Гелионтэль дергалась, ничего не поняла, но голос мой звучит уважительно, а смотрю, даже взираю на Материнский Дуб с почтением и благоговением в слегка трепещущем взоре, наконец она дернула меня за пояс и шепнула:
– Все-все, уходим!.. Не поворачивайся, это неприлично.
– Даже непристойно, – согласился я и подумал, что обычаи, особенно глупые, везде одинаковые, а вот умного так мало, так мало, только я и Бобик. Да еще арбогастр…
Новые жены на обратном пути окружили меня, щебечут и хватают за руки, цепляются, одна вообще попыталась взобраться на плечи, довольно успешно, и некоторое время ехала так, победно и свысока поглядывая на сестер, пока Гелионтэль не согнала.
Я в некотором смущении приглядывался к новой заботе, на первый взгляд выглядят одинаковыми, но это потому, что все четыре золотоволосые, с изящно вырезанными заостренными ушками и кукольно безукоризненными мордочками, но Мюэль, к примеру, с самой развитой фигурой, хотя, конечно, не доярка, в то время как Кюэль худенькая и гибкая, как молодая ящерица, а Яэль и Оэль по фигурам нечто среднее между ними, зато обе смешливые за всех сестер, постоянно строят глазки, кокетничают и подшучивают как над сестрами, так и над всем, что попадает на их острые язычки.
Я провел в домике сестер неделю, хотя планировал сутки уделить каждой, однако все как-то путалось, они оказались слишком смешливыми и дурашливыми, хохочут без умолку и обманывают меня, пользуясь тем, что я вот так с ходу еще не различаю их, а когда на четвертый день, переев сладкого, пытался смыться, Гелионтэль настояла на контрольной вязке.
На седьмой день сестры поутихомирились, начали прислушиваться к себе, как будто что-то уж может быть заметно, дуры, хоть и эльфийки, с другой стороны – натуральные блондинки, так что да, зато красивые настолько, что сердце заходится, ласковые и нежные, словно волшебство какое-то неземное…
Гелионтэль, как старшая сестра, на эти дни переселилась к сестрам, я вижу, как она волнуется и трепещет за будущее эльфийской расы, скорбит об утраченном величии этого древнего народа, переживает за свою семью, что в таком упадке, но я все уверял насчет временности спада и рассказывал про белые и черные полоски на удивительном животном, именуемом зеброй.
В конце концов я сказал торжественно:
– Знаешь, Гелионтэль… Эльф всегда должен делать наибольшее из того, что он может для общества, верно? Ну вот… Потому, если в сороратство входят и двоюродные, то я мог бы принять в семью и троюродных… Ибо для чистой совести и чувства удовлетворения… глубокого удовлетворения!.. нет ничего выше, чем потрудиться на благо нашего народа и сделать даже больше, чем от тебя требуется!
Она охнула, я видел, что растрогана настолько, что в ее огромных чистых глазах заблестели слезы признательности.
– Спасибо, Астральмэль…
Я распахнул объятия, она бросилась мне на шею, я обнял с осторожностью, стараясь не придавить выступающий животик.
– За эльфов, – сказал я самоотверженно. – Да здравствуют эльфы, эльфизм и наш особый эльфийский путь к всемирному эльфийству во имя… и во славу!..
– Я тебя люблю, Астральмэль…
– Это я тебя люблю, милая.
Она запротестовала:
– Ты должен говорить, что любишь нас!.. У тебя не должно быть обидных для других предпочтений!
Я возразил:
– А как же старшая жена, младшая жена?
– Это у людей, – уточнила она, – иерархия обидна, если зиждется… на таком шатком.
– Почему шатком? Ты мое солнышко, я тебя люблю, а это просто твои сестры.
Она сказала с наигранным возмущением:
– Да? А завтра тебе начнет нравиться одна из моих сестер, и ты меня отодвинешь в сторону?
– Разумно, – признал я. – Все верно, у эльфов намного больше разумных традиций и законов. Не понимаю, почему бы людям не поучиться у эльфов такому нужному для прогресса и вообще для блага цивилизации вдохновляющему и подвигающему сорорату?
– Люди глупые, – сказала она убежденно.
– И не говори, – согласился я. – Ничего, я в будущем подумаю над некоторыми щекотливыми аспектами внедрения и продвижения прогрессивных идей в ответ на появление некоторых проблем в виде однополых браков… гм… не обращай внимания, милая, это я сам с собой, люблю поговорить с умным человеком, и такую чушь, бывает, несу!
Она мило и тревожно улыбалась, я взял ее за руку и вывел на свежий воздух. День яркий и солнечный, напоенный последними днями весны и началом лета, но в этом лесу, как мне кажется, зимы не бывает вовсе.
