— Пока говорить не начинаешь, — заметила Лола. — Тут уж тебя с местным не спутаешь: говоришь по-московски.
— А ты откуда знаешь, как по-московски говорят? — хмыкнул он.
— Приходилось слышать. Как же тебя мама с папой в солдаты отпустили? — поинтересовалась она, кивнув на сержантские лычки на погонах его гимнастерки.
— А они и не отпускали. Я без спросу.
— Настоящим мужчиной хотел стать? — насмешливо спросила Лола.
— А я с самого начала настоящий был, — в тон ей ответил он. — Без дополнительной обработки.
— Тогда зачем?
— Зачем, зачем! Затем, что та жизнь, которую я вел, — та жизнь была не по мне, — сказал Матвей.
Вид у него при этих словах был серьезный, но в глазах плясали чертики.
Лола расхохоталась так, что выступили слезы, и золотые искорки, летавшие перед глазами, превратились в целые озерца веселого света.
— У тебя что, жена беременная? — отсмеявшись, спросила она. — Или светскую жизнь очень любит?
— Да-а, коричневого Толстого девушка читала! — Матвей покрутил головой и тоже улыбнулся.
— Экзамен окончен? — поинтересовалась Лола. — Можно плов подавать?
— Ой, можно!.. — простонал он. — Такой запах из кухни, что я сейчас сознание потеряю!
Плов она сварила не совсем обычный — с айвой, и только теперь, выкладывая на блюдо поверх риса и мяса желтые айвовые ломтики, засомневалась: а вдруг гостю не понравится такая экзотика?
Это круглое глиняное блюдо, которое любил папа, Лола не доставала из буфета лет уже, пожалуй, десять. Папа говорил, что краски, которыми оно расписано — сияющая яркая лазурь и глубокая охра, — это и есть настоящий Восток: выжженная солнцем земля и невыцветающее жаркое небо.
Опасения насчет айвы оказались напрасны: Матвей набросился на плов так, что Лола еле успевала подкладывать ему на тарелку все новые порции.
— Ижвини… — пробормотал он с набитым ртом. — Я, понимаешь, ш утра не ел…
— Может, руками? — предложила Лола. Ей было так весело, как не бывало с самого детства. — Таджики ведь руками едят, так что этикет ты не нарушишь.
— Да я не умею просто, — отдышавшись, ответил он. — А то бы, конечно, руками ел. Правильный, я считаю, обычай!
— Ну, ешь, не отвлекайся, — сказала Лола, у— Я чай заварю.
К тому времени, когда она внесла в комнату большой фарфоровый чайник с зеленым чаем и вазочку с абрикосовым вареньем, Матвей, кажется, наконец наелся. Он сидел, откинувшись на спинку дивана, и вид у него был совершенно умиротворенный.
— Хорошая все-таки вещь Восток, — сказал он. — Хотя, скажу тебе, развивает в мужчинах свинство.
— Не переживай, — успокоила Лола, — в тебе свинство вряд ли разовьется, так что, раз хозяйка подает, ешь и помогать не рвись. А если покурить хочешь, то кури, не стесняйся, — предложила она.
— Разве что кальян, — пробормотал он. — После такого-то плова! Но вообще-то я не курю.
— Спортсмен? — улыбнулась Лола.
— Непрофессиональный.
— А дерешься профессионально.
— Так ведь рукопашным боем занимался, — кивнул он. — Предполагал, что в жизни пригодится, и, как выяснилось, не ошибся. Я же группой специального назначения командую, приходится соответствовать.
— Но ты ведь не офицер, — удивилась Лола. — Как же ты можешь группой командовать?
— А уже представление послали. Дефицит кадров, — усмехнулся Матвей. — Так что, скорее всего, зачтут мне первый год службы как сборы и лейтенанта дадут. Я все-таки МГУ почти что закончил, и военная кафедра у нас была.
— А почему почти что?
— Я же тебе уже объяснил: читай коричневого Толстого. Ну, обрыдло мне все, понимаешь? До того дошел, что на «бумера»-красавца и то смотреть не мог.
— На что ты смотреть не мог? — не поняла Лола.
— На машину свою. На «БМВ» то есть.
— И где же она теперь?
— — В Москве, где ей быть, — пожал плечами Матвей. — В гараже стоит. Ну что ты так на меня смотришь? Думаешь, я такой дурак, что за романтикой в армию подался?
— Не знаю… — медленно проговорила Лола. — На дурака ты не похож, конечно, но странно все это… Ты появился в моей жизни как бог из машины. Поэтому я ничего про тебя понять не могу.
— Ладно я, а вот ты-то что здесь делаешь, в этом Душанбе? — спросил Матвей. — «Войну и мир» наизусть помнишь, про бога из машины тоже… Я и не знаю, кто это такой! За каким чертом ты здесь сидишь, а? Ждешь, пока одноклассник прирежет?
Бог из машины — — это персонаж античной трагедии, — сказала Лола. — Который появлялся в финале и разрешал все проблемы. А сижу я в этом Душанбе потому, что я здесь родилась и прожила двадцать семь лет. И сидеть мне больше негде.
— Это неправильно.
— Правильно или неправильно, но это реальность. Ты почему варенье не ешь? — спросила она. — Между прочим, довольно вкусное.
— Кто бы сомневался. Сама варила? — Лола кивнула. Матвеи зачерпнул из вазочки полную ложку и отправил в рот. — Ухты, с ядрышками! Говорю же, хорошее место Восток. Это ж надо — косточку из абрикоса достать, разбить, ядрышко обратно засунуть, потом варенье так умудриться сварить, чтоб абрикосины с ядрышками целые были… Тонкое дело!
Лола вспомнила, как, когда она варила это варенье, слезы лились у нее по щекам, скатывались по носу и капали в большой медный таз, прямо на оранжевую пенку. Этим летом в театре не платили и обычную микроскопическую зарплату, денег не было совсем, продукты тоже кончились совсем — не осталось даже муки на самые примитивные, без ничего, лепешки, брать еду у тети Зои, которая норовила ее подкормить, было уже стыдно до обморока, но и есть хотелось тоже до обморока… Тогда она и обнаружила в глубине буфета, за стопкой салфеток, ситцевый мешочек с сахаром, стоявший там, наверное, лет сто. Сахар превратился в цельный, тверже мрамора, комок, и Лола долго растапливала его в тазу, чтобы получился сироп.
Вообще-то она никогда не варила варенье, тем более с ядрышками, но в тот день ей было так тоскливо и так хотелось вспомнить маму, что она провела целый день, колотя молотком по скользким урюковым косточкам.
Но рассказывать об этом Матвею она, конечно, не стала. Зачем об этом рассказывать — чтоб пожалел? Или чтобы, как капитан Грэй, увез в Москву на галиоте с алыми парусами?
«А на капитана Грэя он очень даже похож», — вдруг подумала Лола и невольно улыбнулась.
— Над чем смеемся? — тут же заметил он. — Ем много?
— Ты что? — испугалась Лола. — Ешь сколько хочешь, на здоровье! Сам же говоришь, я восточная женщина. Мне и нравится, когда мужчина ест.
— Что ж ты замуж не вышла? Вон, готовишь как, язык откусить можно, — хмыкнул Матвей и тут же осекся: — Извини, совсем я что-то… От обжорства одурел! Не обижайся.
