обругали. Но затем они [все-таки] вернулись на завод, отработали дневную смену, а вечером снова ушли. Больше они на завод не возвращались. С ними был токарь Воробьев (28 лет)… Он и увел их с завода»[685]. На другом заводе «пришлось убеждать людей, которым было отказано [в приеме в ополчение], что надо работать на заводе. Дело доходило до того, что люди хотели бросить работу и уйти на фронт. Приходилось разъяснять, что это будет родом дезертирства»[686].
Процесс формирования ополчения в сельской местности изучен слабо – там, как правило, наличные людские и материальные ресурсы задействовались для укомплектования районных истребительных батальонов. Проведенный Г.Д. Пилишвили анализ записи в ополчение в районных центрах и в селах Курской области в 1941 г. показывает, что население проявляло меньше энтузиазма в этом деле и в целом ряде населенных пунктов запись провалилась[687].
Локальную идентичность добровольцев поддерживали постоянные шефские связи со своими райкомами, предприятиями, учреждениями. Генетическая связь с городами являлась важной институциональной чертой ополчения. Она проявлялась не только в период формирования, когда большую часть материальных затрат и заботу об изыскании людских ресурсов государство возлагало на местные партийные организации и органы власти, но и когда ополченческие формирования выводились за пределы городов для военного обучения, и, наконец, в те периоды, когда ополчению приходилось вступать в бой. Шефами дивизий становились сформировавшие их районы, а шефство над полками и отдельными подразделениями осуществляли «материнские» предприятия. Разумеется, чем ближе ополченческое формирование находилось к городу, тем прочнее были эти связи. Райкомы и предприятия не могли обеспечить свои формирования вооружением, однако обильно снабжали их всевозможными видами снаряжения и продовольствием. В зависимости от хозяйственной специализации районов, нередко по целому ряду позиций, особенно в части экипировки бойца (ремни, вещевые мешки, котелки и проч.), образовывался солидный излишек, а других предметов, напротив, не хватало. Первый командир 1-й дивизии народного ополчения Ленинского района Москвы генерал-майор Н.Н. Пронин отмечал: «Когда я командовал частями Красной армии, то эти части сплошь и рядом не имели такого имущества, как эта ополченческая дивизия»[688].
Ополченцы находились в постоянном контакте с родными, со своими предприятиями, с районными властями и партийными органами. С многочисленными транспортами и оказиями шел непрерывный обмен письмами и посылками. Секретарь Дзержинского райкома ВКП(б) Москвы П.И. Вакуленко свидетельствовал, что поначалу в райком ежедневно приходило свыше ста писем из подшефной 6-й дивизии народного ополчения («каждого интересовало, куда упала бомба, что делается в Москве, каждый беспокоился за семью»), для ответов которым было выделено без малого 15 человек[689]. Вступающие в партию кандидаты приезжали за рекомендациями на свои предприятия. Такой товарный и эпистолярный обмен создавал у многих ополченцев ощущение постоянной связи с родным домом.
В дальнейшем шефские связи между районами и сформированными частями сохранялись, о чем было дано специальное указание партийных органов («было указание о том, чтобы связи с дивизией не прерывать и узнавать о ней»[690]). Как правило, устанавливались связи с командованием части, а также с ответственными работниками, ушедшими добровольцами. Последние нередко являлись инициаторами обращений к своим властям за разного рода материальной помощью, поскольку от войсковых командиров можно было услышать, что «так как это была не кадровая часть, а народное ополчение, то и говорили – пусть ее народ всем снабжает»[691].
В дивизиях могли оставаться постоянные хозяйственные представители от райкомов. Например, в 6-й дивизии народного ополчения Москвы «все время сидел интендант Акимов… Он к нам приезжал, различные виды снабжения получал, узнавал, что у нас делалось в районе. Связь с дивизией у нас была почти ежедневная», – вспоминал секретарь РК ВКП(б) Дзержинского района Москвы П.И. Вакуленко. То же самое отмечалось в 1-й дивизии народного ополчения Ленинского района Москвы: «Связь с районом у нас была хорошая. Нас хорошо кормили, за нами следили, к нам приезжали, нам привозили подарки. И наши учреждения нам присылали подарки… Нам не на что было пожаловаться»[692]. Политотдел 32-й армии, в составе которой было четыре московские ополченческие дивизии, послал «десятки машин в Москву и из Москвы получили совершенно новое зимнее обмундирование…»[693]. Приезды делегатов в Москву, «чтобы получить кое-что для дивизии», продолжались до конца сентября[694].
В дальнейшем, когда бывшие ополченческие соединения переформировывались в кадровые дивизии Красной армии и уходили далеко от формировавшего их города, связь дивизии и города нередко сохранялась, хотя и не на регулярной основе. Она выражалась в подарках к праздникам бойцам и командирам, обмене делегациями и письмами и т. п. Некоторые райкомы Москвы (например, Москворецкий, Ленинградский и др.) инициативно поддерживали свои дивизии, отмечали годовщины формирования, «держали очень крепкую связь» и «заваливали подарками»[695]. Например, к 1943 г. делегации трудящихся Ленинградского района Москвы шесть раз навещали 11-ю гвардейскую стрелковую дивизию (бывшая 18-я дивизия народного ополчения Ленинградского района Москвы), а та, в свою очередь, дважды посылала свои делегации в Москву. Дивизией были получены тысячи подарков[696].
Понятно, что гражданские власти и предприятия, обремененные многочисленными военными заказами и требованиями[697], не всегда проявляли инициативу по материальной поддержке добровольческих частей. Московскому комитету партии приходилось иногда напоминать, что «здесь есть ваши ополченцы, вы о них не забывайте, а помогайте им…»[698]. К чести райкомов надо сказать, что такие обращения не оставались без внимания и посильную помощь своим добровольческим формированиям они оказывали всегда.
Однако территориально-производственный принцип комплектования имел ряд существенных недостатков. Во-первых, запись добровольцев в ополчение и истребительные батальоны так или иначе нарушала мобилизационную работу местных органов военного управления – военкоматов, поскольку затрагивала те возрасты военнообязанных, которые состояли на воинском учете в свободных ресурсах и могли быть использованы в плановом порядке по нарядам военкоматов[699]. Кроме того, если ополчение и истребительные батальоны комплектовались по территориально-производственному принципу, то воинский учет местными органами военного управления велся по месту жительства. Возникала противоречивая ситуация: «Формирование ополчения происходило по предприятиям и организациям, на которых работали не только жители данного района. Однако не все ополченцы были прописаны по месту работы… и состояли там на воинском учете… Военкомат и РК ВКП(б) это обстоятельство не учитывали и не оповещали соответствующие органы районов проживания добровольцев. Позже это приводило к тому, что на повестки из военкомата о призыве в армию люди, естественно, не откликались, так как уже находились на фронте или к тому времени даже погибли в боях…»[700]
По постановлению ГКО № 10сс представители военкоматов в обязательном порядке включались в состав чрезвычайных троек по формированию дивизий народного ополчения.
