В наши дни её знают иначе… знают, как святую Евфратию. Благословенная божественной милостью и дарами, она, вместе с близкими к ней в те мрачные годы людьми, заложила устои Имперской Веры и стала одной из самых первых святых. Благодаря ей и её последователям распространились догматы Лектицио Дивинатус, выросшие в истину для всех нас, гласящие, что Император Человечества был не человеком, а богом. Эту истину признали благодаря ней. Благодаря Киилер родилась наша вера.
Человека с оптикой звали Сеян Карил. Вернувшись в главные залы, мы сидели и обсуждали увиденное.
— Ты ведь знаешь, что действительно ценен не сам снимок?
— Но он невероятно ценен, — возразил я. — Ведь это образ Луперкаля при жизни, до того, как он пал. Запечатлённые в нём красота и сила раскрывают нам глубины произошедшей катастрофы.
— Иные могут счесть, что его никогда не должны увидеть.
— Какие «иные»?
— Например, инквизиторы, к которым, как я слышал, принадлежишь и ты, — усмехнулся он.
— Я думаю, что его должны увидеть и сделать предостережением, показывающим, что даже величайшее совершенство может подвергнуться осквернению… и это укрепит нашу решимость противостоять тьме.
Он пожал плечами.
— Конечно, если это Хорус до падения.
— Думаешь, что на нём он уже падший?
— Разве это не стало бы более занятным уроком? Если бы это было лицо того, чью душу украл Хаос? Ведь тьма так старательно скрывает свою природу.
— Ты сказал, что настоящей ценностью является не сам снимок…? — поинтересовался я, решив увести в сторону разговор.
— Согласно каталогу, — улыбнулся он, — важнее заметки. Хрупкие документы, написанные её рукой и описывающие как снимок, так и то, когда и как он был сделан.
— И ты их видел?
Карил покачал головой.
— Их выдадут лишь тому, кто купит снимок. Но я слышал об их содержании.
Конечно, про них слышал и я. Отчасти, поэтому я сюда и прибыл, ведь говорилось, что заметки были настоящим откровением. В них собственным, достоверно подтверждённым почерком Евфратии было записано, что она считала Хоруса человеком, а не преображённым демоном. Также упоминалось, что в те времена Император всенародно отвергал свою божественность. Он вновь и вновь объявлял, что не был богом, и стремился подавить распространение иных взглядов, воплощённых в уже распространявшейся вере Лектицио Дивинатус. В заметках говорилось, что Император запретил и приказал преследовать веру в Него…
Записки гласили, что Император не считал себя богом. Что Киилер и её спутники-святые заложили основания Имперской Веры против Его пожеланий.
Это было совершенно иной ересью, и я даже не был уверен, кого назвал бы еретиком — Киилер… или самого Императора.
— Никому не узнать правды.
— Но правда написана в заметках.
— Нет, — возразил я, — там скрыта опасность, ведь правда у каждого бывает своя. Вопрос в том, что же с ней будут делать люди. Скажем, кто-то, выступающий против Имперской Истины, может превратить снимок и писания столь благородного и возвышенного человека в основание новой веры.
— Чтобы подорвать нынешнюю религию и отринуть божественность Императора?
— Неразумно думать об этом.
— Полагаю, затем сюда и прибыла Инквизиция… заполучить снимок и устранить угрозу.
— Я никогда не говорил, зачем я прибыл сюда, — усмехнулся я.
— А другие говорили.
Он едва заметно кивнул в сторону женщины, беседовавшей на другой стороне зала с гостями.
— Галанор Куртекз. Как я слышал, она из Ордо Еретикус.
— Если бы Ордо Еретикус хотел заполучить снимок Киилер, — возразил я, — то просто взял бы штурмом дворец, предал всех внутри мечу, а затем, для надёжности, выжег бы здесь всё с орбиты.
— Возможно. Конечно, если они не хотят сначала выяснить, кто заинтересуется аукционом и выйдет ради такой реликвии из укрытий и теней.
Конечно, он был прав. Так же думал и я. Да, торги были частными, но всё равно являлись невероятно соблазнительной наживкой. Со своего места я видел по меньшей мере шестерых людей, которые могли бы находиться в розыске Ордосов: отступников, рецидивистов, еретиков. У них, возможно, даже слюнки текли при мысли о столь богохульном артефакте. Если бы я возглавлял операцию Ордо Еретикус, то не стал бы сразу махать цепным мечом, а дождался бы торгов и разместил во дворце агентов. Затем я одним ударом заполучил бы еретический снимок, покончил с десятком опасных врагов Империума, а затем, выбив из них информацию на пытках и допросах, смог бы даже, возможно, искоренить основные сети культов в субсекторе. Да, отчасти я прибыл именно за этим. Мне не нужен был сам снимок — я хотел лишь увидеть, но не заиметь слишком опасную реликвию. Я прибыл сюда, чтобы выследить желающих его приобрести. В частности, одну особу.
