Но давить было нелегко — разум продолжал двигаться. Была какая-то гибкость в псионической структуре, что весьма тревожило. Он был текучим. Мелькал, как дикая птица, от человека к человеку, хотя делал это с большой аккуратностью и выгодой. Он не просто рикошетил од одного сознания к другому.
Он был быстрым. Сильным и быстрым.
Я надавил еще раз. Он скользнул в сторону, но я тут же выпустил его, выхватив из неуловимого подсознания немного слов, словно сорвав пучок травы.
Граэль Охр, Желтый Король.
— Граэль Охр. Это твое имя?
Тишина.
— Желтый Король… чего?
Тишина.
— Желтый значит трусливый? Почему ты не отвечаешь?
Я снова надавил.
— Что такое Орфей, Граэль Охр? Почему это слово столь блестяще скрыто в твоем разуме?
Разум надавил в ответ. Огонь прошел по нервным окончаниям моей аугметики. Дыхание перехватило, и я оперся на стену, чтобы не упасть. Все мои старые раны — все синтетические нейроны, позволяющие мне управлять своей экзо- и эндо- аугметикой — завопили от возникшей боли, вернулась клеточная память о всех ранах и хирургических разрезах.
Умно, повернуть старую боль против меня. Выкинуть меня из его головы.
Он вновь двигался. Дом был наполнен криками, команды охранников бегали вверх-вниз по узким деревянным лестницам. Я прохромал в дальнюю комнату и закрыл за собой дверь. Тут было холодно и неуютно — за весь день никто её так и не нагрел. Призрачный серый свет пробивался сквозь высокие окна. Темные драпировки и гобелены висели словно саваны. Стояли книжные стеллажи и кое-какая мягкая мебель.
Мне надо было посидеть и избавиться от боли, которую он впустил в меня. Этот Граэль Охр, кем бы он там ни был — а я был уверен, что это имя лишь еще одно прикрытие, псевдоним — был жестким и исключительно умелым. У меня было лишь несколько нагло украденных ключей и знание того, что он не ожидал встретить другого псайкера на симпозиуме.
Старая боль словно осветила меня: призраки всех ран и травм, какие только я перенес, и не только физических. Я был практически подавлен ощущением потери, нескольких потерь. Горестными воспоминаниями. Перед моим мысленным взором проносились лица. Лица, о которых я не вспоминал годами. Убер Эмос, мой давно умерший ученый. Неугомонный Мидас Бетанкор. Фишиг, упрямый до невозможности. Тобиус Максилла и его блещущая притворная жизнь. Елизавета Биквин.
Он пробудил их. Граэль Охр разбудил их всех и послал мучить меня в течение тех минут, пока не отступит боль.
— Зачем ты здесь?
Я быстро огляделся. Он был прямо позади меня. Возможно, он также спасался здесь, а возможно, его привлекли вспышки моего сознания. Он был темной формой, тенью возле открывающегося на море окна. Он не хотел, что бы я его увидел.
— Ты узнал меня? — спросил я.
— Конечно. Даже с измененной внешностью, хотя я и сомневался. С тобой ничего не произошло? Сегодняшний небольшой ряд убийств и игр в куклы?
— Нет, — сказал я. — Я думал, что кто-то хочет при всех меня раскрыть, но это было слишком самонадеянно. Это было не ради меня. Имя Граэль Охр для тебя что-то значит?
— Нет.
— Желтый Король?
— Нет.
— Понятно, — сказал я. Он действительно не знал, или просто играл со мной? Видит Трон, у него не было причин доверять мне. И не было уже много лет.
Я скинул поддельную внешность, что бы он смог увидеть мое лицо. Ничего не выражающее и покрытое шрамами лицо:
— Рад видеть тебя.
Его вокс-динамики издали шум, чем-то напоминающий насмешливое фырканье. Я не мог видеть его, а он — меня. На моем застывшем лице, лишенном выражения, невозможно было прочитать, что я действительно рад его видеть.
А он был просто креслом: бронированным, механизированным, парящим над полом и содержащим в себе аппараты жизнеобеспечения беспомощных органических останков человека. Он видел меня через свои оптические приборы и разговаривал посредством вокс-трансляторов. Его бронированная личина была удобочитаема в меньшей степени, чем моя собственная.
Да и выглядел он так, словно не поддерживал состояние свое кресло в нормальном состоянии уже долгое время. Оно всё было в порезах и царапинах, а краска отслаивалась. Он не удосуживался следить за этим во время полевой работы.
На бронированном боку блестело пятно свежей крови.
— Зачем ты здесь? — спросил он.
— Пришел, чтобы посмотреть на тебя.
