знакомством, сел на задние лапы.
— Ну, теперь совсем покоя не будет в доме, — рассердилась Вардо. — Мало было одной, так они вторую где-то выискали! А как их кормить в такое время, об этом никто не подумает.
Корнелий стоял смущенный и виновато поглядывал то на хозяйку дома, то на привезенную им собаку.
— Ты напрасно сердишься, мама, — заступилась Нино за Леду. — Посмотри, какой у нее умный и преданный взгляд.
— Да, собака очень умная, — сказал Корнелий и предложил Нино: — Вот наденьте-ка мою фуражку.
— А зачем?
— Я вам говорю — наденьте, тогда увидите.
Нино надела фуражку. В тот же момент Корнелий опустил цепочку и приказал Леде:
— А ну, сними. Живо.
Собака прыгнула, схватила фуражку зубами, отдала ее Корнелию. Этот номер привел женщин в восторг. Нино стала надевать фуражку на всех поочередно и приказывала Леде снять ее. Когда очередь дошла до Маргариты, та подняла крик.
— Не бойтесь, — попытался успокоить ее Корнелий и подтянул цепочку. — Я не пущу собаку.
Но в тот же момент цепочка оборвалась, звякнула об пол, и Корнелий схватился за палец.
— Поранили? — спросила Маргарита.
— Цепь в ржавчине, как бы не случилось чего, — забеспокоилась няня Саломэ. — Нужно высосать кровь.
— Я принесу сейчас йод, — сказала Вардо.
— Лучше высосать, — настаивала няня.
— Противно, йодом прижгу, — отнекивался Корнелий.
— Что значит «противно»? А еще солдат! А еще на войну идете! — подтрунивала над ним Маргарита.
Корнелий отошел в сторону и стряхнул в камин кровь с указательного пальца. Однако кровь продолжала сочиться, а Вардо никак не могла найти йод. Тогда, не спрашивая согласия Корнелия, Маргарита схватила его за руку и прильнула губами к пораненному пальцу. Корнелий вздрогнул, точно ему прижгли ранку раскаленным железом. Маргарита подняла голову. Ее голубые глаза странно блестели.
— Фу, у вас кровь на губах, идите обмойте скорей! — вскрикнула Нино.
Маргарита направилась к умывальнику. В ней было что-то театральное, вызывающее.
Возвратившись, Вардо прижгла Корнелию палец йодом и перевязала бинтом.
За ужином Корнелий рассказывал о Боржоме, о том, как он устроился там, как проводит время. Эстатэ не было в Тифлисе. Он уехал на Батумский фронт и оттуда почему-то ничего не сообщал о себе. Сидевшая за столом Маргарита успокаивала Вардо. Говорила, что он, по всей вероятности, находится при штабе, а потому непосредственная опасность ему не грозит.
В тот вечер Корнелию не удалось остаться наедине с Нино.
На следующий день, с утра, он вместе с Сандро Хотивари и Петре Цхомелидзе помогал капитану принимать снаряды из арсенала. Обедал он в бригаде и только к вечеру возвратился домой.
Проспав два часа, Корнелий побрился, надел синие диагоналевые брюки, синюю сатиновую рубаху и вышел к чаю. За столом, улучив момент, он шепнул Нино:
— Мне нужно сказать вам что-то важное, ждите меня в своей комнате.
СВИДАНИЕ И РАЗЛУКА
Стоит-высится дерево на вершине Нана-горы,
А лозочка вокруг него вьется.
Как им сладко вдвоем, как баюкает их,
Едва вея, дыхание счастья.
Из китайской лирики
1
В светлой и уютной комнате Нино стояли туалетный столик с круглым зеркалом с двумя амурами по бокам, зеркальный шкаф, кровать орехового дерева и письменный стол.
Два окна комнаты выходили в сад. Сейчас они были открыты, и сквозь белые тюлевые занавески вместе с теплым ветерком из сада доносился нежный запах только что распустившейся сирени.
В ожидании Корнелия Нино сидела в кресле, глубоко задумавшись, и смотрела на свои бледные руки, лежавшие на коленях.
В комнату вошел Корнелий.
— Простите, я заставил вас ждать… — обратился он к девушке.
Нино ничего не ответила, но от волнения сильно побледнела. Она смотрела на Корнелия широко открытыми глазами и думала только об одном: «Что же такое важное он хочет сказать мне?»
Волнение Нино передалось Корнелию. Не зная, с чего начать, он прошелся по комнате, подошел к окну и посмотрел в сад. Перед самым окном стояло тутовое дерево, ствол которого обвивала виноградная лоза. Рядом, слегка покачиваясь и шелестя, благоухали кусты сирени. Высоко в небе мерцали звезды. «Да, — восстанавливал он в памяти тот план, который наметился у него, когда он шел сюда, — ну, скажу сначала несколько слов, почему задержался, а потом приступлю к самому главному».
Нужно было спешить. Но, как назло, все слова, приготовленные для свидания, вдруг вылетели из памяти. Он стоял перед окном, словно немой, не зная, как ему быть, как выйти из неловкого положения. Подошел к покрытому зеленой бумагой письменному столу. На столе рядом с чернильницей лежало несколько книг и тетрадей — в то время Нино уже посещала высшие женские курсы. Перелистал одну из тетрадей, в которой были записаны конспекты лекций по эстетике.
— Кто вам читает этот предмет? — спросил он.
— Платон Могвеладзе.
Корнелию неприятно было услышать это имя.
— Знаете, — добавила Нино, — в его лекциях так ясно чувствуется, что он поэт.
— Недавно я прочел какое-то очень длинное и очень туманное его стихотворение — сущая чепуха. По-моему, он рехнулся.
— Нет, знаете, он просто странный человек, — поправила его Нино. — У нас на курсах его называют артистом.
Она подошла к зеркалу, поправила прическу и заложила руки в карманы пестрого джемпера, красиво обтягивавшего ее стройную, гибкую талию.
Прислонившись спиной к стене и скрестив на груди руки, Корнелий пристально поглядел на девушку.
— Итак, Нино, — неожиданно сказал он, — сегодня последняя ночь…
— Как последняя? — испуганно спросила девушка и подняла брови, похожие на крылья летящей ласточки.
— Да, завтра утром я еду в Боржом и через несколько дней буду на фронте. Что случится дальше — не знаю. Может быть, меня сразит турецкая пуля, и тогда мы никогда уже больше не увидимся.
— Корнелий, не говори так, — почти вскрикнула Нино, и в голосе ее прозвучали одновременно и упрек и тоска.
Корнелия взволновало, что она обратилась к нему на «ты». Он подошел к ней совсем близко и оказал:
— Ты не догадываешься, зачем я сейчас приехал в Тифлис?
— Зачем?..
— Я должен был обязательно повидать тебя… Скажи, твои родители знают?
— А что они должны знать? — удивилась девушка.
— Ну… про наши серьезные отношения, — уже совсем твердо сказал Корнелий.
— Я пока ничего не говорила маме, — виновато ответила Нино и опустила голову.
Корнелию стало жалко ее, и он решил ни о чем ее больше не спрашивать, а сказать все прямо. Но он снова растерял все необходимые слова, разволновался и побледнел.
Его волнение и растерянность передались Нино, и теперь они оба бессмысленно ходили по комнате из угла в угол. Корнелий опять остановился у
