– Я глава рода?
– Ты и был им, – пояснила она, – но сейчас, по канонам сорората, они будут тебе не свояченицами, а женами.
Она говорила мягко, но так настойчиво, что я на мгновение увидел в ней ту прежнюю разведчицу, что с контом наблюдала за опасной и непонятной деятельностью людей, угрожающей их лесу.
– Астральмэль, – проговорила она с ласковым нажимом, – дорогой муж, на этот раз нужно пройти обряд у Великого Дерева.
Я изумился:
– Зачем? Мы и без него вот уже второго ребенка ждем!.. Правда, мы быстрые, если для эльфов?
Она покачала головой.
– Ты аменгер моего мужа, потому добавочные обряды не нужны, ты просто получил по наследству его дом, имущество и его жену. Но мои сестры…
Я пробормотал:
– Дык они же вроде как присоединившиеся члены, если понять в правильном смысле, а не так, как мне всегда сперва в голову лезет?
Она сказала снова предельно мягко и нежно:
– Астральмэль, я понимаю твои трудности, но ты настолько отважен, что сумеешь позаботиться и о моих сестрах. Только с ними нужно пройти обряд… не волнуйся, он очень упрощенный и облегченный! Ты берешь в жены не одинокую эльфийку, а как бы узакониваешь то, что и так принадлежит тебе.
– Мне?
Она сказала печально и гордо:
– Женщины всегда под защитой и опекой мужчин! Так установлено Древним Законом.
Я пробормотал:
– Ну… я бы не сказал, что он устарел, хотя ему подчинялись еще амебы, инфузории, рыбы, ящерицы и всякие там куры с петухами. Даже люди и то, несмотря на свою дикость.
– Вот видишь…
– Но ты уверена, – спросил я осторожно, – что они как бы принадлежат… ох, даже говорить такое совестно, мне?
Она печально улыбнулась.
– Мир жесток. До тебя бы не дошла очередь, будь живы наши родители, двоюродные дяди или будь сестры замужем. А так получается, что ты единственный мужчина в нашей сильно поредевшей семье. И эта ответственность на тебе.
Я подумал и сказал мужественно и твердо:
– Дорогая, если ты настаиваешь… Только для тебя!
Она прошептала растроганно:
– Ох, Астральмэль…
Я распахнул объятия, она бросилась мне на грудь, прижалась всем телом, в том числе и слегка выпирающим животом. Я пытался нежно поцеловать в макушку, но не смог прокопаться рылом сквозь пышную прическу золотых волос, пахнущих лесными цветами, древесным соком и муравьиной кислотой, потому ухватил губами острые кончики ее нежных розовых ушей, прижал так, что прекрасная эльфийка испуганно вспикнула и посмотрела на меня в удивлении огромными глазищами в обрамлении длиннющих и красиво загнутых ресниц, что наверняка удержали бы по карандашу.
– Милая, – сказал я, – только для тебя.
– Я ценю твою жертву, – прошептала она. – Увы, мир жесток…
Я покосился на ее хорошеньких сестер, что уже и не знают, как ко мне еще подлизаться, смотрят во-от такими глазищами, улыбаются заискивающе.
– Ага, – сказал я, – как бы да, весьма… Но все-таки жить в нем можно, еще как можно!.. А иногда так и вообще!..
– Ты оптимист, – сказала она печально, – что так свойственно молодым и горячим расам. И так хорошо, мой мужественный конт, что ты есть у нас…
Она повернулась к сестрам, лицо снова стало строгим.
– Все-все, никаких сборов! Выходим, выходим!
Глава 4
Вышли из домика необычайно серьезные и торжественные, даже Мюэль и Оэль воздерживаются от хихиканья.
У меня защемило сердце от их небесной утонченной красоты, даже не знаю, почему наши мечты нашли реальное воплощение вот в таком недостижимом и недоступном идеале.
Гелионтэль, строгая как никогда, взяла меня за руку, сестры, как гусенки, пристроились сзади, деревья впереди дружелюбно раздвинулись, под ногами похрустывают сухие веточки, а потом некоторое время пощелкивали сосновые шишки, так шли с полчаса, за это время никто не обмолвился ни словом.
На этот раз я постоянно видел эльфов, хотя все скрываются, как и раньше, а те, что впереди, поспешно уходят с дороги.
– Как пусто, – сказал я. – Честно говоря, я ожидал, что здесь как-то поживее. Ну, как на базаре или в цирке.
Гелионтэль ответила очень серьезно:
– Я нарочито выбрала это время, когда все эльфы сейчас на празднике Цветения Амброзии.
– Спасибо, милая, – сказал я.
Она кивнула.
– Я видела, как тебе тягостны любые церемонии, ты же человек сражений, а мы с сестрами можем удовольствоваться самым необходимым. Был бы здесь еще кто-то, нас бы заставили все полностью…
– Все любят зрелища, – согласился я. – Да еще если не платить.
