ты всё ему объяснишь?
– А с какой стати я должна перед ним отчитываться? Он не маленький, должен понимать, к чему всё идет. Я сказала ему, что отец собирается решить все мои проблемы с долгами, а он пусть сам выкручивается, как хочет.
– И что он ответил?
Петра медлила, словно не знала, стоит ли о таком рассказывать.
– Он плакал как ребенок, – наконец призналась она, – и умолял меня не бросать его. Говорил, что пройдёт курс лечения, исправится и выплатит всё до последнего эре, даже если для этого ему придётся подрабатывать по ночам таксистом. Сказал, что сделает всё, о чём бы я его ни попросила. Но уже слишком поздно. Он должен был на деле показать, что готов бороться и измениться. Причём до того, как я решилась на развод. А так это лишь слова, слова и ничего, кроме слов, – заключила Петра, но было видно, что она не на шутку обеспокоена. Опустив голову, она с видимым усилием проговорила: – Он грозился покончить с собой, если я оставлю его.
– Ты и впрямь веришь, что он на такое способен? – спросила я.
– Нет, не верю. Понятно, что не слишком-то весело бросать кого-то, кто ползает на коленях и посыпает себе голову пеплом, но как же я? Если я останусь, что станет со мной? Даже если Андерсу удастся выправить финансовое положение, где гарантия того, что он снова не скатится в ту же самую пропасть? И потом, я подумала: а та ли эта на самом деле жизнь, которую я бы себе хотела?
– И каков ответ? – поинтересовалась я.
– Не знаю. Порой я спрашиваю себя: а принимала ли я хоть раз в жизни полностью осознанное решение? Или просто плыла по течению? Словно я всю жизнь шла по размеченной дорожке в парке и боялась с неё свернуть из-за страха заблудиться. А ты? Что ты будешь теперь делать? – спросила Петра.
– То же, что и собиралась. Улажу с прошлым и пойду дальше. Посвящу себя агентству, чтобы оно росло и приносило стабильный доход. Буду наслаждаться свободой. Надоело быть вечно серьёзной и озабоченной. Бывают моменты, когда мне хочется стать по-настоящему глупой и беспечной, – призналась я.
– А картина? Ты собираешься вернуть её назад?
– Сомневаюсь. Настаивать на этом сейчас означало бы вновь бросить вызов судьбе. Наверное, придётся смириться с тем, что её больше нет.
Я бросила взгляд в окно. Ветви деревьев раскачивались на ветру. Пошёл дождь.
– Но есть одна вещь, которую я до сих пор тебе не сказала, – продолжила я, глядя на дождевые струи. – Спасибо тебе, Петра. Без тебя мне ни за что не удалось бы выбраться из этой заварухи! – И с этими словами я повернулась к Петре и крепко, что есть сил, обняла её.
– Спасибо, Каролина! То же самое я могу сказать тебе.
Я была почти уверена, что поступаю правильно. Я немного постояла перед супермаркетом в Грёндале, после чего решилась и поднялась на холм, на самой вершине которого высилась жилая многоэтажка. В газетах писали, что медсестра, пытавшаяся дозвониться в полицию и получившая удар по голове возле бутика «Шанель», наконец-то пришла в сознание и у неё взяли интервью. Она очнулась спустя неделю, при этом у неё обнаружились частичная потеря памяти, проблемы с координацией и крайне угнетённое душевное состояние. Женщину звали Оса Сундквист. С тех пор прошло почти четыре недели. За это время газеты утратили интерес к её персоне и переключили внимание на более свежие новости. Зато я, напротив, никак не могла перестать о ней думать и в конце концов нашла её адрес в справочной книге.
Несмотря на твёрдое решение порвать с прошлым, я продолжала испытывать чувство вины за случившееся. Убедить себя в непричастности к бедам этой женщины не получалось. Я рассчитывала хотя бы отчасти загладить вину и успокоить совесть, получить прощение пострадавшей, если только Оса согласилась бы дать его. Но как просить прощения? Рассказать? Признаться во всём? Как быть?
Не имея чёткого плана действий, я опустилась на скамеечку перед домом Осы Сундквист, откуда была хорошо видна дверь подъезда. Через пару часов Оса вышла из дома и направилась в сторону центра Грёндаля. Я, стараясь не привлекать внимания, последовала за ней.
Оса пришла на остановку и села на трамвай, направлявшийся в сторону канала Сикла. В Лильехольмене она сошла и пересела на поезд метро в южном направлении. Я неотступно следовала за ней, по-прежнему не зная, как это может мне помочь. На Мидсоммаркрансен Оса сошла с поезда и несколько минут спустя остановилась у двери какой-то организации. Перед зданием уже скопилась довольно большая группа людей. Здесь были мужчины и женщины разного возраста и разного уровня достатка. Мне было трудно понять, что объединяет этих людей. Подошла поближе и прислушалась. По серьёзному виду собравшихся и их отдельным репликам я поняла, что они не были близко знакомы друг с другом. Оса держалась с краю и в беседу ни с кем не вступала. Какой-то человек в мятой рубашке и ботинках фирмы «Экко» открыл дверь и запустил всех внутрь. Я заколебалась. Он протянул мне руку и произнёс:
– Ага, вы, должно быть, новенькая. Добро пожаловать. Я – Лассе. Это хорошо, что вы здесь. Вот увидите, вам здесь помогут.
Я как раз собиралась сказать, что просто ошиблась, но мягкий и вместе с тем решительный тон мужчины заставил меня пойти вслед за остальными.
Вдоль стены стояли сложенные стулья, каждый взял себе по стулу и сел в круг. Я, совершенно очумевшая, стояла в углу комнаты и пыталась уяснить себе, что здесь происходит. Лассе попросил меня тоже взять стул и присоединиться к группе. Когда затих скрип мебели и все заняли свои места, Лассе, который, должно быть, был здесь за главного, взял слово:
– Начинаем
