Браун обиженно взвизгнул и устремился следом.
Антона не оставляли в покое мысли о Дроздовской. Слишком много неувязок. Все вокруг твердили о ее неуравновешенности, нервозности, склонности к истерикам и депрессиям. Все, кроме Кати... А верил Антон почему-то именно Кате. Получалось, все остальные лгали.
Ну ладно, театр... В театре Дроздовскую не любили. Черт ее знает почему. Там свои законы – волчьи. Место под солнцем там выгрызают зубами, забыв о совести и принципах, с легкостью переступают через тела поверженных друзей.
Но родная сестра! Антон прокрутил в голове свой утренний визит к ней.
Элитный жилой комплекс, состоящий из трех высоких, стройных, как кипарисы, башен, в котором обосновалась старшая Дроздовская, располагался в живописном уголке Москвы. Но все равно смотрелся, как гнойный прыщ на безупречно чистой коже.
Антон заранее договорился о встрече по телефону. И был удивлен тому факту, что Наталья Андреевна пригласила его к себе домой, а не на работу, что, по идее, логичнее.
Преисполненный собственной значимости охранник на въезде в подземный гараж долго и придирчиво рассматривал удостоверение Антона, подозрительно сверял фотографию с оригиналом, связывался с кем-то по рации, даже зачем-то проверил багажник. Молчанов все стерпел, хотя в какой-то момент еле сдержался, чтобы не двинуть по наглой физиономии. Наконец охранник со вздохом сожаления поднял шлагбаум.
Дверь Молчанову открыла горничная и проводила в гостиную – обставленную по минимуму просторную комнату округлой формы. Серая замшевая мебель, домашний кинотеатр, треугольный камин из белого камня. Изогнутая стальная лестница в стиле хайтек вела наверх, на второй этаж. Сплошной металл и стекло. Дорого и со вкусом. Но Антон почувствовал себя неуютно, словно в царстве снежной королевы. Ему вспомнилась скромная однокомнатная квартира на окраине Москвы, в которой жила Юлия Дроздовская. Наверное, по контрасту.
По сверкающим начищенным ступенькам спустилась хозяйка. Холеная голубоглазая блондинка выглядела никак не старше 30–35 лет, хотя ей уже стукнуло 45. Волосы были собраны в тяжелый узел. Элегантный деловой костюм мышиного цвета выгодно подчеркивал достоинства безупречной фигуры.
– Здравствуйте, – радушно улыбнулась она и протянула твердую руку с коротко подстриженными ногтями. Никаких украшений. Только тоненькая цепочка из белого золота на шее.
– Извините за беспокойство, но мне просто необходимо задать вам пару-тройку вопросов.
– Ничего страшного. У меня есть несколько свободных минут. Садитесь. – Она царственным жестом указала на мягкое кресло. Антон отказался и выбрал высокий металлический стул с неудобной спинкой. Уютная, обволакивающая мебель расслабляла и притупляла бдительность. – Выпьете что-нибудь? Чай, кофе?
– Спасибо, нет.
– Итак, чем могу быть полезной?
– Расскажите мне о вашей сестре.
– О Юлечке? – Голос Дроздовской дрогнул. Или Антону показалось? – Бедная девочка... Она с детства была странной. Витала в облаках, жила в своем вымышленном мире. Поверьте, достучаться до нее было очень сложно.
– Поэтому вы с ней не общались?
– Кто вам сказал такую глупость? – Голубые глаза сузились, плеснули льдом. – У нас были прекрасные отношения. К сожалению, моя работа не позволяла нам видеться так часто, как мы того хотели. Я, знаете ли, врач, анестезиолог. Приходится много времени отдавать больным.
– Ясно, – протянул Антон.
Наталья Андреевна Дроздовская на самом деле когда-то, на заре туманной юности, работала анестезиологом. Сейчас же она заведовала частной клиникой неврозов и депрессивных состояний под многообещающим названием «Путь к счастью». Клиника располагалась сразу за Кольцевой дорогой, за постом ГАИ. В густом лесу на несколько гектаров раскинулись угодья, ранее принадлежавшие 4-му главному управлению Минздрава СССР, ныне же выкупленные неким законспирированным лицом. Помимо клиники неврозов на этой территории, скрывавшейся за высоким кирпичным забором, размещались роскошный парк с реликтовыми деревьями, элитный фитнес-клуб и коттеджный поселок. Непосвященный российский гражданин никогда не догадался бы, что за хилыми березками прячется настоящий оазис империализма.
– Скажите, Наталья Андреевна, что могло толкнуть Юлию на такой страшный шаг?
– Все, что угодно. Любая мелочь. Я ведь уже говорила, что Юля страдала нервным расстройством. А у людей с подобным диагнозом в анамнезе могут присутствовать любые отклонения от нормы.
