Молони: На шахте Мэба мы обыскиваем шахтеров, чтобы они не проносили под землю трубки и спички. Мы запираем лампы и прячем ключи. Но ничто не помогает. Все равно они проносят трубки, а если шахтер, не чувствуя газа, открывает свою лампу, чтобы прикурить — что они делают, несмотря ни на какие предупреждения, — он вполне может угробить и себя, и своих товарищей.
Хоптон: Хотел бы спросить вас, как специалиста: как шахтеры относятся к предупреждениям не использовать под землей пороховые заряды?
Молони: Плохо относятся.
Липтрот: Почему?
Молони: Подрыв одного заряда обрушивает больше угля, чем можно нарубить, целый день махая кайлом. Простой экономический расчет. Шахтерам платят за то, сколько угля они выдают наверх, а не за время или труд, которые они на это затрачивают.
Нателл: Существуют ли какие-то еще способы, посредством которых шахтер может свести на нет самые лучшие намерения и усилия шахтовладельца?
Молони: Сколько угодно. Первое побуждение плохо подготовленного человека, если он оказывается в насыщенной газом штольне, — убежать. Если он будет бежать достаточно быстро, пламя в его лампе начнет наклоняться, пробиваться через защитную сетку и в конечном итоге воспламенит тот самый газ, от которого человек старается убежать.
Нателл: Принимая во внимание силу взрыва на шахте Хэнни, можно ли полагать, что вся штольня оказалась насыщена газом?
Молони: Нет. Принимая во внимание, что у шахтеров Ланкашира принято безрассудно забивать каждый забой бидонами с порохом, который когда-то понадобится для взрывных работ, достаточно было и маленького изначального взрыва. После него бидоны взрывались бы один за другим по всей длине штольни.
Хоптон: Основываясь на вашем многолетнем опыте, что, на ваш взгляд, скорее всего могло стать причиной взрыва на шахте Хэнни: недостаточный контроль со стороны владельцев шахты или нарушение правил безопасности кем-то из шахтеров?
Молони: Поскольку в самих правилах и в контроле за их соблюдением никаких упущений не обнаружено, не остается ничего иного, как ошибка шахтера, так ведь?
Согласно докладу, в этом месте среди присутствовавших в зале членов семей возникло беспокойство. Шум продолжался до тех пор, пока слово не было предоставлено представителю шахтеров. Имя его показалось Блэару знакомым, он видел этого человека, когда тот неуклюже охотился по всей тарелке за горошинами во время ужина в «Хэнни-холл».
Уолтер Феллоуз: Я представитель шахтерского профсоюза и Фонда взаимопомощи. Выступая в обоих этих качествах, я спускался в шахту Хэнни через день после взрыва, и, хотя я согласен с мистером Молони, что шахта являла собой душераздирающую картину ужасных разрушений, я возмущен его попыткой, знакомой нам по прошлым расследованиям такого рода, возложить ответственность за катастрофу на тех самых людей, кто стали ее жертвами и заплатили за нее своими жизнями. Хотел бы напомнить мистеру Молони, что несчастным вдовам и детям предъявляют безжизненные, искалеченные тела не шахтовладельцев, а шахтеров, которых эти владельцы посылают под землю. Что же касается вопросов о виновности владельцев и о том, положена ли компенсация семьям жертв, то решать эти вопросы должен Гражданский суд, и я бы посоветовал мистеру Молони держать свое мнение, будь оно профессиональным или любым иным, при себе. Хотел бы также напомнить мистеру Молони, что, если шахтер не будет выполнять определенную дневную норму добычи, он очень быстро окажется безработным, так что причиной слишком широкого использования пороха является, скорее всего, не жадность шахтеров. Я бы хотел задать мистеру Молони один вопрос.
Хоптон: Я возражаю.
Мик: Феллоуз не член Гражданского суда.
Следователь: Тем не менее, мистер Молони, согласились бы вы ответить на вопрос мистера Феллоуза?
Молони: Если Феллоуз хочет, пожалуйста.
Феллоуз: Мистер Молони, во всех тех несчастных расследованиях, которые вы осчастливили своим мнением, приходилось ли вам хоть раз признать ответственным за взрыв не бедного шахтера, а владельца шахты?
