Говорил за столом главным образом молодой адвокат, хотя общество украшал своим присутствием чванный генерал. Раза два губернатор и его супруга обращались с вопросом к Рольфу, и бедняга, весь малиновый, вынужден был отвечать так, чтобы его слышали все. Впрочем, он знал, что хочет сказать, и умел вовремя замолчать, а потому выдержал это испытание с честью.
Пиршество, казалось, длилось много часов, бесчисленные яства сменяли одно другое, но потом произошло что-то непонятное. Хозяйка дома встала, а за ней все дамы, и удалилась во главе их в гостиную. Двери в столовую закрыли, и мужчины пересели поближе к губернатору.
Ван остался сидеть рядом с Рольфом. Он объяснил:
— Вот ещё один светский обычай, возникший по давно исчезнувшей причине. Лет сто назад на парадных обедах мужчины имели обыкновение напиваться мертвецки, так что слуги выносили их из-за стола. Дамы предпочитали этого не видеть и удалялись заранее, чтобы заодно и не стеснять мужчин. Сейчас напиваться пьяными в гостях считается верхом неприличия, но обычай сохраняется. Тем более что мужчины могут покурить, а дамы тем временем беседуют о своём, для нас неинтересном. Как видите, и это не так уж глупо!
Рольф от души с ним согласился. В присутствии дам за столом царила атмосфера слащавой учтивости, а разговор ограничивался весёлой болтовнёй Вана и его приятелей с бойкими барышнями, к которой присоединялся и галантный генерал. Но теперь беседа приобрела серьёзный оборот.
— Дольше мы терпеть не можем! — сказал губернатор, когда кто-то упомянул, как английский военный фрегат остановил американское торговое судно и насильственно забрал с него половину команды под предлогом, будто это переодетые английские дезертиры. — Три года таких бесчинств! Мы обязаны дать отпор, пусть даже это означает войну.
— Нью-Джерси решительно против войны, — заметил конгрессмен из этого штата.
— А Нью-Джерси всегда против всего, чего требует благо нации, сэр, — хриплым голосом объявил краснолицый толстый майор, имевший привычку добавлять «сэр» к каждой фразе.
— И Коннектикут тоже! — подхватил кто-то. — Ах, посмотрите на наше ничем не защищённое побережье и портовые города!
— Нью-Йорк рискует больше, — возразил губернатор. — Наши порты все на Гудзоне, а за спиной у нас Канада.
— К счастью, сэр, Пенсильвания, Мэриленд и Запад не забыли славного прошлого. Я одного прошу — возможности показать, на что мы способны, сэр! Я соскучился по запаху пороха.
— Насколько мне известно, президент Мэдисон заявил протест, и уже не первый, а через три месяца, вопреки настояниям Нью-Джерси и Коннектикута, пошлёт Великобритании ультиматум. Он полагает, что у англичан хватает дел по горло с Наполеоном и его союзниками, так что на войну они не рискнут.
— Я на это дело вот как смотрю, — сказал Сай Силванн. — Англичанам от всех наших протестов ни тепло ни холодно. А у нас каждый год по двадцать пять судов гибнет, потому что «дружеская держава» сняла с них в открытом море чуть не всю команду. По мне, лучше уж открытая война. Больше толку.
— Ваш дом и всё ваше имущество в трёхстах милях от побережья! Хорошо вам говорить! — огрызнулся житель Манхеттена.
— Что верно, то верно. Возле самой Канады!
Тут губернатор встал, они присоединились к дамам в гостиной, и беседа приняла другой оборот, утратив всякий интерес для тех, кого светский щебет оставлял равнодушным. Рольф и Куонеб теперь испытывали то же удовольствие, какое было уделом Скукума весь вечер.
65. Чомги и поющая мышь
Куонеб ломал голову над тем, что «в своём племени» молодой Ван Кортленд, как ни странно, пользуется почётом.
— Значит, он мудрый советчик, — решил индеец в конце концов. — Драться ведь он не умеет, а на охоте дурак.
Перед отъездом они ещё раз увиделись с губернатором и его сыном. Рольф получил обещанные полтораста долларов вместе с сердечной благодарностью всей семьи и ему, и его товарищу. Обоим им преподнесли по охотничьему ножу, такому же, как у Вана, только поменьше.
— Хо! — сказал Куонеб, беря подарок, и добавил: — Может, он вытаскивается, когда нужен. — Хо! Это хорошо, — добавил он, взглянув на острое лезвие.
— Рольф, — сказал адвокат, — в будущем году я хочу пожить у вас с тремя товарищами. Платить будем каждый столько же за месяц. Ну как?
— Отлично, — ответил Рольф. — Мы приедем за вами в августе. Только не забудьте взять гитару и очки!
— Да, кстати, а вы сумеете добраться в каноэ по Шамплейну до Канады? — спросил губернатор.
— Куонеб сумеет.
— Вы согласитесь стать разведчиками в этих краях?
