с тех пор изменилось в ее жизни? Она не только научилась правильно держать нож и вилку и больше не одевалась как циркачка, а превратилась в образованную молодую женщину, любительницу литературы, ценительницу интеллектуальных дискуссий. Речь Эдит больше ничем не напоминала о ее прошлом. Ее создал Раймон Ассо. Как и профессор Хиггинс в пьесе, написанной по мотивам античной истории Овидия[11], ее Пигмалион все сделал правильно, хотя в отличие от литературного героя в конце концов все же потерял ее.
Она с облегчением отметила, что аплодировали дебютанту весьма умеренно. Публика была настроена вполне доброжелательно, а несколько женщин даже казались воодушевленными, но горе-певец не обрел здесь массы рьяных поклонников. Робкое желание некоторых зрителей услышать песни на бис не вызвало поддержки. У Эдит пронеслось в голове, что ее интуиция не может обмануть ее. В это время в зрительном зале медленно загорелся свет, и началась обычная суматоха перед антрактом.
— Ив Монтан идеально подходит для выступления на разогреве перед твоим выступлением, — сказал Луи, которого она фамильярно называла Лулу[12], поскольку он все время находился рядом с ней, как привязанный.
— Вы что, сошли с ума? — Когда Эдит сердилась, ее голос сначала звучал пронзительно, потом с каждым словом становился на октаву ниже и, наконец, делался таким же хриплым, как у заядлого курильщика, к тому же любителя виски. — Этот человек плохо поет, ужасно танцует, у него напрочь отсутствует чувство ритма.
— Он довольно успешно выступил в Марселе. А еще Ив Монтан выступал в Ницце, Тулоне и Экс-ан-Провансе. — Луи потянулся за бокалом с вином.
— Ив Монтан! — повторила она пренебрежительно. — Как можно было выдумать такое имя? «Монтан» в музыке означает восходящую гамму. Неужели этот парень считает себя восходящей звездой? Он же совершеннейший ноль!
Луи бросил беспомощный взгляд на Анри. Тот молча, с отчаянной решимостью, допил оставшееся вино одним глотком.
— Я хочу выступать с Роже, — добавила Эдит.
— Знаю. — Анри с грохотом поставил бокал на стол. — Но Роже сейчас не может приехать в Париж. И это проблема.
Действительно проблема. Сегодня она понимала это лучше всех. Эдит грустно улыбнулась. Даже если бы Иво Ливи взял другой, менее вычурный псевдоним и не выглядел так нелепо, она все равно не захотела бы брать этого исполнителя под покровительство. Ее совершенно не устраивал репертуар молодого человека. Сейчас парижанам нравились такого рода американские песни, они даже жвачку любили, но это все не имело ничего общего с французской идентичностью. Как долго еще соотечественники будут отрекаться от нее? Ведь можно предположить, что в обозримом будущем вкусы публики снова изменятся. Париж освободили всего несколько недель назад, война еще бушевала на севере и востоке. Постоянно приходили свежие, часто противоречивые новости, распространявшиеся в основном из уст в уста. Повседневная жизнь французов быстро менялась. Никто не чувствовал себя спокойно. Мир был хрупким и ненадежным. Чтобы отвлечься от ужасов войны, люди праздновали и веселились, как в последний раз.
Эдит думала о полной определенности своего будущего. Это касалось и выступления в «Мулен Руж». Но ни Лулу, ни Анри — ее любовник — об этом не знали. Катастрофа произошла только сегодня.
— Дорогая малышка, — сказал Анри просительно, — послушай, пожалуйста, Ива Монтана еще раз. Может быть, на репетиции?
— Что изменится?
— Его одежда. Кроме того, я велю ему спеть старый шансон.
— Разве он не знает достойных новых песен? — раздраженно возразила Эдит.
Анри вздохнул и стал поигрывать пустым бокалом, покачивая и двигая его туда-сюда по столу. Возможно, ему просто надо было занять чем-то руки, в противном случае он бы просто выдернул Эдит из-за стола и отволок ее за кулисы в гримерку этого итальянца.
— Сегодня у меня не очень хороший день, — призналась она, обезоруживающе улыбаясь Анри. Он был не только любовником, с которым она то расставалась, то воссоединялась, но и другом, желавшим ей добра, а тот, в свою очередь, мог полностью доверять ей. То же касалось и Луи Баррье. Эдит не спала с ним, но очень ценила ею преданность и тоже прекрасно к нему относилась. Именно шитому она милостиво сообщила:
— Ладно, раз уж вы так радеете за этого мсье Монтана, я готова его снова послушать.
Про себя же добавила: «И буду очень жалеть, что на это пошла».
Анри просиял.
— Ты не пожалеешь. У него действительно есть потенциал.
Лулу тут же нетерпеливо заметил:
— Мы должны это сделать прямо завтра…
— Нет, — прервала она его. — Нет, нет, нет, нет. Я не хочу назначать какую-то фиксированную дату, не сейчас. Кроме того, у меня уже кое-что запланировано на завтрашнее утро.
Она сказала это так легко, словно речь шла о незначительной встрече. На самом деле эти планы не имели ничего общего с дружеским общением. Луи открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Только, сжав губы, посмотрел на Эдит в изумлении. Обычно он все знал о ее встречах и если не сам их назначал, то, по крайней мере, всегда узнавал о них от нее самой. То, что в этот раз его явно проигнорировали, смутил его — это было видно по лицу.
А еще его озадачил тот факт, что мероприятие назначено на утро, ведь Эдит никогда ни с кем не встречалась до полудня. Утро было для нее временем отхода ко сну, поскольку она уже давно превратила ночь в день. Всем, кто хотел видеть ее в хорошем настроении, не следовало звонить или приходить раньше двух часов дня. Конечно, полиция — а именно туда собиралась Эдит — не придерживалась подобных правил. Повестки доставлялись в утренние часы, и в это же время проходили допросы. Мужчины во французской форме были так же лишены сантиментов, как фрицы, и, вероятно, столь же непреклонны.
Многие представители творческой интеллигенции стали жертвами чисток, проходивших в последние недели. Новые власти мгновенно реагировали на обвинения в предполагаемом или доказанном сотрудничестве с немцами. Никто, по-видимому, не утруждал себя серьезной проверкой фактов. Достаточно было лишь голословного обвинения, чтобы Национальный комитет по охране правопорядка начал действовать.
В окружении Эдит знали, что великую актрису Арлетти[13] увезли в полицейской машине и теперь она сидит в Консьержери[14], как когда-то Мария-Антуанетта. Мистенгет[15] и Морис Шевалье[16] впали в немилость, как и их друг Жан Кокто[17]. От последнего Эдит узнала, что модельер Коко Шанель сбежала в Швейцарию.
Репрессиям часто подвергались именно женщины. Но почему они должны отвечать за все на свете? Эдит задавала этот вопрос себе уже в сотый раз