Молони: Нет, по той простой причине, что состоятельные джентльмены не машут кайлом и не подрывают заряды в шахтах. Однако, если бы они этим занялись, я бы счел их весьма опасными людьми.
Как гласил доклад, «всеобщий смех снял висевшее в зале напряжение», тем самым подготовив аудиторию к встрече с самым опытным и авторитетным в рассматриваемой области свидетелем.
Следователь: Расследование приглашает для выступления Бенджамина Тикнесса, инспектора Горно-шахтной инспекции Ее Величества.
Тикнесс: Я прослушал прозвучавшие здесь сегодня свидетельские показания. Изучил схему вентиляции шахты Хэнни и ее план в разрезе во всех подробностях. У меня есть некоторые мысли и заключения, которыми мой долг и моя совесть побуждают меня поделиться с вами.
Во-первых, от имени Королевы и всей Августейшей Семьи я выражаю соболезнование погибшим, пострадавшим и их семьям. Катастрофа такого масштаба, как взрыв на шахте Хэнни, трогает сердца всей нации. Ее Величество скорбит вместе с вами.
Во-вторых, добыча угля с большой глубины залегания была, есть и, вероятно, навсегда останется самым опасным видом деятельности, не считая войны.
В-третьих, быстрые, энергичные и разумные действия смотрителя работ Джорджа Бэтти и возглавляемых им спасателей сохранили жизни значительному числу шахтеров, застигнутых газами, образовавшимися после взрыва. Быстрое замурование места вторичного газоистечения, осуществленное Бэтти, Смоллбоуном и Джейксоном, возможно, предотвратило вторую катастрофу.
В-четвертых, я не могу оспорить мнение ни одного из выступивших здесь свидетелями экспертов. Каждый из них может быть прав, но может быть и неправ. Возможно, кто-то из шахтеров открыл лампу, чтобы раскурить от нее трубку, но мы этого уже никогда не узнаем. Искра, пламя, банка с порохом — по отдельности или все вместе — могли усилить мощь взрыва. Ответ похоронен в забое. Была ли вентиляция достаточной, чтобы выдуть газ? В конце концов, чистый воздух проходит от поверхности земли целую милю, прежде чем оказывается на нижнем уровне шахты, после чего должен двигаться по штольням еще восемь миль. Если основываться на известных нам стандартах безопасности, то расчеты показывают, что вентиляция была достаточной, но какой-нибудь мальчик со своим пони могли сбить один из парусов и тем самым нарушить работу всей тщательно рассчитанной системы подачи воздуха. Известно, что угольные месторождения Ланкашира считаются «газовыми», то есть особенно подверженными скоплениям взрывоопасных газов. И этот факт усиливается еще одним обстоятельством. Чем глубже залегает уголь, тем больше в нем газов. Но чем глубже он залегает, тем он тверже, что делает все более необходимым использование пороховых зарядов.
Наконец, есть и еще один фактор — сам уголь. Угольная пыль, которая постоянно висит в атмосфере штольни, от которой краснеют глаза и чернеют легкие шахтеров, эта угольная пыль в определенной пропорции с кислородом сама становится почти такой же взрывчаткой, как порох. Конечно, многие со мной не согласятся. И тем не менее правомерно задаться вопросом, как вообще человек рискует работать под землей, где так много явных и неявных опасностей? Как может отец, уходя утром на работу, целовать на прощание детей, зная, что уже в полдень они могут оказаться сиротами?
Но ставить так вопрос значило бы обрекать себя на эмоциональный и недальновидный ответ. Такой ответ, который привел бы к остановке всей британской промышленности. Фабрики и заводы опустели бы, паровозы остановились бы и ржавели в своих депо, безжизненные суда оставались бы в доках и у причалов.
Такая постановка вопроса еще и оскорбление науки. Британские технологии совершенствуются с каждым днем. По мере накопления знаний уверенно повышается и безопасность работ.
В конечном счете причиной этой катастрофы вполне могла стать какая-то одна-единственная человеческая ошибка, одно нарушение правил.
Трагично, но ответ похоронен катастрофой. Мы просто никогда его не узнаем.
