– Помнишь, что ты мне однажды сказал? – спрашивает Лана. – В самом начале перехода в Палау мы стояли вместе на носу яхты. Я смотрела в сторону безлюдного горизонта и с тревогой думала о том, что же будет дальше – после «Лазурной». Ты тогда сказал: «В чем и дело, Лана, ты не возвращаешься. Ты двигаешься вперед».
Денни внимательно смотрит на нее, и постепенно его губы расплываются в улыбке. Он наклоняется и касается лба Ланы своим.
– Тогда вперед, – шепчет Денни.
Когда они приезжают к Лане, уже поздно. Лана вынимает ключ из зажигания, осторожно пожимает плечо Китти, чтобы разбудить ее.
– Приехали, Кит.
Китти зевает и трет глаза рукой. Смотрит на череду светящихся вывесок.
– Твоя квартира над одним из магазинов?
– Вон там, – кивает Лана и показывает на узкий дверной проем зеленовато-голубого цвета.
– Галерея и кафе «Таронга», – читает вслух Китти. Она поворачивается к Лане. – Ты живешь над галереей?
– Не люблю выпускать из виду свои работы, – с улыбкой отвечает Лана.
– Там твои работы? – удивленно смотрит на нее Китти.
– Совсем немного, и то на крошечной стене. В дальнем углу зала.
– Лана, это замечательно!
– Не особо, – качает головой Лана. – Я работаю в галерее уже несколько месяцев; владелица, наверное, просто пожалела меня и выделила уголок для моих работ.
– Что-нибудь купили?
– Да, несколько. – За последний месяц Лана продала семь рисунков и пять картин и на полученные деньги приобрела новые краски и холсты, а еще дорогой набор кистей.
– Можем зайти в галерею? Я хочу посмотреть.
– Конечно.
Они выходят из машины и идут к галерее. Лана открывает дверь, щелкает выключателем, и в небольшом помещении с потертыми деревянными полами и белоснежными стенами становится светло. У единственной стойки подают кофе и домашние пирожные, которые готовит хозяйка галереи, Жаклин. Это неформальное местечко, здесь продают работы местных художников, но у галереи много постоянных клиентов и неплохая выручка.
Китти не спеша бродит по залу и, наконец, подходит к дальней прямоугольной стене, где представлены работы Ланы.
Глядя на картины – на бескрайнее море, на безлюдные бухты, окаймленные густым лесом, на известняковые скалы, нависающие над прозрачными лагунами, – она изумленно прикрывает рот рукой.
Затем ее внимание привлекает серия рисунков, на которых изображены две девушки. Застыв на месте, Китти по очереди рассматривает их: вот девушки сидят на носу яхты, свесив загорелые ноги; вот смеются, сложив головы вместе; вот они лежат в тени у пальмы, к коленкам прилип песок…
– Я ни одного из них не видела. Я даже не знала…
– Я нарисовала их уже здесь, в Новой Зеландии.
Китти смотрит на последнюю картину у самого края стены – к уголку прикреплен стикер с надписью: «Не продается». На картине – небесно-голубого цвета море с очертаниями кораллов под искрящейся поверхностью, по которой скользит темно-синяя яхта. На палубе видны очертания семи человек.
– Как красиво, – качает головой Китти.
От ее похвалы Лана расцветает.
– Спасибо.
Подруги молчат. Через некоторое время Китти спрашивает:
– Ты по ней скучала?
– По «Лазурной»?
Китти кивает.
Задумавшись, Лана отвечает:
– Да, скучала.
Китти сегодня многое потеряла. «Лазурная» спасала их от рутины и обыденной жизни, дала шанс посмотреть мир, стать в скромных пределах яхты тем, кем хочется. На борту «Лазурной» не было однообразия, на них не давили чужие ожидания, они почти не говорили о деньгах или карьере, семья не загоняла их в рамки.
– Знаешь, Кит, «Лазурная» – это не просто яхта. Не совсем. Это образ мышления. Внутренняя установка.
Губы Китти расплываются в улыбке.
– Здорово звучит.
Лана замечает, что что-то прилипло к лодыжке, прямо возле татуировки. Она наклоняется, проводит пальцем… Это засохшая краска. Точно, утром она уронила кисть. Лана сдирает частичку краски и подносит к свету. Синяя, как корпус яхты. В ее палитре всегда синие тона.
Китти ставит правую ногу рядом с левой ногой подруги. Лана опускает взгляд, а затем удивленно смотрит на Китти. На лице Ланы появляется широкая улыбка: на щиколотке Китти замысловатая татуировка в виде черного крыла.
– Тату! Ты наконец сделала!
Китти пожимает плечами.
– Если я собираюсь что-то сделать, то лет через восемь обычно делаю.
Лана смеется.
– Хотя Папуа – Новая Гвинея – не лучшее для этого место. Татуировки там делают в какой-то хижине.
– В обморок не упала?
– Два раза.
