Меня переиграли обе стороны: и Когнитэ, и бывшие хозяева.
Я почувствовал отвращение к тому, сколь слепы были ордосы, не видевшие разницы между мной и столь страшной угрозой, как секта Чейз. Нет, не зря я разорвал все связи и начал действовать один. Это понимание принесло мне слабое утешение.
Гарлон закричал. Я обернулся и увидел, как он падает на землю. Карил держал в руках закрытый чемодан и целился в Нейла из лазружья. Впечатляюще. Не так-то просто перехитрить Гарлона Нейла, когда он нацелил пушку тебе в голову.
— А теперь, Грегор, я уйду, — сказал Карил.
Я выстрелил в него, но пули зависли прямо в воздухе. Сеян — как бы его не звали — был превосходно обученным псайкером. Вот как он перехитрил Нейла, вот почему он казался таким уверенным. Раньше он скрывал свою силу, но теперь высвободил её. В меня словно врезался невидимый таран, впечатав в стену.
Я почувствовал, как хрустнули рёбра.
Но хоть раз сегодня кто-то меня недооценил. Я ведь тоже был превосходно обученным псайкером. Да, Карил обладал могучей силой, но Чейз стоило отправить гораздо, гораздо более серьезного посланника. Пока я держался в тени, люди не понимали, на что я действительно способен. Чейз не понимала, с чем имеет дело. Раньше мою силу сдерживали мысленные щиты Инквизиции. Но теперь она была свободна, усилена гневом и горечью.
Я выкрикнул единственное слово силы.
Его мощь, пронёсшаяся в воздухе подобно пылающей стене, ударила Сеяна Карила и не просто впечатала его в стену, но пробила им стену насквозь, раздробив каменные плиты. Сквозь уродливую дыру хлынули лучи жуткого, ослепительного света. Я быстро опустил защитные экраны и помог Нейлу встать. Затем мы накинули тяжёлые капюшоны плащей.
Пустыня снаружи сверкала так ярко, что было больно смотреть. Жар был невообразим. Пока мы были внутри дворца закончился низкий день, промелькнула короткая ночь и начался жгучедень.
Карил лежал на спине на груде обломков. Каждая кость в его теле была раздроблена, но он всё ещё был жив. Текущая из ран кровь кипела, а открытая плоть жарилась. В одной почерневшей и скрюченной руке Сеян сжимал древний манускрипт Киилер, но бумага уже горела. Он пытался погасить её, но горел и сам.
Я смотрел, как умирает враг, а вместе с ним исчезают заметки.
— Вызови Медею, — обратился я к Нейлу. — Скажи, чтобы она поднимала орудийный катер. Требуется срочная эвакуация.
Он кивнул, и я услышал, как он говорит на глоссии в надетый на голову передатчик.
Я открыл разум.
+ Черубаэль? Ты меня слышишь? +
+ Конечно, Грегор. +
+ Мне требуется твоя помощь. +
+ Ах, Грегор, Грегор. Ты, наверное, хочешь, чтобы я пришёл и убил для тебя очень, очень многих людей? +
Я помедлил, думая об Отпрысках Темпестус и командах Инквизиции, которые прочёсывали дворец и могли найти нас в любую минуту.
— Да, — очень неохотно сказал я.
+ Прости, дружище, не расслышал. +
+ Да. +
Нейл и я подхватили бронированный кейс и вышли в пылающую пустыню. Медея приближалась, она была меньше чем в минуте от нас. Мы уже достаточно далеко удалились от дворца, когда я оглянулся и увидел, как с небес опускается свет ярче и ужасней сияния всех трёх солнц жгучедня. А затем под домом Медоны словно разверзся вулкан.
Я отвернулся.
Откуда-то издалека донёсся глубокий довольный смех.
Наверно, это был демонхост, упивающейся резнёй, но на мгновение мне показалось, что раскаты смеха доносятся из чемодана в моей руке. Что смеется воин с благородно улыбающимся лицом, которое так давно запечатлела Евфратия Киилер.
Пария
Первая часть повествования, названная
КОРОЛЕВА МЭБ
Глава 1
В которой я позволю себе представиться
Я полагаю, что это повествование будет историей моей жизни, и оно начнется здесь. Вы не узнаете обо мне ничего нового, или узнаете все. Я пока не решила.
Но одно я знаю точно — история моей жизни заключает в себе множество других. Она составлена из них, словно канат, сплетенный из множества нитей, или мозаика, которая появляется из крохотных кусочков цветной смальты. Если угодно, я сама создана из историй. Мне придется пропустить многие из них, в противном случае я рискую не дойти до тех, которые по-настоящему имеют значение. Когда-нибудь, если останусь в живых, я расскажу некоторые из этих пропущенных историй. Но они — в основном, ложь или басни, и, кроме того, не думаю, что мне удастся выжить.
