нареканиям».
Против нового министра юстиции Акимова выступил бывший министр юстиции граф Пален. Многократно заявлял он прежде, что не в его вкусе новые веяния, но по настоящему спору он перешел на другую сторону, а на его стороне были все преимущества: и посадка у него была иная, не то что у противника, напоминавшего своим обликом скорее приземистого оруженосца, да и приемы графа Палена показывали, что он из «посвященных» ударом рыцарского меча. «Недовольных и без того много, — сказал он. — Дворянство всегда было опорою престола, но новыми законами оно будет раздражено; хотят то же самое сделать с судьями. В бытность мою министром, я имел много неприятностей от несменяемости судей. Но надо быть хладнокровным и не выходить из терпения. Надо помнить, что без несменяемости правды не существует». Далее он напомнил, что несменяемость была введена Александром II, а что обещано одним царем — обязательно для другого, и даже пророчески предупредил, что несоблюдение этого начала погубило короля Людовика XVI. Эти начала надо сохранять и отстаивать для блага России.
Фриш, товарищ председателя Госсовета, слывший знающим правоведом, указал, что «несменяемость существует у нас уже с Екатерины II, правда, только для судей, избранных дворянами, а после Александра II это начало было распространено родителем Вашим (то есть Александром III) даже на земских начальников в качестве судей, каким же образом можно теперь решиться это начало отвергнуть? Отмена была бы ошибкою»12.
При виде подобных сшибок и аналогий государь как бы оробел и заметил (по протоколу): «Я ничего не имею против несменяемости».
А Акимов, уже скрываясь с арены, робко прибавил: «Против принципа несменяемости я ничего не имею, но желательно, чтобы хоть в случаях чрезвычайных государь мог принимать меры относительно увольнения судей, и перешел ко второй части той же статьи: во всех случаях, где оклады и пенсии чиновникам не установлены законами, они очевидно определяются государем; хотя эта любопытная очевидность, о которой, как указывалось, так хлопотал Витте при изготовлении „нашего проекта“ в Комитете министров, вызвала даже замечание государя: „…однако в проекте Государственной канцелярии этого правила совсем не было“». Даже Дурново усомнился в этой очевидности, заметив, что лично государь назначал пенсии только за заслуги исключительные, которые он один мог оценивать. А Сабуров бросил реплику совсем противоположного характера, что оклады, не установленные законами, должны определяться Думою и Государственным Советом.
Но граф Витте, очевидно, раздражился и заявил: «Так поставить этот вопрос нельзя»; и представил три случая необходимости такого права для монарха: «Есть тайные агенты за границею, их надо содержать; министрам надо назначать усиленные оклады, наконец, есть суммы на известное Его Величеству употребление. Дума же их не даст».
Сшибка с участием царя, внимательно слушавшего, закончилась «рыцарским» напоминанием Петра Николаевича Дурново: «Древнее право царей — право жаловать своих слуг — должно быть сохранено за монархом!» Вероятно, он вспомнил «боярина Оршу» Лермонтова: «Пожаловал в веселый миг соболью шубу с плеч своих!»
Прерогатива царского пожалования усиленных окладов и пенсий была сохранена. Ключи от двери в сокровищницу остались в руках монарха.
Следующая наиболее важная статья была о неприкосновенности права собственности вообще и, в частности, собственности на землю. Она вызвала страстные прения, причем также с полною перегруппировкою борцов. Представителем непримиримых аграриев выступил граф Пален: «Основание государственного благосостояния состоит в охранении священного принципа собственности; где в землях нужда, их можно будет добровольно купить. Дума должна это знать. Если поколебать собственность, то все нужно бросить. Допущение принудительного отчуждения собственности для наделения крестьян — это колебание основ государства». Его поддержал великий князь Николай Николаевич13, к ним примкнул и И. Л. Горемыкин. Он хотел добиться исключения всех статей о правах подданных. Когда же это не удалось, он предложил ограничиться неприкосновением собственности, которая, говорил Иван Логинович, должна быть установлена в ясной редакции, чтобы устранить поползновения Думы к наделению крестьян землею на счет частной собственности; русский народ поймет, что обсуждение этого вопроса может быть только по инициативе государя. Разумные крестьяне приобрели собственность при помощи крестьянских банков, и они благодарны правительству. Проекты вроде Кутлеровского (только что отвергнутый царем. — А. С.) производят неудовольствие даже среди крестьян. В вопросе о собственности нельзя оставлять щели. Пусть крестьяне ожидают помощи от государя, а не от Думы. Надо сказать, что отчуждение возможно только для нужд и пользы государства, или, как уточнил он позже, в случаях, законом определенных.
Противоположную позицию занял граф Витте, выражавшийся с особою страстностью. «Объявить крестьянам, — сказал он, — что отчуждение не допускается для надела их землею, это будет величайшею ошибкою. Несомненно, у нас будет закон, который допустит отчуждение частной собственности в пользу крестьян. Проект Н. Н. Кутлера я считаю вредным не потому, что собственность священна, а потому, что для государства вредно уничтожение культурных хозяйств. Если согласиться с Горемыкиным и запретить Думе касаться вопроса о частной собственности и если правительство не спасует, а действительно не допустит, чтобы Дума обсуждала проект об отчуждении частной собственности в пользу крестьян и чтобы этот проект прошел через Думу в Государственный Совет (прохождение его в Совете и для Витте казалось невозможным, ибо в марте Госсовет „зарубил“ его проект о „хуторизации“), то через два месяца придется Думу разогнать штыками». Он, впрочем, полагал, что депутаты и сами поймут, что осуществить этот проект невозможно, и сами от него потом откажутся.
В виде последней реплики ему аграрии представили такие же кровавые перспективы. Граф Пален завил, что если Дума захочет отобрать земли, то ее, наверное, придется распустить или даже разогнать штыками.
И. Л. Горемыкин заметил, что если допустить обсуждение этого вопроса в Думе, то ее придется брать в штыки. Дума постановит обратить земли в национальную собственность, а это будет началом революции.
И наконец, в заключение Э. В. Фриш предложил редактировать статью так, что принудительное отчуждение недвижимой собственности допускается, когда это будет признано необходимым для государственной или общественной пользы за справедливое и приличное вознаграждение. С этой редакцией согласился и государь император.
Этот страстный спор по наиболее важному вопросу между сторонниками и противниками «отчуждения» части земель в пользу крестьян обнажил отсутствие у всех группировок властных структур аграрной программы. Как представители «непримиримых аграриев»14 (Пален, «Николаша», Горемыкин), так и их оппонент Витте, не дали решения проблемы, рисуя те же кровавые перспективы, как