И теперь я не сомневался, что нашёл её. Карил со своими острыми аугментическими глазами сразу её заметил. Галанор Куртекз. Она не была инквизитором. Отслеживающие сенсоры и распознаватели психических схем обнаружили достаточно показателей: обличье, маскировка, омолаживающая терапия… они могли многое скрыть. Но я был чертовски уверен, что под видом Галанор Куртекз сюда явилась архиеретичка Лилеан Чейз.
Когнитэ. Старейшую, величайшую и самую тлетворную секту Хаоса в истории представляла здесь её легендарная и неуловимая предводительница. Её могло выманить из укрытия лишь что-то подобное снимку Хоруса Луперкаля, сделанному рукой Киилер.
Скоро мой долгий и кровавый труд завершится.
За полчаса до начала торгов меня пригласил к себе Медона.
Он находился в личном зале. Его «Уста», не перестававшие улыбаться, поприветствовали меня у дверей и провёли внутрь.
Медона Едок уже много лет не являлся полноценным человеком, став жертвой собственного ненасытного аппетита. Его бледное физическое тело, настоящую пирамиду плоти, весившую больше девяти тонн, удерживал на месте каркас из захватов и гравитационных гондол. Даже конечности бедняги скрылись в этой горе. Бригады рабов бесконечно втирали масла в его плоть, чтобы та осталось мягкой, а сервиторы по цепочке несли продукты, которыми Медону подкармливали кибердроны, парящие высоко среди кольца опор. Было сложно различить его истинное лицо — на вершине горы плоти была лишь маленькая точка.
— Дорогой инквизитор Эйзенхорн, — заговорил он уже собственными устами. — Хотел вот перекинуться с вами парой слов. У меня такое чувство, что сегодняшний день закончится не очень хорошо, и потому мне хотелось бы услышать от вас обещание, что вы не станете меня преследовать.
— Медона, вы зря торгуетесь. Насколько мне известно, вы не нарушали законов.
— Сэр, прошу вас пообещать мне это.
— Обещаю. Медона, могу ли я высказать идею: если вас так тревожит аукцион, то, наверное, не следовало его открывать?
— Я бы и не стал, — ответили его Уста, улыбаясь. — Я собирался продать снимок частным образом. Частным. Но всё изменилось.
— Что ты хочешь сказать? — спросил я, ощутив шестым чувством слабую дрожь. Возможно, страх, а быть может, и предвкушение. Бесконечно малая, но нарочитая задержка между мыслями Медоны и его словами, доносящимися изо рта аватара, оставляла место для предположений.
— Я решил, что будет лучше устроить аукцион, — сказали Уста Медоны.
«Меня заставили устроить открытые торги», — подумал его разум.
Я бросился влево.
Лазерные лучи, яркие, словно раскалённая звезда, опалили пол сзади меня.
Медону также явно вынудили устроить встречу со мной с глазу на глаз. Я злобно выругал себя, осознав, что Медона Едок, который так стыдился своего облика, что даже говорил через аватара, никогда бы не захотел ни с кем увидеться лично.
Неловко перекатившись, я случайно сбил Уста с ног и в тот же миг увидел щёлкнувший капкан — два киберчерепа пикировали с высокого потолка и наводили лазерное оружие для нового выстрела. Первый луч опалил пол позади меня. Второй угодил прямо в Уста, пробив их насквозь. Задохнувшись от собственной крови, аватар рухнул лицом вниз и забрызгал плиты красными каплями и клочьями органов, что вывалились изо рта. Высоко надо мной настоящий рот Медоны испустил мучительный вой от шока психической обратной связи.
Высвободив гнев, я обрушил силы своего разума на приближающиеся киберчерепа, чтобы стереть ухмылки с их костяных лиц. Свирепый психический удар взорвал механизмы автоуправления, отрезав черепа от направлявшего их псионического импульса. Первый рухнул на землю, словно метеор, и взорвался. Другой, потеряв управление, пронёсся над моим плечом и врезался в стену. С каркаса Медоны дождём посыпались искры. Психический удар сжёг и его телекинетические механизмы.
В зал ворвались трое людей, в которых я узнал сопровождавших Галанор Куртекз — поджарых, сильных, быстрых. И псионически защищённых.