Гелионтэль начала рассказывать что-то, но я слышал только милый щебет, этого достаточно, женщины обязаны уметь щебетать, а в этом эльфийки – лучшие из женщин, а сам всматривался в ярко-красного с зеленым и синим, словно цветной клубок разноцветных пушистых ниток, пажа королевы Синтифаэль.
Он бежит в нашу сторону со всех лапок, даже подпрыгивает, как щенок, от избытка сил и жажды делать все сразу, но, завидев меня, постарался нахмуриться, сделал румяную веселую рожицу строгой, даже брови сумел нахмурить.
– Конт Астральмэль, – вскрикнул он еще издали. – Конт Астральмэль!
Я с интересом всмотрелся в него, он остановился шагах в пяти и смотрел снизу вверх огромными детскими глазами.
– Конт Астральмэль…
– Это я, – согласился я. – А ты мальчик или самочка?
Он пугливо отступил на шаг.
– Я паж!
Я пробормотал:
– Только бы не третий пол, этого не вынесу… Ты хочешь к нам?
Он отчаянно замотал головой, уши образовали два красивых розовых полукруга.
– Не-е-е-ет!.. Ее Величество королева Синтифаэль…
– …рожденная из Света и Солнца, – договорил я нараспев. – Ох, как я люблю это произносить! По двадцать раз каждый день, как молитву. Так и доложи королеве.
Он сказал испуганно:
– Да, конечно… Но вы сами доложите. Она узнала, что вы здесь. И весьма разгневана.
Я охнул в тревоге.
– Что случилось?
– Она скажет, – ответил он мстительно. – Следуйте за мной.
Гелионтэль в испуге ухватила меня обеими руками за ладонь и крепко сжала.
– Астральмэль!
– Да?
– Держись почтительно, – прошептала она. – Не забывай, ты не у людей, а у себя на родине! Это… королева.
Паж побежал впереди, часто оглядываясь и опасливо припуская всякий раз, когда я по своей длинноногости догоняю. Затрещали кусты, Бобик выметнулся к нам, громадный и страшный, глаза горят, пасть распахнута до ушей, клыки сверкают люто, скажи кому, что это он улыбается, счастливец такой, боюсь почему-то, не все поверят.
Я не успел позвать, паж упал в ужасе, замахал всеми лапками, как опрокинувшийся на спину майский жук.
– Он меня съест.
– Вряд ли, – сказал я.
– Он уже напал!
– Бобик, – сказал я, – фу… Выплюнь.
Бобик посмотрел в недоумении, он всего лишь понюхал это пищащее с плотно зажмуренными глазами, а я отдаю такие странные команды…
Паж приоткрыл один глаз, взвизгнул и снова плотно зажмурился.
– Вставай, – сказал я доброжелательно. – И беги во дворец, надо сменить штанишки… Что ты за чудо такое? Остальные с моим песиком играют, кормят, балуют, чешут…
Паж поднялся, когда Бобик пошел ко мне, понесся со всех ног к двору, а на заднице в самом деле расплывается пятно, да и запах такой, словно не крохотный паж в щегольском костюмчике промчался, а стадо бизонов, нажравшихся тухлой рыбы.
Петляя между деревьев, мы с Бобиком вышли по его следу на поляну, что вообще-то не поляна, если судить по размерам, здесь поместился бы немалый город, но сейчас все укрыто яркой, как спина молодого лягушонка, травой.
Я открыл рот, благо никто не видит, а паж уже скрылся, в центре этого покрытого неестественно живой и сочной травой пространства высится… нет, даже возвышается громадный дворец, такой величественно роскошный, что захватило дыхание, а в черепе зашевелилась крамольная мысль: не потому ли дворец все громаднее и красивше, что я сам поднимаюсь по рейтингу эльфов?
Может, в самом деле дворец видится разным в зависимости от статуса?
По обе стороны входа на мраморных постаментах грозные львы из золота, но как живые. Показалось даже, что глазами грозно проводили, пока я осторожно пошел к ним, выбирая дорогу строго посередине, и заранее заискивающе заулыбался.
Бобик зарычал, короткая шерсть поднялась дыбом, глаза стали красными, а верхняя губа приподнялась, словно в сильнейшем отвращении, обнажая сахарно-белые клыки.
– Это не совсем кошки, – сказал я ему торопливо, – перестань… Это собако-кошки, даже кошкособаки!
Он зарычал сильнее, мол, нужно быть тем или другим, а не коллаборационистами, это против правил, таких нужно рвать, давить и растерзывовать…
Львы медленно приподнялись на пьедесталах, глаза хищников налились гневом, обнажили клыки.
Бобик зарычал громче и припал к земле, готовый к прыжку. Оба льва зарычали в ответ, грозный низкий рык ударился в землю и потек по ней, как раскаленная лава.
Я вскрикнул:
