асфальте, через полчаса приходили – всё стёрто. Один раз ради спортивного интереса всю ночь с соседом на пару возле этой несчастной надписи просидели. Пялились на неё, как идиоты, а только отвернулись на пять минут каждый в свой телефон – глядь, и пусто.
Зато пока сидишь всю ночь во дворе, он вроде бы посмирнее. Ну то есть, мы целую неделю так думали.
Дежурили по двое, чтоб не было жутко, весь дом хоть выспался наконец-то. А заодно и перезнакомились, пока составляли график дежурств. У нас двор большой, четыре дома стоят квадратом, в каждом по шесть подъездов, а этажей – от девяти до двенадцати. Даже если считать только взрослых мужчин, смен хватит надолго, вполне можно жить.
Думали, нашли наконец-то управу. Радовались, как дети.
Пока Колька из двадцатой квартиры прямо на глазах напарника не пропал.
Ну то есть как на глазах.
Напарник его по дежурству, Валера из второго подъезда, что-то там ему философствовал за жизнь, лёжа на лавочке, Колька кивал, тоже рассказывал. Валера расслабился – ночь тёплая, чай из термоса тоже тёплый, разговор такой задушевный, лавочка даже мягкая, если куртку на неё постелить. Расслабился, закрыл глаза, вещал себе дальше, не сразу заметил, что замолкли Колькины «ага» и «угу».
Подорвался – а никого.
Пустой двор, окна не горят, фонари горят как обычно, на улице ни души. Колькин термос стоит, из крышечки дымится горячий чай, рядом лежит телефон, пачка сигарет, зажигалка.
Утром нашли его – в смысле, Валерку. Бродил по двору, бормотал невнятное, но больше просто мычал и тряс Колькиным телефоном.
Заявление в милицию о пропавшем без вести написали, только оно тоже пропало – по крайней мере, именно так говорят, если звонишь узнавать. Нет, говорят, никакого дела, о чём вы? Шесть раз подавали, все шесть раз такая история.
Больше по ночам никто не дежурит, страшно.
* * *
Не знаю уж, у кого в какой момент начинает съезжать кукушка.
Моя держалась довольно долго, за это спасибо берушам. Через них стук, шаги и кряхтение слышно всё равно, но как через вату, и к этому можно привыкнуть, если очень сильно хочется спать. А через месяц спать хотелось чудовищно.
Судя по тому, что запасные найти не вышло – во всех окрестных аптеках закончились, – помогали беруши не только мне.
Если сильно хочется спать, засыпаешь в любых условиях, только сон, который получается в результате, идёт не очень-то впрок. То есть да, песок в глазах превратился в шарики гидрогеля и перестал так адски царапать, и в виске уже не режет, а просто стучит. Но ещё через пару недель такого режима я просыпаюсь от пятого за ночь кошмара и понимаю, что больше так не могу.
Внизу, как всегда, шаркает и бормочет. И ладно бы в каком-то понятном ритме, чтобы к звуку можно было привыкнуть и перестать замечать. Так нет же, только начнёшь фильтровать, он вдруг возьми и завой – высоко так, протяжно. Музыка в наушниках на полную громкость от этого воя и то не спасает, он как будто ловится сразу на челюсть, вибрирует в костях и пересобирается уже внутри головы обратно в протяжный вой. Недавно придумали наушники, которые работают как раз по такому принципу, я как-то попросил ради интереса у друга попробовать. Слушал минуты две, а потом целый день ходил с такой сильной мигренью, какой у меня не бывало вообще никогда. Думал, мозг сейчас вытечет через уши, а ничего, обошлось. Пообещал себе больше никогда так не делать, но кто же знал?
Дня четыре назад кряхтение вышло на очередной новый уровень (мы думали, что все уровни уже пройдены, но не тут-то было).
Раньше шумело только снаружи, и большая часть настоящего ада доставалась жителям первого этажа. Но к началу второго месяца все, кто мог, сбежали с первого жить по родственникам и гостиницам, на четыре дома остались две глухие бабули и один алкоголик средних лет в таком состоянии, что никакие внешние ужасы ему уже не мешали.
А этому, с улицы, поди ж ты, публику подавай. Без публики он не может.
И чем дальше мы забиваемся вглубь квартиры, тем ближе он подходит к двери.
Я просыпаюсь от пятого за ночь кошмара.
Лежу в темноте, слушаю, как завывает внизу. Ощущение, что просто уже наконец рехнулся, разучился отличать, что реально, что нет. Мы столько раз просили о помощи, звонили в скорую и милицию, пожарным и даже газовой службе – мало ли, вдруг у нас тут авария, все отравились и на этой почве тронулись головой.
Приезжали, смотрели, слушали. Мерили загрязнение воздуха специальным прибором, мерили давление глухим бабушкам и алкоголику с первого, особо активным кололи успокоительное, остальным прописывали настойку пустырника.
И уезжали.
Уж не знаю, что они там писали в своих отчётах, но через пару недель на вызовы приезжать перестали. Не только газовики и скорая – вообще все. Трубку берут, проблему записывают, обещают выслать машину – и всё, тишина.
На пару минут завывание умолкает, и я уже было радуюсь, что успею заснуть: мне сейчас для этого очень мало времени нужно.
И почти успеваю, остаётся самая малость, чтобы сознание наконец отключилось и спрятало меня от всего.
В дверь стучат.
Сильно стучат, ногами.
Я вроде и знаю, что лучше не подходить, но, как заколдованный, иду заглянуть в глазок.
На лестничной клетке горит тусклая лампа дневного света, и наш не самый чистый подъезд она, безусловно, не красит. Но из живых под ней – никого.
Пусто, я вижу это собственными глазами.
И собственными ушами слышу, как из этого «пусто» в мою дверь опять что есть силы стучат.
Ручка двери начинает быстро-быстро нажиматься вверх-вниз.
В глазке вместо лестничной клетки – темень.
* * *
С тех пор, как скрести и стучать стало в подъезде, по соседям поползли холодные шепотки. Мол, если открыть тому, кто стучит, тут же упадёшь замертво. В угловом подъезде так уже два человека погибло. Скорая, мол, констатировала сердечный приступ и увезла. Кто, мол, хочет быть следующим?
Следующим я быть не хочу.
Но в угловом подъезде живёт мой друг Генка, мы учились с ним в школе и вместе ходили на волейбол, а теперь чуть ли не каждое утро треплемся на автобусной остановке. Он – с солидным чёрным офисным чемоданчиком в руках, я – вынув наушники и даже поставив в них на паузу хэви метал.
Генка говорит, не было у них никаких приступов и никаких скорых. А было, говорят, как раз в нашем подъезде и даже на моём этаже.
Ещё Генка говорит, что не так уж плохо нам сейчас и живётся. Он вот на работе по дэ-мэ-эсу сходил к неврологу, взял рецепт на таблетки – «ничего такого, просто снотворное», – и почти что нормально спит.
Я смотрю на Генку и думаю, что следующей фразой он посоветует, что
