великий князь Николай Николаевич. Граф Пален принял среднее мнение — исключить из рассмотрения Думы только учреждение императорской фамилии, а по остальным частям сохранить за монархом только право инициативы. Но это предложение было обречено. Ведь смысл был как раз в том, чтобы «забронировать» Основные законы все от первой до последней строки. Разговор о царской фамилии — это только удобный предлог.
Представитель другого мнения, Э. В. Фриш, подчеркнул, что если после 17 октября были беспорядки, то теперь, если дарованные права будут отняты, беспорядки возобновятся с новою силою, а акты о гражданских правах, исходящие от верховной власти, должны вести к успокоению.
Но всего любопытнее была вторая речь графа Витте, замечает Н. Таганцев. Она свидетельствует, какая неразбериха выходила из двойственных государственных стремлений графа — показного и внутреннего. Он заявил: «Действительно, по смыслу всех актов, изданных после 17 октября, все Основные законы должны идти в Думу и Государственный Совет. Но это не относится к вопросам о престолонаследии, о вступлении на престол, о вере и об императорской фамилии». «Все эти законы, — продолжал граф, — составлены гениальным Сперанским; иначе от них не осталось бы и следа. Если же пересматривать эти законы, то надо установить право государя их изменять единолично, надо считаться с государственными потребностями, которые выше логики». Вот он, образец государственной мудрости: для проведения перестройки страны сверху — поступать вопреки логике! (Замечание Таганцева. — А. С.). Граф Сольский сделал заключение, что нужно в Основных законах отделить Учреждение об императорской фамилии как не могущее подлежать рассмотрению Думы. Конец этому единоборству, по словам графа Витте, «государственных потребностей с логикою», был положен председателем, заявившим, что «надо будет еще обсудить этот вопрос в отдельном совещании. Я после укажу, из кого его составить»8.
Специальное Совещание об императорской фамилии было действительно образовано из великих князей: Владимира Александровича (председатель), Андрея Владимировича и Александра Михайловича, с участием министра двора и уделов барона Фредерикса и государственного секретаря барона Ю. А. Икскуль фон Гильденбрандта. Это Совещание выработало три статьи, повторявшие мнение, высказанное в общем Совещании окончательно графом Сольским и перешедшее в Основные законы (изд. 1906 г.), а именно статью 8 — что государю принадлежит исключительное право почина по пересмотру Основных законов вообще; статья 39, что император при миропомазании (то есть при совершении обряда коронования) обязуется свято соблюдать законы о престолонаследии, и статья 125, что учреждение об императорской фамилии может быть изменено только лично государем (курсив мой. — А. С.).
В этих исключительных правах императора — суть Конституции 1906 г. Здесь, как и в ранее изданном 20 февраля Манифесте об учреждении законодательной Государственной Думы, заявлялось, что Дума не имеет права возбуждать вопрос об изменении Основных законов, что это исключительное право оставлено за императором (по ст. 8, 39). Оно истекает из царственно-мистической сущности миропомазанника. Простые смертные не имеют прав изменить конституцию страны, охраняющую органическое ее развитие, исключающее «крутые» перевороты, кровавые «разборки», подымающие Россию на дыбы, а россиян на дыбу. С этим согласились не все. Уже тогда у либеральной демократии была своя система координат и ценностей, своя жизненная позиция. И она с этих позиций резко оспорила, осудила указанные положения новой редакции Основных законов, и это проявилось уже на Совещании, когда эта работа вышла на пик нагрузок как политических, так и психологических.
Напряжение было задано речью Николая II при обсуждении статьи — о сущности самодержавной власти. Он говорил: «Я не переставал думать об этом вопросе с тех пор, как проект пересмотра Основных законов был в первый раз перед моими глазами… Все это время меня мучает чувство, имею ли я перед моими предками право изменить пределы власти, которую я от них получил. Борьба во мне продолжается. Я еще не пришел к окончательному выводу. Месяц тому назад мне казалось легче решить этот вопрос, чем теперь, после долгих размышлений, когда настает время его решить… Искренно говорю вам, верьте, что, если бы я был убежден, что Россия желает, чтобы я отрекся от самодержавных прав, я бы для блага ее сделал это с радостью. Акт 17 октября дан мною вполне сознательно, и я твердо решил довести его до конца. Но я не убежден в необходимости при этом отречься от самодержавных прав и изменить определение Верховной власти, существующее в статье 1-й законов Основных уже 109 лет». «Я знаю, — продолжал монарх, — что если статья 1-я останется без изменений, то это вызовет волнение и нападки со стороны так называемого образованного элемента, пролетариев, третьего сословия, но я уверен, что 80 % русского народа будут со мною, и окажут мне поддержку, и будут мне благодарны за такое решение». Император по-своему был прав, зачислив во враги трона интеллигентов, пролетариев и буржуа, но он ошибся и в отношении крестьян (80 % подданных). Статистик он был слабый, но и как пророк не состоялся. Не оказал этот народ ему поддержки ни в Думе, ни в февральские дни, когда содействовал или безучастно смотрел, как разносили самодержавный уклад, якобы «вросший в народное сознание», и трепали без боязни «бармы Мономаха». Император ясно заявил, что желает сохранить титул неограниченного самодержца, что первую статью не следует трогать, что опасно всякое новое ее изложение, даже то, которое предложено Советом министров, ибо и в нем нет понятия неограниченности. Витте же подчеркивал, что он внес в «советский» проект понятие самодержавности, чтобы подчеркнуть незыблемость прав монарха в случае удаления понятия неограниченности.
Выступая после взволнованной речи Николая, премьер встал во весь огромный свой рост и как бы завис над сидевшим малорослым императором. «Этим вопросом, — заявил премьер, — разрешается все будущее России. Если Ваше Величество считаете, что не можете отречься от неограниченной власти, то нельзя писать ничего другого. Тогда нельзя переиздавать Основные законы»9.
Так началось обсуждение самого серьезного по царской оценке принципа, затянувшееся далеко за полночь. Царь готовился к бою. Накануне в 6-м часу вечера он принял Горемыкина, прибывшего по царскому вызову в Александровский дворец, и долго с ним беседовал. Дневниковая запись лаконична («принял Горемыкина в 6 часу»)10. Круг проблем был очерчен ходом работы Особого совещания и намерением царя назначить Горемыкина — старого стойкого оппонента Витте — премьером. Горемыкин имел прочную «славу охранителя исконных начал». В канун Совещания царь дал специальную аудиенцию Витте (4-го в 6 часов), по-видимому, ход заседания, позиция Витте побудили царя встретиться с Горемыкиным, ранее к участию в Совещании не приглашенным.