Лана снова смеется.
– Поверить не могу, что ты ее сделала! – Их лодыжки соприкасаются, и татуировки сливаются в изящную пару крыльев. – Зачем? – Голос Ланы теперь звучит тише.
Китти не отводит от нее взгляда.
– Чтобы летать, нужно два крыла.
Лана приобнимает Китти за плечо, они соприкасаются головами. В открытую дверь проникает порыв соленого бриза, который несет с собой запахи ночного океана.
Эпилог
Тело плывет на поверхности, невидящие глаза смотрят в мрачное небо. Легкие шорты потемнели, карманы наполнились водой. Рубашка вздымается, потом прилипает к неподвижной груди. Струйку крови с правого виска уже смыло, лицо теперь чистое и бледное.
Прямо под телом море кишит рыбой: огромные косяки прорезают воду, а крошечный планктон, их пища, кружится на свету. Ближе ко дну, там, куда не достают солнечные лучи, где видны следы течений и лежат затвердевшие обломки кораллов, обитают хищные существа с белесыми глазами.
Но над водой только тело.
И яхта.
За восемь часов до этого, во мраке ночи, Жозефа оттащили от Аарона, из его рук выбили нож. Голова стукнулась о пол в кубрике, и он ощутил, что куда-то скользит… прямо в океан. Подводный мир обжег глаза, наполнил рот и ноздри.
Он не боролся. Просто опускался все глубже и глубже. На мгновение замер, будто подвешенный в невесомости… а потом начал подниматься, обратно к воздуху, обратно в ночь.
Жозеф всплыл на поверхность, широко раскрыл глаза и заморгал. Океан взорвался ярким светом. Крошечные точки подсветили поверхность воды и закружились в танце.
Он не думал о резкой боли в голове, о мраке ночи или о ходовых огнях яхты, исчезающих вдали. Здесь, в океане, где его окружали бесконечно малые светящиеся точки, Жозеф достиг высшей точки эйфории. Он едва не рассмеялся, поняв, что вот так все и закончится: в безлунную ночь посреди океана, где у него нет ни малейшего шанса на спасение. «Лазурная» была лишь фантазией, за которую он цеплялся в надежде найти ответ и скрыться от горя и чувства вины.
Ничего у него не вышло.
Все было кончено, когда он зажег ту первую спичку у дома родителей. Может, из-за наркотиков он не сознавал, что делает, может, не понимал, что родители внутри, а потом всем сердцем жалел о содеянном – но их было не вернуть.
Через несколько недель, когда полиция закрыла дело, к Жозефу пришла сестра. Открыв дверь, он увидел ее мрачное заплаканное лицо.
– Надеюсь, ты счастлив. – Она бросила к его ногам конверт. – После всего, что ты натворил, они все равно не вычеркнули тебя из завещания. Сто тысяч евро, Жозеф. Хватит на наркоту до конца жизни.
Со слезами на глазах он ответил ей:
– Я никогда не просил денег.
Когда сестра ушла, у Жозефа никого не осталось. Он схватил рюкзак и паспорт, купил билет на первый попавшийся рейс. По дороге обналичил чек, зная, что никогда не потратит эти деньги. Жозеф хотел, чтобы вес ста тысяч евро в рюкзаке напоминал ему о том, что он сделал.
А потом его нашла «Лазурная». Новое начало, новые друзья, которые не знали о его прошлом, новые места, настолько прекрасные, что он любовался ими в одиночестве, изумляясь тому, как его жизнь могла стать безобразной, когда вокруг такая красота.
Жозеф написал сестре, всего один раз. Он говорил, что обо всем сожалеет, и рассказал о «Лазурной», объяснил ей, что начал новую жизнь. Просил встретить в порту, где яхта войдет в док, и обещал, что к тому времени станет другим человеком.
И в тот вечер нарушил свое обещание.
Надо было сдержаться, но Аарон все повторял – убийца, убийца, убийца; незатянувшиеся раны лопнули по швам, внутри что-то надломилось. Держась на поверхности воды, Жозеф смотрел, как вдалеке исчезает призрачно-белый кильватер от яхты. Океан вокруг полнился наэлектризованными голубыми огоньками. Все было кончено.
И вдруг «Лазурная» изменила ход. Звезды осветили бледное полотно паруса, и ему показалось, что судно развернулось. Он быстро заморгал и не сразу понял, что яхта возвращается.
Ребята сочли его достойным поисков, достойным спасения! В сердце зародилась надежда.
Яхта приблизилась, свечение колыхнулось в волне от носа судна и замерцало. С уровня воды «Лазурная» казалась призрачным существом, величественной галлюцинацией.
Когда яхта подошла ближе, Жозеф различил ее имя, написанное на корпусе витиеватыми буквами, увидел Денни у штурвала и Аарона, зажимавшего плечо; увидел Китти у одного борта и Генриха у другого – оба осматривали поверхность воды, вооружившись фонарями.