Индеец кивнул.
— Если начнётся война, вы нам оба понадобитесь, так что будьте наготове.
И вновь каноэ поплыло на север с Куонебом на корме и Скукумом на носу.
Не прошло и недели, как они добрались до своего озера, — и вовремя. Листья уже облетели, и на речке им пришлось проламывать лёд.
Два последних месяца подсказали Рольфу много новых планов. Нет, оставаться траппером до конца своих дней он не хочет. Хорошо бы посмотреть Нью-Йорк и обдумать будущее. А для этого нужны деньги. Они с Куонебом обходят сто миль ловушек. Но есть люди, которые и в одиночку ставят ловушек вдвое больше. До морозов им следует проложить ещё две линии: одну к Гудзону, но выше по течению от Орлиного Гнезда, а другую на север по Блу-Маунтин, к реке Ракетт. Это был тяжёлый труд, и когда они вернулись в хижину, дрозды уже покинули оголённые, унылые леса, рябчики откочевали, совершая длинные перелёты по ночам, овражки хранили следы бегущих оленей, а в воздухе чувствовалось что-то зловещее, ведь подходил месяц Безумия, и солнце в тусклом небе еле освещало окрестные холмы.
На следующий же день озеро затянул сверкающий тонкий ледяной покров. Возле берега на его зеркальной поверхности неуклюже топтались две утки. Люди подобрались поближе, и Куонеб сказал: — Нет, это не утки, а шингебисы, поганки. Они взлетают только с воды. Ночью новый лёд не отличить от воды, они на него сели, а взлететь не могут. Так часто бывает.
Два дня спустя ударил мороз. Поганки, или чомги, как их ещё называют, всё ещё оставались на льду, но теперь он мог выдержать вес собаки, и охотники отрядили туда Скукума. Вскоре он вернулся с двумя красивыми птицами, чьё белое оперение на груди ценится наравне с мехом.
— Ак! — сказал Куонеб, подняв их повыше, чтобы лучше рассмотреть. — Так часто бывает в месяц Безумия. Мой отец говорил, что всё из-за пляски Калускапа.
— Ты про неё не рассказывал.
— Давно это было. Калускапа одолела лень. Есть он хотел, а охотиться — нет, а потому позвал сойку и сказал: «Объяви в лесу, что завтра Калускап покажет новую пляску и научит новой песне». То же самое он сказал филину. И сойка весь день кричала: «Калускап завтра вечером будет учить новой пляске!» А филин всю ночь вторил: «Калускап на следующем совете будет учить новой песне!» И все леса, все воды послали свои племена посмотреть новую пляску. А Калускап взял свой поющий барабан и сказал: «Встаньте в круг, а когда я ударю по барабану и запою, зажмурьте глаза и пляшите, двигаясь по кругу, как ходит солнце. И пусть, едва я крикну: “Новая песня!”, каждый издаёт свой военный клич». Все встали в круг и заплясали, а Калускап в середине бил в барабан и пел:
Новые песни с юга, о братья!Крепче глаза закрывайте, о братья!Пляшите, учите новую песню!
Они шли по кругу, а он выглядывал самых жирных, хватал одной рукой, сворачивал им шеи, а сам кричал: «Больше боевых кличей, громче, громче! Вот так, теперь хорошо!» Наконец шингебис почувствовала неладное, осторожно приоткрыла глаз, увидела, что происходит, и закричала: «Улетайте, братья, улетайте! Калускап нас убивает!» Что тут началось! Все кинулись врассыпную, а Калускап хотел в отместку убить шингебис, но нагнал её у самой воды и только дал ей такого пинка, что она пролетела кувырком полмили, потеряла все перья в хвосте, а ноги у неё сдвинулись назад, туда, где прежде был хвост. Потому-то она не может взлететь со льда. Это правда. Мне её поведал мой отец Кос Коб, и мы убедились в ней своими глазами. Так бывает всегда. Пойти против Калускапа — значит навлечь на себя большую беду.
Несколько дней спустя, когда они сидели у пылающего очага, из-за поленьев послышался странный писк. Они слышали его и раньше, но никогда ещё он не был таким громким. Скукум наклонил голову набок и поставил уши совсем торчком. Вскоре из норки за очагом выбрался маленький белогрудый зверёк. Нос и уши у него подрагивали, чёрные глазки посверкивали в отблесках огня. Он взобрался на поленницу, почесал бок, сел на задние лапки, испустил уже знакомый им писк, но по-новому громкий и непрерывный:
Пио, пио, пио, пио, пио, пио, пио, пио-о-о!Три, три, три, три, тррррррр!Тэрр, тэрр, тэрр, тэр, тэ!Уии, уии, уии, уи…
Зверёк приподнимался на задних лапках, мышцы на его животике напрягались, рот широко раскрывался. Это продолжалось почти полминуты, но затем Скукум не выдержал. Однако певец оказался проворнее и успел шмыгнуть в норку.
