Этот забытый эксперимент давал Лоренцу возможность заглянуть в приоткрытую дверь на то, что так привлекало своей неожиданностью. Затем дверь захлопывалась перед носом исследователя. Это было издевательством; это было жестоко; это были муки Тантала. Лучше уж было совсем не натыкаться на это глупое открытие. Из милосердия к несчастным больным Лоренцу следовало бы забыть о своем открытии. Ни то, ни другое для Лоренца было не приемлемо. Он был пророком...
У Лоренца сорок лет тому назад крепко засела в голове мысль о том, что легкий сдвиг окислительной реакции в мозговых клетках, химический сдвиг, вызванный глубоким дыханием, может навести временный порядок в разлаженном химическом хозяйстве больного мозга. Что такое безумие? Это нарушение химизма нормального, здорового мозга. В мозгу у самого тяжелого психотика сидит здоровье, но в замаскированном виде. Безумие - это химическая проблема.
Эта теория завладела Лоренцом на всю жизнь. Больше того, она послужила толчком для планомерной химической войны с безумием. Именно это подразумевал Джек Фергюсон, когда сказал, что в психическом заболевании есть нечто большее, чем ненормальное поведение.
Вскоре после своего малопрактичного открытия, которое давало возможность получать пятиминутное просветление у человека, годами болевшего неизлечимым психозом, Билль Лоренц был втянут в повальное безумие первой мировой войны со всеми ее последствиями. Пришлось на годы оставить свои научные опыты. Кроме того, как врач-органик, веривший только в факты, а не в слова, он оказался идущим не в ногу с новым направлением в психиатрии. Во многих медицинских школах все больше и больше распространялось убеждение, что безумие - это не химическая, а психическая проблема. Какова причина шизофрении? Причина, утверждали Великие Моголы психиатрии, чисто психическая. На языке громких слов это означало, что причина мозгового заболевания коренится только в сознании. Но что такое сознание? Это нечто совершенно не осязаемое. Его нельзя ни услышать, ни увидеть, ни понюхать, ни прикоснуться к нему. Это не химическое, и не физическое, и уж, во всяком случае, не материальное понятие. Оно не имеет твердой локализации в организме. Сознание - это неясный, неустойчивый, вечно меняющийся итог деятельности головного мозга.
Вот почему учение о том, что мозговое заболевание существует только в сознании, было пустой фантазией для реалиста в науке, искателя твердых фактов Билла Лоренца.
Несколько лет Билл возился в одиночку, размышляя о факте пятиминутного просветления у обреченных, неизлечимых больных. Но вот Артур Лёвенгарт, старый его партнер в эксперименте с цианистым натрием, пришел к Биллу на выручку.
- А что, если другие вещества, стимулирующие дыхание, дадут тот же, может быть, даже лучший эффект, чем наш цианид? - сказал Лёвенгарт.
В 1928 году Лоренц и Лёвенгарт открыли, что простая дыхательная смесь углекислоты с кислородом, вводимая через наркотическую маску, вызывает эффект просветления у целой группы отупевших, глубоко депрессированных психически больных и у немых, остолбеневших кататоников (ученое слово, определяющее одну из форм шизофрении). Особенно же взволновало Лоренца то обстоятельство, что период просветления тянулся гораздо дольше, чем после введения цианистого натрия.
На некоторых - но, конечно, не на всех - кататоников ингаляция углекислоты с кислородом оказывала прямо-таки волшебное действие. Они оживали, начинали ходить. Они распрямлялись, разминали онемевшие конечности. Их бледные, землистые лица приобретали здоровый, розовый цвет. Их глаза, скрытые судорожно сомкнутыми веками широко открывались и светлели, словно они видели, как темный мир безумия преображался в светлый, яркий мир здоровья Они становились оживленными. Они подмигивали Биллу Лоренцу, как бы говоря ему:
- А вы считали меня сумасшедшим!
Они оставались здоровыми целых тридцать минут.
«Психопатические реакции будто полностью исчезают, - писал Лоренц. - Мысли и интересы больных кажутся поразительно нормальными».
Это чудо Лоренц и Лёвенгарт совершили в двадцатых годах и я опять-таки вспоминаю слова Джека Фергюсона, сказанные позавчера: «Психическая болезнь - это нечто большее, чем ненормальное поведение, которое мы пытаемся лечить в Траверз-Сити».
Изменяя окислительные процессы в нейронах, мозговых клетках, можно вернуть здоровье ненормальному мозгу.