– И все-таки. Что?
– Ее профессия, например. Вернее, ее невостребованность в профессии. Актеры вообще – люди неуравновешенные по большей части.
– Но у Юли вроде все складывалось удачно.
– Вы так думаете? – Дроздовская скептически приподняла идеально выщипанную бровь. – Юлечка мечтала о трагических ролях. И ей это было по силам, поверьте мне. У нее был огромный потенциал. Тонкое психическое строение, на грани срыва. Трогательная душевная надломленность чеховских героинь. Ей не нужно было это играть, она была такая, понимаете? Подлинная. А что она имела? Роль Зайчика в детской постановке?
– Ну, насколько я знаю, не все так ужасно, как вы расписываете. В новой пьесе у Юлии была большая роль. К тому же она должна была сниматься в кино. Известный режиссер утвердил ее без проб в свою новую картину.
– Повторяю, – холодно улыбнулась Дроздовская, как бритвой полоснула, – люди с расстроенной психикой – непредсказуемы. Простите, – Дроздовская поднялась с места, показывая тем самым, что аудиенция окончена, – но время поджимает.
Глава 6
Таня проснулась, разбуженная звенящей тишиной. Прошло уже несколько дней, как она обрела себя. Или, наоборот, потеряла.
Незнакомый мужчина, назвавший себя ее мужем Сергеем, грустно рассказал, что она, Таня, споткнулась, ударилась головой и впала в кому. Вот так, прозаично и буднично. Никакой романтики, никакого полета фантазии. Ни тебе пиратов, ни благородных разбойников... Таня попросила у него зеркало. Бледное худое лицо с запавшими глазами. Абсолютно чужое. Короткий ежик темных волос, потрескавшиеся губы. Таня никогда прежде не видела эту женщину.
Обычный человек на протяжении жизни сохраняет ощущение целостности окружающего пространства. Обычный человек знает наверняка, кто он такой, знает, что на самом деле он нечто большее, чем набор сенсорных восприятий, импульсов и инстинктов. А все потому, что его чувства, поступки и способности пропитаны воспоминаниями, как торт «Наполеон» – заварным кремом. Обычный человек не забивает себе голову подобными философскими сентенциями, его голова наполнена до отказа милыми сердцу всполохами прошлого.
Тане же приходилось закупоривать зияющую пустоту в мозгу глупыми мыслями, чтобы изолировать себя от себя. «Я – чистый лист бумаги с незапятнанной репутацией», – усмехнулась она и перевернулась на другой бок. Тут ей на глаза попалась распахнутая книга. Книга лежала на прикроватной тумбочке и притягивала взгляд подчеркнутыми зеленым маркером строками.
«Библия» – прочла Таня и вернулась на раскрытую страницу.
«Свидетельство Иоанна и Писаний (гл. 31–47)
31. Если Я свидетельствую Сам о Себе, то Мое свидетельство не истинно.
32. Есть другой, свидетельствующий обо Мне, и Я знаю, что истинно то свидетельство, которым он свидетельствует обо Мне».
– Что это? – пробормотала Таня. Сердце отчего-то забилось чаще, ладони покрылись холодным потом.
В дверь деликатно поскреблись.
– Проснулась? Умница! – Доктор Владимир Алексеевич Кречетов бодро шагнул в палату.
– Что это? – спросила Таня, указывая на книгу.
– Это? – растерялся доктор. – Библия, по-моему.
– Вижу, что Библия. Откуда она здесь?
– Не знаю, может, муж ваш принес или свекровь...
– Ну да, свекровь, – кивнула Таня. Полная женщина, представившаяся Таниной свекровью, вызывала в ее душе смутную тревогу. – Когда ко мне вернется память?
– Трудно сказать, – развел руками Кречетов. – Иногда для этого требуются годы, десятилетия. Порой память возвращается частями, порой – сразу и полностью, в самый неожиданный момент. Диссоциативной амнезии, или по-другому – амнезическому синдрому, нет, к сожалению, медицинского объяснения. Дело в том, что...
– Скажите честно, доктор, – перебила его Таня, – у меня есть шанс?
– Честно? – Владимир Алексеевич пристально на нее посмотрел. – Не знаю.
– Ясно, – рассмеялась Таня-не-Таня. – «Где видано, чтоб девушки рассудок был ненадежней жизни старика?»
– Что?
– Это Шекспир. Из «Гамлета», – она вдруг осеклась. – А... кто я по профессии?
– Это вам лучше узнать у ваших родных, – пожал плечами доктор. – Вот придут, и спросите...
«Не верь дневному свету,Не верь звезде ночей,Не верь, что правда где-то...»
– черная дыра памяти выплюнула вдруг еще одни шекспировские строки.