Имя моей семьи — Биквин, это имя я всегда использовала, когда хотела, чтобы меня считали мной. В свое время мне дали понять, что мою принадлежность к этой семье я могу подтвердить, побывав на кладбище в топях, потому что моя семья жила в этой болотистой местности, но мне никогда не приходило в голову проверить это, или навестить могилы моей родни. Я понимаю, что, рассказывая это, наверное, выгляжу доверчивой глупышкой. Но это не так. Кроме того, если в один прекрасный день мне все же придет фантазия прогуляться до местности, которая называется Врата Мытарств, и заглянуть на болота, я уверена, что этот могильный камень будет ждать меня на полузатопленной делянке, покрытый пятнами плесени, хотя, если подумать, должен был уже давно уйти под воду.
Еще мне говорили, что я очень похожа на мать. Но, сколько себя помню, я была сиротой — поэтому не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эти слова.
То, что я осталась сиротой, объясняет все, что произошло потом. В совсем юном возрасте я оказалась на попечении города, и меня отравили в Схолу Орбус в холмистом пригороде Хайгейт, где я и росла до двенадцати лет, а потом, в мой двенадцатый день рождения, перевели в Зону Дня, чьи отгроханные без всякого плана строения вплотную примыкали к зданиям схолы. Это произошло потому, что меня сочли подающим надежды кандидатом. Большинство школяров на городском попечении по достижении двенадцати лет покидали школу и возвращались в город — с юридической точки зрения считалось, что в этом возрасте они уже могут работать. Подающие надежды кандидаты — один-два каждые несколько лет — попадали в Зону Дня. В общем, когда я вспоминаю то время, у меня создается впечатление, что я провела его в одном и том же торчащем на вершине холма, старом, продуваемом всеми сквозняками здании, или на его задворках.
Меня зовут Бета Биквин. Это имя — уменьшительно-ласкательное сокращение от полного имени Элизабета, а не просто экономия букв. Произносится с длинным «-е-», как в слове «берег», а не как в «беру» или в «бесплатный».
Меня нашли на болотах, когда я была совсем маленькой, один сердобольный путешественник обнаружил меня, когда я брела куда глаза глядят, после короткого расследования выяснилось, что моя мать умерла от чахотки. Воздух на болотах просто ужасный, он может причинить большой вред легким.
Если вы незнакомы с нашим городом, позвольте мне рассказать и о нем. Болота, о которых я упоминала, расположены южнее, довольно далеко к югу, за полуразрушенной громадой Врат Мытарств, где раньше туда-сюда сновали рабочие, обслуживавшие верфи. Но это было давно. Сестра Бисмилла рассказывала мне об этом, когда я была совсем юной. К тому времени, когда я жила в той местности, верфи были заброшены, только громадные рокритовые сараи через равные промежутки стояли около тех мест, где раньше на речном берегу находились стапели и наклонные пандусы для подъема грузов, а местность была частично осушена, а частично заболочена, превратившись в туманную серую низину, на которой тут и там торчали полумертвые от влаги деревья и низенькие убогие жилища. К западу от города за Хайгейтом, начинается местность, окруженная горами — все их так и называют: Горы, а к северо-востоку, за огромным, мрачным сооружением У′гольников лежат обширные пустоши, Сандерленд, чьи покрытые серой пылью равнины ведут дальше, к харрату — растрескавшейся вулканической лаве — покрывающей Багряную Пустыню.
Город называется Королева Мэб. Он относится к префектуре Геркула, расположенной в южной части мира, названного Санкур, который, в свою очередь, лежит в субсекторе Ангелус. Когда-то Королева Мэб была очень могущественным и важным городом, да что там — самым важным городом нашего мира, ее величественные башни и поражающие воображение ворота вызывали зависть всех прочих городов нашего мира и других планет. Война была источником ее могущества. Но война завершилась, а Королева осталась — брошенная и опустошенная. Сколько я помню его — и, похоже, задолго до этого — город производил впечатление старой, впавшей в маразм развалины. Он казался безнадежно-разрушенным и больным, потасканным, блеклым и увядшим. Многие районы пришли в запустение, некоторые — до такой степени, что никто не отваживался заглядывать туда, опасаясь, что от звука шагов на них рухнет половина стены, или кусок крыши. Этот город был стар и болен — с лужами под ногами, пылью во всех углах и холодными сквозняками с гор, задувавшими в каждую щель. С самого детства я хотела сбежать отсюда. Сестра Бисмилла часто говорила, что я смогла выплыть из сырых болотистых низин наверх, к холмам Хайгейта. Я отвечала ей, что это помогло мне стать сильным пловцом.
