Это открытие поразило Голема. Она привыкла думать, что с ее телом никогда ничего не происходит. У нее не появлялось синяков, если она задевала за угол стола, и она никогда не поскальзывалась и не подворачивала ногу на льду, как это случилось недавно с миссис Радзин. Даже волосы у нее не отрастали. И вот теперь это, совсем новое и неожиданное.
Ее взгляд упал на шелковую подушечку с десятком торчащих из нее серебристых булавок.
За несколько минут она воткнула их все себе в руку на разную глубину, некоторые — по самую головку. Для этого потребовалось немало усилий. Глина, из которой она была сделана, оказалась густой и крепкой, и булавки входили в нее с трудом. Проткнув острием подушечку большого пальца, она вынуждена была взять ботинок и использовать его вместо молотка. Наконец она осмотрела свою работу, дотрагиваясь по очереди до каждой булавки. Они расположились аккуратной решеткой от запястья до локтя. Держались все крепко. Она сжала и разжала ладонь, покрутила рукой и почувствовала, как вокруг булавок двигается глина. Похоже, у нее не было никакой внутренней структуры, ничего похожего на кости, мускулы или нервы — вся насквозь она состояла только из глины.
Подцепив ногтями, женщина вытащила из руки одну булавку. Скоро отверстие само затянулось. Она вытянула другую и засекла время: прошло три минуты, прежде чем от укола не осталось и следа. А если бы отверстие было шире? Взяв одну из освободившихся булавок, она воткнула ее в руку вплотную к другой. Неприятное ощущение усилилось, но она не обращала на это внимания. Выдернув обе булавки, она стала наблюдать за отверстием. Через восемь минут оно совершенно затянулось.
До чего интересно! А если воткнуть разом три или четыре булавки? А если втыкать вообще не булавки, а что-нибудь большое — например, ножницы? Она достала их из шкатулки, обхватила рукой, будто кинжал, и занесла над запястьем.
Потом медленно и осторожно она все-таки отложила ножницы в сторону. Что она делает? Ей ведь неизвестно, сколько всего может выдержать ее тело. А если она нанесет себе непоправимый вред? А когда отверстие затянется, что она станет делать дальше? От скуки отрежет себе руку? Может, не стоит беспокоиться, что кто-то откроет ее тайну и уничтожит ее. Она сама уничтожит себя, отрезая кусок за куском.
Вытащив из руки все булавки, она воткнула их в подушечку. Скоро на руке остался только ряд еле заметных точек. Женщина взглянула на часы. Всего два часа ночи. Ей предстоит убить еще несколько часов. А кончики пальцев уже начинали беспокойно подергиваться.
Сколько времени она сможет выдерживать такую жизнь? Годы, месяцы, недели? Дни? «Ты скоро свихнешься, — произнес голос у нее в голове, — и тогда станешь опасной».
Рукой женщина машинально прикоснулась к висящему на шее медальону, но потом покачала головой и опустила руку. Поплотнее завернувшись в пальто, она подошла к окну и выглянула на улицу.
По тротуару в сторону ее дома шел светящийся человек.
Она уставилась на него не в силах пошевелиться. Что он тут делает? Неужели той ночью он выследил ее? Нет, возможно, все это просто совпадение, и он направляется куда-то по своим делам.
Она осторожно наблюдала за его приближением. Он был в темном пальто, но без шляпы, несмотря на пронизывающий холод. Подойдя к пансиону, он замедлил шаг, совсем остановился и огляделся, словно проверяя, не следят ли за ним. А потом поднял голову и посмотрел прямо на ее окно.
Их глаза встретились.
Она отпрянула от окна и чуть не упала, зацепившись за кровать. Ее нашли, вычислили! Судорожно сжимая в руке медальон, женщина ждала, что сейчас раздастся стук в дверь и в комнату ворвется разъяренная толпа.
Но вокруг все было по-прежнему тихо. Никто не ломился в дверь, и она не чувствовала приближающейся злобной волны.
Подкравшись к окну, она осторожно выглянула наружу. Он был все еще там, один, стоял, прислонившись к фонарному столбу. Не торопясь, он свернул сигарету, зажег ее без всяких спичек, просто прикоснувшись к кончику пальцем, и затянулся. За все время он ни разу не взглянул на ее окно. Наверное, был совершенно уверен, что она следит за ним. И кажется, даже получал от этого удовольствие.
Паника постепенно ушла, и ее место занял гнев. Как смел он следить за ней? Какое у него было право приходить сюда? Хотя, честно говоря, несколько раз она и сама хотела отправиться на Вашингтон-стрит и отыскать его. И вот теперь он здесь, под ее окном, а она не знает, что с этим делать.