Иногда это удается. Но, увы, на чрезвычайно ограниченный срок.
В 1928 году Лоренц установил, что при помощи этих ингаляций можно просветить сознание некоторых сумасшедших примерно на тридцать минут, И вот он задумал один внушавший надежду и, по его мнению, очень разумный эксперимент, хотя, как мы уже знаем, этот человек весьма скептически относился ко всяким экспериментам, кажущимся1 разумными. Вот как он рассуждал: ингаляции делают этих людей здоровыми, понятливыми, способными воспринять наставление и ответить на вопрос, что именно в самом начале взволновало и свело их с ума.
- Больные ведь сами рассказывают о прошлых переживаниях, которые могли стать предпосылкой для глубокой депрессии, - рассуждал Лоренц.
Так почему бы не обратиться к их сознанию в эти драгоценные минуты просветления? Почему не испробовать психотерапию? Почему бы не расшевелить психику больного, чтобы убедить временно прояснившийся мозг остаться здоровым навсегда? Это должно удаться, это так логично и разумно. И вот во время светлых промежутков Билль Лоренц изо всех сил убеждал больных не приходить в остолбенение и не предаваться глубокому унынию; он пытался вымести обволакивавшую их мозги паутину щеткой ласковых и ободряющих слов.
Ингаляции углекислоты с кислородом давали ему время для тридцатиминутной проповеди о том, как неразумно поддаваться на крючок мозгового заболевания. Глубокс дышавшие больные были абсолютно согласны, что с их стороны глупо сходить с ума. Потом дыхание затихало. Ощад начинали невнятно бормотать. Лица их мрачнели и бледнели. Глаза принимали бессмысленное выражение, и Лоренцу начинало казаться, что их просветленное сознание только плод его больного воображения.
«Психотерапия? Ее терапевтический эффект был ничтожным, - писал Лоренц. - Конкретных результатов мы не наблюдали».
И опять-таки для миллионных масс психически больных эти светлые промежутки, хотя и более длительные, ничего не значили. Нельзя же круглый год поддерживать психотиков в нормальном состоянии, вводя в них каждые полчаса ингаляцию углекислоты с кислородом.
Оглядываясь назад, в прошлое, я понимаю, почему столь скромное открытие Лоренца вселяет в меня такую уверенность и надежду. С помощью химии он сумел сделать - пусть на минуты - то, чего не могли сделать слова. Как выражается Джек Фергюсон, это открыло дверь в реальный мир. И все, что Лоренц, мой учитель, сделал для меня когда-то, позволяет мне поверить Джеку Фергюсону теперь. Лоренц - тяжелодум и скептик. Фергюсон - энтузиаст. Но как исследователи они - две горошины из одного стручка. Фергюсон не перестает напоминать мне, что психическая болезнь - это нечто большее, чем ненормальное поведение, которое он лечит, но Лоренц уже тогда понимал, что это «большее» есть тайный химизм больного мозга, и он пытался проникнуть в эту тайну, приглядываясь к простым поверхностным фактам ненормального поведения больных.
В 1929 году один из ассистентов Лоренца выудил еще одну тайну психической болезни, глубоко скрытую под поверхностью ненормального поведения. В Висконсинском институте психиатрии находилась на лечении женщина, безгласная и оцепенелая. Сиделки не могли пробиться сквозь туман ее больного мозга; чтобы она не умерла с голоду ее приходилось кормить через трубку; она не могла аккуратно отправлять естественные нужды и лежала вся окаменевшая, свернувшись калачиком. Ассистент Лоренца доктор Вильям Блекуэнн псякими способами пытался снять эту ужасную напряженность.
Доктор Блекуэнн не задавался какой-либо особенной целью - ему только хотелось немного облегчить ее состояние.
Блекуэнну удалось одолеть ее скованность впрыскиванием большой дозы амиталнатрия; она расслабла и погрузилась в нечто более глубокое, чем сон, настолько глубокое, что все рефлексы у нее исчезли и единственными признаками жизни были едва заметное дыхание и слабое биение сердца. Так она пролежала несколько часов и наконец стала шевелиться. Блекуэнн внимательно следил за ней, интересуясь, вернется ли к ней прежняя напряженность. Женщина открыла глаза, посмотрела на Блекузнна и спросила:
- Доктор, какой у них счет? Вспомните, что она умалишенная.
- Счет чего? - спросил Блекуэнн.
- Футбольного состязания Пардью - Висконсин, - сказала женщина. - Они ведь сейчас играют. Вы же знаете, доктор. Кто из них ведет?
