И тут только приметил, что стена эта вся колеблется, как туман зыбкий, переливается. Верочка моя руки тянет ко мне, а я тут лежу, немощный. А Егоровна заторопилась, зашептала чего-то, закрутилась на месте, как уж на сковороде, руками затрясла. И тут вижу я диво-дивное. Из стены-то этой, прямо возле моей Верочки, что-то чёрное стало проступать, всё больше и больше, как одуванчик эдакий пушистый, большой только. И выбралось в подпол существо какое-то, я его очертаний и не разберу даже, оно всё, как та стена зыбкое какое-то было, неясное. Перепугался я здорово, да только желание Верочку спасти сильнее было. Собрал я последние силы и поднялся, схватил Верочку за руки, тяну, а не могу вытянуть, она мне «Больно, больно!» кричит.
И тут Егоровна ко мне подскочила, я рванулся от неё, и в этот миг почувствовал как тянет меня внутрь той стены. В глазах потемнело, пеленой всё покрылось, только держу Верочку за руки, не выпускаю, а кругом всё плывёт, как на качелях, чую, как мы словно летим куда-то с бешеной скоростью. Последнее, что услышал, был голос Егоровны, она вопила, как резаная:
– Куда? Куда, гад? Нельзя тебе!
И смолкло всё. Тишина звенящая нас накрыла. Я про себя лишь успел подумать- померли мы, видать. И всё.
Не знаю, сколько мы так летели, только очнулись мы уже в каком-то лесу. Красиво там, Леонид, и не описать. Листва на деревьях стократ зеленее, и небо голубое такое над лесом, а цветы какие… Такого цвета на земле и вовсе нет, не описать его. Неземной цвет. Обнял я свою Верочку, обрадовался как ненормальный. Пляшу вокруг неё. А она плачет.
– Ты чего, – говорю, – Ревёшь, глупенькая?
– Как не реветь? Вот где мы с тобой?
– А хоть бы и у чёрта на куличках, – отвечаю, – Какая разница, коль мы вместе наконец. Да и не больно-то это место на ад похоже. Пойдём-ка, оглядимся.
И побрели мы с ней по склону вниз. А там, внизу, долина расстилается меж горами, и в долине той – деревня вроде как. Домики только не как наши, а какие-то, как игрушки ровно, и тоже цветы повсюду. И люди идут нам навстречу. Ну, точно, думаю, померли мы, встречают, поди-ка нас. Люди приветливые. Приняли нас, как родных. Домик наш нам указали, представляешь? Будто ждали. Мы их спрашиваем, мол, где мы и всё такое. А они отвечают, и сами не знаем. И как очутились тут не помним.
Пошли мы в свой дом. Жизнь потекла. Так же, как и тут трудились в саду своём, только там дивное всё какое-то, иное. Не могу я этого описать, давно было, да и я мужик деревенский, не умею красиво-то сказывать. Одним словом, хорошо там было, не рай вроде это, но и рай не нужен с таким житьём. А однажды увидел я тех существ. Они в лесу обитали, что на горах рос. Что было за теми горами, я не знаю, сынок. Никто туда не ходил никогда. Существо высокое было, почти с дерево ростом, мне показалось, как человек в балахоне сером, а на голове то ли уши длинные, то ли рога как у оленя, только веточек-то поменьше. Глаза большие, как у совы, и цвет у них как вот у тех цветов, что растут там. Не объяснить его земным-то языком. Испугался я. А люди мне объяснили, что эти существа из леса никогда не выходят и никого не трогают, смотрят только издалека, наблюдают. Я вроде и успокоился.
И вот, в одну из ночей, легли мы с Верочкой спать. И только я стал засыпать, как чувствую – словно потянуло меня куда-то к потолку, я сел, ничего не понимаю. А меня всё сильнее и сильнее тянет, и вдруг, как и в прошлый раз потемнело всё, голова закружилась и понесло меня на бешеной скорости куда-то, только тьма кругом. Я сознание-то и потерял снова. А как очнулся, вижу, лежу я у своих ворот на траве. Рядом Егоровна стоит. Подскочил я, схватил её за грудки:
– Ты что, – говорю, – Снова удумала? Верни меня назад!
А она мне и отвечает:
– Совсем башку-то тебе напекло на солнце, пить надо меньше, дурак неотёсанный! Даже до дому не дошёл, у двора свалился. Ладно я мимо шла, совсем бы спёкся тут.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Где моя жена? – кричу я ей.
– Да откуда ж я знаю!
– Верни меня туда, – кричу, – Она у тебя в подполе, где проход в стене!
А вокруг нас уж люди собираться начали, глядят во все глаза.
– Вот, поглядите, – смеётся Егоровна, – Каков дурак! Я же его спасла ещё от удара. Лежит на солнце. Напился до белой горячки, несёт чушь всякую!
И пошла к себе в дом. Меня же в дураках и оставила перед людьми. Кто-то головой покачал, кто-то пожалел, кто-то пристыдил. Мол, вот почему тебя два дня не видать было, пьянствовал где-то.
– Как два дня? – спрашиваю я.
Ведь я в том мире несколько месяцев прожил. Сел я на лавку у ворот и заплакал.
– А что же, этот? Который вылез с той стороны сюда? Это, выходит, наш лесной товарищ и был?
– Он, я думаю.
– Но ведь ты говорил, ещё ваши деды его раньше видели, значит он приходил и до того?
– Я думаю, что приходил. Там, в том месте, в подполе, разлом какой-то есть. Только раньше существо это, видимо, могло меж мирами ходить, когда ему надобно. Тогда и избы на том месте и вовсе никакой не было. А Егоровна слово ведьмино знала и запечатала тот проход. Иных мыслей нет у меня.
– Что же делать нам?
– Я вот что думаю, этот знак на руке моей, он не зря появился. И горит ладонь моя, как в огне. Да и этот… лесной-то… приходил сегодня ко мне. Сказал, что время пришло.
Я смотрел на деда и ждал, что же он скажет. Но дед молчал.
– Думаешь, сегодня проход откроется? – спросил я его наконец.
Тот молча кивнул. Видно было как дед Матвей волнуется. Он ничего почти не соображал, все его мысли были заняты тем, как всё пройдёт и не ошибся ли он.
– Так идём в подпол, – ответил я, после паузы, – И всё увидим.
Но не успели мы откинуть крышку подпола, как ставни на окнах затряслись от мощных ударов, которые сотрясали, казалось, не только окна, но всю избу. Стены заходили ходуном. Посыпалась извёстка с печи. Такого ещё ни разу не было здесь за время моего присутствия. Мы с дедом покрылись холодным потом. Признаюсь, я был напуган так, как никогда до этого.
– Откройте! – послышался снаружи женский голос.
Я удивлённо воззрился на деда. Тот был белее мела, лицо его просто светилось в темноте избы. Ноги его подкосились, и он упал на пол.
– Верочка! – лишь только произнёс он.
Я в недоумении воззрился на него.
– Верочка?!
– Это её голос. Её. Я его из тысячи узнаю. Верочка!
И дед на полусогнутых ногах пополз к окну.
– Дед Матвей, ты чего? Ведь это обман, сам мне говорил! Сейчас откроешь, а он нас обоих замотает в эти, как их, коконы! – от волнения я забывал слова и путался. Руки мои тряслись.
Дед тем временем уже полез отворять окно. Я перехватил его и усадил на пол.
– Дед Матвей, не надо открывать, пожалуйста. Давай в подпол спустимся, а? Может там проход этот открылся, ну давай?
Дед взглянул на меня безумными глазами и послушно, как ребёнок, пошёл за мной к откинутой над подполом половице.
Мы оба спустились вниз, я зажёг свой фонарь. В подполе было тихо. Мы ощупали всю стену сверху донизу, но это была просто стена. Ничего не дрожало, не переливалось и не плыло, как рассказал мне дед. Ладонь деда по-прежнему горела. Он попытался приложить её к стене в одном, в другом месте, пытаясь открыть вход, но ничего не выходило.
Дед Матвей принялся пинать стену и колотить в неё кулаками, а сам плакал. Я еле успокоил его и оттащил от исписанной символами поверхности. Мы сели на пол и уставились друг на друга.
– Как же так, сынок, а? Ведь он же сказал про время, – всхлипывал дед, утирая слёзы рукавом рубахи.
Я ничего не ответил.
Наверху всё так же грохотало и бушевало, лесной чудь нынче разошёлся не на шутку. Внезапно дед поднялся на ноги и полез наверх. Я отправился за ним. Поднявшись в избу, дед немного постоял, а после решительным шагом направился к выходу.
