– Какой же?
– Они не могут вернуться в этот мир. Но я могу забрать с собою тебя.
Дед расправил плечи и вскинул голову, по глазам его текли крупные слёзы, он молчал.
– Так ты согласен? – спросил парень.
– Ещё бы, – только и сумел вымолвить дед, – Хоть последние дни, но проведу с ними рядом.
– Ну что же так мрачно? – мягко ответил парень, – Вам отмеряно ещё лет по двадцать земной жизни!
– А, кстати, про знак на ладони Матвея, – повернулся парень ко мне, – Я не ответил на твой вопрос. Этот знак возник из-за того, что в тот момент, когда вы решили подпортить стену с этой стороны, с другой пытались открыть проход наши. Чтобы я смог вернуться. Они тоже знали, что срок истёк. Прости, Матвей, сильно тебя обожгло? Наша сила может навредить человеку, но они не со зла. Там у тебя всё пройдёт и не будет больше болеть.
– Да-а-а чего уж там, – дед махнул рукой, – Идём лучше.
Мы все втроём двинулись в сторону подпола.
– Погоди, – снова сказал я, – А сейчас, после того, как вы уйдёте, проход останется действующим?
– Нет, – ответил парень, – Мы решили перенести его в другое место. Люди не должны знать о нём. Ведь далеко не все доброжелательны, как ты и дед Матвей. Помни, что я говорил – мёртвые ходят среди вас.
Я кивнул.
Мы спустились вниз. Странно, но в маленьком подполе нам не было тесно, словно пространство расширилось. Я увидел, как стена поплыла, начала дрожать и переливаться, словно по ней стекали струи воды. Внезапно стена пропала, и я увидел арку, за которой начинался изумрудный лес и синело неземное небо. По цветущему лугу в нашу сторону стремительно бежала юная, красивая девушка в голубом сарафане, она раскинула руки и смеясь, громко кричала:
– Матвей! Матвеюшка!!
– Верочка! – вскинул руки дед.
Но тут же осёкся и повернулся ко мне:
– Сынок, спасибо тебе за всё! Ты вспоминай меня, и прости старого дурака, коль чем тебя обидел, не держи зла. А нашим-то деревенским скажи, мол, дед Матвей говорил давеча, что в лес по грибы собирается. Пусть думают, что в лесу я пропал. Поищут-поищут, да и забудут. Кому я тут нужен. Ну, прощай, Леонид!
Мы крепко обнялись с дедом и мои горячие мужские слёзы смешались с его слезами.
– Дед Матвей, это тебе спасибо! За то, что показал мне какой она может быть – настоящая любовь. Я раньше думал, что так только в сказках любили.
Парень улыбнулся:
– Твоя любовь будет такой же крепкой, как у Матвея. И недолго уж тебе ждать. Отправляйся-ка в эту субботу на лесное озеро. Ты там очень нужен будешь. Ну прощай!
– Прощай, – ответил я.
Парень подхватил деда Матвея, они рухнули в эту арку, и всё стемнело.
***
В субботу я отправился на лесное озеро, как и велел мне иномирец. На озере купались две подружки, одна из которых начала тонуть. Я очутился там как раз вовремя. Я успел спасти её. Свою Танечку. Из города я навсегда переехал в деревню. Тот подпол мы засыпали. Отстроили новый дом. У нас трое детей, и наша любовь становится лишь сильнее с годами. Иногда, когда я выхожу вечером во двор, полюбоваться на звёзды, они здесь такие огромные и яркие, мне кажется, что я вижу там, среди звёзд деда Матвея и его Верочку, как символ вечной любви…
Тварь
– Раз в году только и выползает она на свет Божий, чтобы погреться под лунным светом, тогда-то и можно её увидеть. Только не к добру это – увидеть-то её, вон Михайло, кузнец наш, о прошлом годе увидал её, так и погорел в ту же неделю. А Степан-охотник? Тоже увидал, как она лежит на руинах, так не прошло и нескольких дней, как его на охоте кабан задрал, о как.