Почти час она наблюдала за ним, а он стоял совершенно спокойно и никуда не спешил, словно у него не было в жизни другого занятия, кроме как подпирать фонарный столб и курить. Иногда он кивал редким прохожим, а они с недоумением смотрели на его обнаженную голову и легкое пальто.
Потом, словно внезапно вспомнив, он достал что-то из кармана. Размером оно было примерно с яблоко, но не такое круглое и поблескивало в свете газового фонаря. Он держал это в ладонях, и на несколько долгих мгновений они раскалились так, что на них стало больно смотреть. Потом из другого кармана он достал длинную тонкую палочку, заостренную с одного конца. Рассмотрев предмет у себя в руке со всех сторон, он начал осторожно рисовать на нем палочкой.
Охваченная любопытством, которое оказалось сильнее страха, она подошла вплотную к окну и наблюдала за его работой. Время от времени он хмурился и подушечкой пальца, словно резинкой, стирал то, что только что сделал. Скоро она поняла, что горящий у него внутри свет ничего не освещает снаружи, и, хотя его руки ярко светились, предмет, который он в них держал, оставался в тени.
Наконец движения его пальцев стали медленнее, а потом и вовсе остановились. Держа предмет на ладони, он внимательно рассмотрел его со всех сторон, а потом наклонился и поставил к подножию фонарного столба. После чего развернулся и пошел по улице прочь, ни разу не оглянувшись.
Женщина подождала пять минут. Потом еще пять. Снаружи уже наступало утро. Движение по тротуару стало оживленнее. Один, два, три пешехода прошли мимо фонарного столба. Скоро кто-нибудь заметит то, что там лежит, и заберет это себе. Или просто столкнет в канаву, и оно потеряется. А она так и не узнает, что это было.
Схватив пальто, она бегом спустилась по лестнице и замерла перед входной дверью. А что, если он расставил ей ловушку, а сам никуда не ушел и ждет, пока она не попадется? Она чуть-чуть приоткрыла дверь, выглянула наружу и не увидела ни одного светящегося лица — только обычных мужчин и женщин. Тогда она подбежала к столбу, схватила лежащий под ним предмет и рассмотрела в свете лампы.
Это была маленькая серебряная птичка, еще теплая на ощупь. Та сидела на земле, поджав под себя лапки. Коротенькое круглое тельце и пучок перьев сзади. Тонкими линиями и точками было намечено оперенье. Птичка чуть наклонила головку набок и внимательно смотрела на нее осторожным круглым глазом.
И он сделал это просто голыми руками, пока стоял у нее под окном!
В растерянности она вернулась с птичкой к себе в комнату, поставила фигурку на стол и смотрела на нее до тех пор, пока не пришло время идти на работу.
Этим утром она впервые сожгла целый противень печенья. А работая у кассы, неправильно насчитала сдачу двум покупательницам, а одной упаковала булочки с черносливом вместо сырных. Ее эти промахи привели в ужас, но остальных, скорее, позабавили: обычно она была так безупречна, что поймать ее на ошибке было все равно что увидеть падающую звезду.
Больше всех, разумеется, веселилась Анна.
— Как его зовут? — шепнула она, когда Хава проходила мимо.
— Что? — испугалась та. — Кого зовут?
— Нет, никого, — усмехнулась очень довольная Анна. — Забудь. Это я так.
После этого Хаве пришлось закрыться в уборной, чтобы взять себя в руки. Она не станет так волноваться из-за светящегося человека. Она успокоится и соберется. Она станет вести себя так, как желал бы равви.
Вернувшись вечером домой, она сразу же села у окна и стала ждать. Наконец, почти в два часа ночи, он появился из-за угла. И снова один. Он встал на привычное место у фонарного столба и, казалось, собрался простоять так всю ночь.
«Хватит», — решила она, набросила пальто, спустилась по лестнице и потихоньку открыла входную дверь.
Улица была почти пуста, и звук ее шагов гулко разносился в холодном ночном воздухе. На лице у него промелькнуло удивление, но тут же оно приняло прежнее самоуверенное и равнодушное выражение. Не дойдя до него несколько шагов, она остановилась, и пару минут они молча смотрели друг на друга.
— Уходи, — потребовала она.
— Почему? — улыбнулся он. — Мне здесь хорошо.
— Ты мне мешаешь.
— Чем? Я ничего не делаю, просто стою на улице.
Не отвечая, она глядела на него, сердитая и напряженная.