— Мы не виделись друг с другом уже очень долгое время, Грегор. Я уже не ожидал, что мы когда-то увидимся.
— Времена меняются, — ответил я.
— Так же, как и люди. Мы оба уже не те, кем обычно были. Мы с тобой — отступники.
— Ты стал отступником в силу обстоятельств.
— Но это стоило мне карьеры. И твои слова означают, что ты сам не жертва обстоятельств. Ты действительно радикал, как и говорят о тебе? Угроза Дьяболус, которую разыскивают в пяти секторах, это ты?
— Совсем не важно, кем я являюсь…
— Это не так, — ответил он. — Даже если ты невиновен, здесь не время и не место доказывать это. Твоя репутация проклята. Тебя не должно быть здесь.
— Я хожу там, где хочу.
— И постоянно по мрачным местам.
— Я не собирался доказывать свою невиновность. Лишь хотел встретиться с тобой.
— Именно поэтому тебя не должно быть здесь вообще, — сказал он.
Эхо выстрелов прокатилось по дому. Кто-то наверху пытался выкурить или убить убийцу-псайкера.
— Ты можешь остановить его. Раздавить, — сказал я.
— Нет.
— У тебя сильнейший на этом острове разум.
— Когда-то так и было.
— Ты не будешь использовать свои пси способности для восстановления порядка?
— Это делают другие. Гугач и Корвел прижимают убийцу. Осталось несколько минут.
— Они недостаточно сильны.
— Вместе они это сделают.
— Так что же, свой разум ты больше не используешь? — спросил я.
— Это было условием моего прощения. Расследование длилось пятнадцать лет, Грегор. Молох создал ужасный беспорядок.
— Но не такой ужасный, как ему хотелось. Ты его остановил.
— Я дал согласие уйти с оперативной работы. Я поклялся не использовать пси способности своего разума. Я просто использую небольшие пси импульсы для управления креслом и поддержания систем жизнеобеспечения. Ничего больше. Даже телепатии.
— Почему? Ты же самый могучий разум в своем поколении.
— В разрушенном теле и с разрушенной репутацией. Мой разум и твое тело — это почти единственное, что осталось в нас нетронутым. Почти.
Я отвел взгляд. Несмотря на то, что мое лицо не выразило даже микроэмоцию, он знал, что задел меня.
— Ты сегодня тонкокожий, — сказал он. — Это была всего лишь шутка, но она тебя задела. Раньше тебя это не волновало. Тебе так стыдно за избранный тобой путь?
Я убрал оружие и подправил маскировку.
— Я пришел встретиться с тобой, — произнес я. — Я знаю, что это было очень давно, но имело кое-какое значение. Как вижу, ты изменился. Нет никакого смысла убеждать тебя.
— Извини.
— Я стерплю это разочарование.
— Мы не сможем вместе работать, — сказал он. — Нас не должны видеть вмести, и мы не должны поддерживать связь.
— Потому что я радикал? Дьяболус?
— Потому что мне дали выбор после Молоха, — ответил он. — Уйти с оперативной работы и воздержаться от псионики. Или, во имя Святого Ордоса, выследить своего старого наставника, еретика Грегора Эйзенхорна.
Я не знал, что сказать. Он выбрал заключение в своем кресле и отрицание своих экстраординарных способностей ради меня.
— Это нечто, — продолжил он, — этот псайкер, что пришел сегодня поохотиться в доме Векум. Я знаю, что он пришел за мной. Я нажил себе врагов. Молох, Куллин, и другие — у них были союзники. Они принадлежат к секретным орденам и тайным братствам. Их семьи хотят видеть меня мертвым. Пока я воздерживаюсь от псионики, они не испытают удовольствие от моего убийства. Они подталкивают меня на то, что бы я использовал её. Так было и раньше. Они заставляют меня использовать пси способности. И когда я это сделаю, то снова превращусь в достойную их цель. И они исполнят свою месть и убьют меня. Играть в их игры ниже моего достоинства. Тот, который здесь — этот Граэль Охр… с ним скоро будет покончено. А теперь уходи, Грегор. Уходи сейчас же, пока они не осмотрели это место. Тебя не должны найти здесь, для твоего блага и моего тоже.
Я кивнул и повернулся к выходу.
— А для тебя слово «Орфей» что-то значит? — спросил он внезапно.
— Нет.
Из динамиков кресла раздался звук, похожий на вздох.
— Тогда прощай, Грегор, — произнес он.
— Я и вправду был рад тебя видеть, Гидеон, — ответил я.
С тихим шумом приводов подвески кресло развернулось к окну, выходящему на море. Рейвенор на меня больше не смотрел.