Мужики, остановившиеся на ночлег на постоялом дворе, который держал отец Ванятки, Гаврила, устроились после сытного ужина под раскидистой липой, и вели неспешную беседу. Речь у них, как это водится, зашла от бытовых забот, да от вопросов, кто куда путь держит, к темам мистическим и таинственным. Дед Игнатич, который был на дворе и за конюха, и за дворового, и за плотника, вспомнил про старую барскую усадьбу, о которой ходили в их селе нехорошие слухи, место то считалось проклятым, жила там она – тварь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На небе взошёл молодой ясный месяц, и мохнатые жёлтые звёзды глядели ласково с вышины на Божий мир. Ванятка, которого мать давно уж гнала спать, всё крутился тут же, слушая рассказы постояльцев. Нынче пошёл ему девятый год. Был он мальчик шустрый, резвый, любопытный и внимательный. Всё-то было интересно его пытливому уму. То он спрашивал, где зимуют караси, то отчего петух поёт «кукареку», а не иначе, то отчего дядька Митяй перелезал ночью через забор от тётки Лукерьи, что живёт напротив их двора, а тётка Лукерья провожала его, стоя на крыльце, в одной ночной рубахе.
Вот и сейчас услышал он беседу мужиков, и запала она ему в сердце. Про усадьбу-то он давно слыхал. Отец ему строго-настрого наказал туда не соваться.
– Иначе выдеру, как сидорову козу, – сказал он Ванятке.
Отца Ванятка слушал. Да только уж больно интересно было ему поглядеть, что за тварь такая, которая под лунным светом греться выползает. Что там вообще внутри старого дома? Что скрывается за толстыми стенами, в которых местами зияли проломы, за окнами без стёкол, из которых выглядывала высокая лебеда? Вот бы хоть одним глазком глянуть, хоть разок сходить туда да всё рассмотреть.
Лишь однажды издалека и видел он ту усадьбу, когда с дедом Игнатичем в лес ходил веники готовить. Ребята, с которыми он дружил, боялись туда идти, и на Ваняткины уговоры не поддавались. Мать в лес не ходила, ей и тут работы невпроворот было, отцу помогала. Двор большой, народ останавливался на ночлежки каждый день, и дел хватало. А Глашка с их двора, помощница матери, с которой Ванятка ходил по грибы и ягоды, завсегда обходила то место стороной, как ни упрашивал её Ванятка. Если же начинал он крепко ей досаждать, могла и хворостиной огреть и прикрикнуть:
– Не болтай-ко лишка, не то услышит тварь!
Любопытство мальчишки от тех слов подогревалось лишь пуще, и крепко засела у него в головке мысль про ту тварь. Какая она из себя? Откуда там взялась? Почему она плохая? Отчего греется под луной, разве от лунного света есть тепло? Сегодняшний подслушанный разговор лишь усилил его думки.
– Выходит она на полную луну, когда та красной становится, как кровь, и висит над землей низко-низко, огромная и молчаливая. Кажной год эдакая ночь бывает. Обычно в июле, – поднял вверх палец дед Игнатич, – Скоро уж вот снова времечко это наступит.
Тут на крыльце показалась мать Ванятки, Лидия, и, окинув взглядом двор, строго закричала:
– Это что это ты по сей пору шатаешься, а? А ну иди спать, бесстыдник! Я его обыскалась, а он вон где. Крутится возле больших, гляди-ко, разговоры слушает.
Ванятка нехотя поднялся и пошёл в избу. Забравшись на полати, где спал он с младшими сестрёнками-двойнятами, Дашкой да Машкой, он долго не мог уснуть, всё ворочался, не шли у него из головы слова деда Игнатича про то, что скоро время наступит.
– Вот бы глянуть на эту тварь хоть издалека, – крутилось в голове.
***
В другие дни народу привалило на двор ещё больше, ярмарка была в городе, который располагался неподалёку. Вот и останавливались те, что издалека, на ночлег. Отец Ванятки радовался, прибыль шла, только успевай одних провожать, других встречать. Мать тоже урабатывалась так, что к вечеру была без ног. За Ваняткой особого пригляду в эти дни не было, главное на глаза не попадаться взрослым, а так никто и не вспомнит, на обед крикнут, да спать ночью.