Она идет рядом строгая и торжественная, ни словом не проговорившись, что эльфы вообще-то далеко не все на празднике, но это лишь значит, что у нас здоровая крепкая семья, в которой у каждого из супругов свои мелкие секретики друг от друга.
Лес впереди начал заканчиваться. Как ни странно, за могучими деревьями наметилось свободное пространство, я ощутил смутное недоумение, но помалкивал, а еще через пару минут ахнул, ощутив себя муравьем, что входит в просторный дом человека и вдруг понимает, что не он, муравей, венец творения.
Дальше широкая поляна, на той стороне гора до небес, вся стена покрыта исполинским мхом, жутким и допотопным. Зеленые и бурые волокна свисают, как щупальца осьминогов, подрагивают слегка, раскачиваются.
Я устрашенно повел головой из стороны в сторону, отказываясь верить, что это не Эверест, а дерево, некое прадерево, что проклюнулось где-то на заре голосеменных и с тех пор продолжает расти.
Гелионтэль, очень серьезная, повела меня, как ребенка, за руку, сестры продолжают гусятить сзади, а я втянул голову в плечи, чувствуя, что приближаюсь к чему-то эпическому, такому же древнему, как и языческие боги.
Гелионтэль наконец отпустила мою руку, но лишь для того, чтобы скрестить свои на груди и низко поклониться этому чудовищному дереву, где древесина наверняка крепче железа, иначе уже просело бы под собственной тяжестью.
– Великий и Вечный Дуб, – проговорила она торжественно и нараспев, – мы снова бежим и спасаемся, нас мало, и мы взываем к тебе, Всемогущий, дай нам силы пережить новую беду!.. И просим тебя дать позволение принять в нашу семью моих сестер, дабы они тоже стали женами моему мужу и смогли родить детей, которых у нас все меньше и меньше…
Она опустила голову и застыла. Сестры по одной выходили вперед и почти дословно повторяли просьбу, чтобы им было позволено войти в семью их старшей сестры.
Когда закончила последняя, Яэль, все застыли со склоненными головами. Я тоже повторял все, что удавалось, особенно получается молчать, но когда это затянулось, начал зыркать исподтишка по сторонам, наконец прошептал как можно тише:
– Ну что, можно уходить?
Гелионтэль ответила так же тихо:
– Нет.
– А чего ждем?
– Ответа.
Я прошептал с дрожью в голосе:
– Если такое ответит… даже боюсь и представить.
– Не бойся, – ответила она шепотом, – мы ведь его дети. Он к нам добр.
– А что так долго думает? – спросил я тихохонько. – Ведь дело-то простое… Хотя да, это я глуплю. В растениях, даже в голосеменных, все процессы протекают медленно, а если это еще и дуб, то тем более…
Зелено-бурый мох зашевелился, медленно пополз в стороны, освобождая кору. Это выглядело чудовищно странно и даже страшно, я охнул и застыл, замороженный страхом. Четкий рисунок коры, где трещины глубиной с ущелье, подрагивая, начал меняться, я смотрел как завороженный, пока не сообразил, что в древесной стене появляется гигантское лицо размером с двухэтажный дом, похожее на жутковатый барельеф.
Все так же покрытое глубокими морщинами, оно становилось все отчетливее, мой страх перешел в ужас, это в самом деле языческий бог, древний, хтонический, полный звериных инстинктов.
Тяжелые выпуклые веки, вдвое больше, чем щиты в рост человека, медленно пошли вверх. Я задержал дыхание, чтобы не вскрикнуть, и был прав: глаза под серыми морщинистыми веками оказались ужасающе зелеными и ясными, замораживающими кровь в жилах и заставляющими сердце колотиться с неистовой силой, а потом замирать, словно на льду.
Раздался тяжелый подземный удар. Земля под нами дрогнула. Я напрягся, готовый к неожиданностям.
Гелионтэль счастливо вскликнула:
– Спасибо тебе, Вечный!.. Спасибо тебе, Отец наш!
А сестры, как испуганные обезьянки, сгрудились за ее спиной и торопливо повторяли:
– Спасибо, Великий!.. Спасибо, ты помнишь о нас!
Гелионтэль толкнула меня, я вздрогнул и кое-как выдавил через зажатое невидимой рукой горло:
– Ага, спасибо за щедрый дар… Ну, ты меня понимаешь… В общем, благодарю, и если могу чем-то, только свистни, всегда готов, хотя я муравей, а ты вон какой здоровенный… За добро надо добром, а тут привалило, ага, четыре в сумку, надо же, кто бы думал… Буду заботиться, а как же, еще бы… Да здравствуют эльфы, эльфизм и эльфийство как бы во всем мире!
Гелионтэль дергалась, ничего не поняла, но голос мой звучит уважительно, а смотрю, даже взираю на Материнский Дуб с почтением и благоговением в слегка трепещущем взоре, наконец она дернула меня за пояс и шепнула:
