится в сторону:
— Отзвенело нафиг… — и тише добавляет, — У Нины Андреевны в топке небось.
========== Часть 28 ==========
В «Сапсане» не слышно стука колес. Вагон не болтается, не укачивает. Он будто летит сквозь пространство и время, и Ритина реальность в нем сейчас как никогда иллюзорна.
Рита бессвязно листает книгу, забытую случайным соседом, передумавшим в последний момент покидать столицу, глядит на романтично качнувшийся за окном вокзал и поплывшие в обратном направлении здания. Несколько минут назад Рита отвлеклась на телефонный разговор с мамой, а когда освободилась от монолога Дианы Рудольфовны, то уже пребывала в гордом одиночестве с незнакомой, потертой книгой на опустевшем соседнем месте.
На ощупь обложка приятна, на запах почему-то напоминает детство.
«Отдам ее проводницам, когда до Питера доедем, — решает Рита, ласково сжимая в ладонях книжку-потеряшку. — Она тоже одна в этом мире, огромном мире посторонних людей. Ей тоже страшно, наверное, или грустно».
С Ольгой расстались у дверей вагона, где проводница впускала пассажиров строго по билетам и паспортам, внимательно сличая человеческие оригиналы с их документальным подтверждением.
Ольга махнула на прощанье — пиши!
Рита улыбнулась — обязательно!
Микроскопическое прошлое осталось на перроне.
«В «Сапсане» не слышно стука колес — это невыносимо!» — стучалась мысль в Ритином сердце, кололась слезинками в глазах, которым настрого приказано внутренним стоиком «не реветь!».
Чтобы хоть чем-то отвлечь свои зеркала рвущейся на части души, Рита вперивает глаза в случайную страницу случайной бумажной спутницы в твердом переплете.
«Странно, как много думает человек, когда он в пути. И как мало, когда возвратился» — пробирая до дрожи, беззвучно сообщают черные буковки на пожелтевшей от времени бумаге. Рита закусывает губу и поднимает глаза полные слез к бегущему за окном летнему утру.
«Да и что, собственно, случилось? — вопрошает у солнца сквозь заплаканное стекло собственного видения Рита. — Мы не сошлись в мечтах? Но это же очевидно было с самого начала. Мы потому и сошлись во всем остальном. Противоположные заряды притягиваются — то есть неизменный закон всемирный и, наверное, все-вселенский. Но разве из-за этого нужно плакать?».
Наспех найдя салфетку, Рита промокает лишнюю влагу с ресниц. С потертой обложки книги на нее странно смотрит молодой человек в шляпе с упрямой складкой между бровей и дымящейся сигаретой в пальцах. Позади человека размытая тень то ли уходящей, то ли возвращающейся женщины.
«Не моя ли? Тень? — невесело кривит губы подобием странной улыбки Рита. — Я человек без места, неопределенной судьбы и сама еще не знаю, на что способна и чего хочу».
«Хочу быть с Ольгой, больше всего на свете, но одинаково прихожу в ужас от ее видения отношений и от моего собственного шаблонного идеала. Чувствую ее ко мне отношение, не любовь — «любовь» слишком книжна, что-то иное, очень живое и острое, сшившее нас без наркоза, наживо, и при этом не верю в Ольгину же верность. Знаю, что если не в сердце, то где-то рядом в ее глазах лишь я потому, что чувствую то же самое, но не верю».
Пролетевшие несколько суток, как краткий пересказ пролетевших нескольких месяцев, начиная с нашей первой случайной встречи. Тогда, подобно Булгаковской тезке, я тоже подумывала о том, как хорошо было бы умереть в не по-февральски теплый день. Раствориться в нем, распластаться ручьями по площадям, стать прозрачным, сырым воздухом, бесстыже обнимать приглянувшихся прохожих, целовать детей и кошек в их любопытные носы. Насытиться свободой…
…Тот отчаянно-пьянящий воздух и вскружил мне голову, а судьба доделала остальное. Она буквально бросила нас с Ольгой в объятия друг другу, подвернув мой каблук на предательской льдинке. Должно быть, эта невидимая злодейка от души похохотала над моими неуклюжими попытками удержать жизненное равновесие!
Возможно, она смеется и сейчас, глядя, как я реву, сама не зная, о чем.
Ольга в Москве, в городе, где я родилась, выросла и который искренне любила всю свою жизнь. Она теперь больше москвичка, хотя душа ее с берегов Невы, чье задумчивое спокойствие мне теперь много ближе деловитой Яузы, а уравнивает нас, как ни смешно — Городок. Его мы обе в свое время ненавидели, стремились сбежать, а теперь просто и легко сдали в прошлое.
«Вряд ли цыплята рефлексируют по яичной скорлупке, которую им пришлось разбить, чтобы вылупиться».
Глупое сравнение рассмешило. Мысленно Рита отметила собственную эмоциональную неуравновешенность и отмела эти мысли за не актуальностью в данный момент. В самом деле — какого сумасшедшего расстраивает его помешательство? Наверняка он его даже не осознает.
Прошлой ночью Рита с Ольгой сами не заметили, как уснули прямо на полу в гнезде из пледов и одеял, глядя на темно-звездный ковер города.
Утром собирались так, будто вечером после работы непременно встретятся. Позавтракали вчерашней запеченной рыбой, про которую забыли сначала в пылу страстей, а потом в мороке объяснений. Рыба оказалась выше всяких похвал.
Договариваться о следующей встрече показалось не самым разумным — всегда можно созвониться, списаться, а впереди еще почти целая неделя неопределенностей. Над Ольгой теперь висит дамоклов меч командировки. У Риты еще живо в памяти внезапное мамино решение приехать, навестить свою блудную дочь.
— Да и вообще Питер и Москва — это два района одного большого города, мы рядом, — тайком целуя Риту (если это только возможно на перроне, полном людей), шепнула Ольга. — До встречи. Я уже скучаю.
«А я уже жду тебя» — вид за окном и за этими мыслями незаметно сменился городскими палитрами. Рита успела пересесть с высокоскоростного поезда в обычный городской троллейбус. Времени с лихвой хватило на то, чтобы заехать домой, не торопясь, разобраться с материалами, которые должны понадобиться на сегодняшних занятиях, еще раз, торопясь, пробежать глазами выполненные задания и вновь отправиться на остановку общественного транспорта. Дольше находиться в тиши старой квартиры Рите сейчас не хотелось.
