и утешительница видела, в каком отчаянии была Эдит, когда ей не разрешили выступать во время оккупации. Сначала немцы попытались запретить ее песни военной тематики. А поскольку Эдит отказалась вычеркивать из своего репертуара «Мой легионер», «Аккордеонист» и «Вымпел легиона», оккупанты в какой-то момент потеряли терпение и вообще запретили ей петь. Нацисты ополчились на Эдит не только из-за текстов, они были взбешены ее желанием непременно выступать на фоне французского триколора.
Она не пела с начала марта до середины апреля прошлого года, и эти шесть недель стали для нее адом. Впрочем, запрет обернулся фарсом, потому что потом, как будто и не было вынужденного перерыва, она продолжила петь о мужчинах во французской военной форме, которые оставили своих любимых и пошли защищать великую нацию. Ей, правда, пришлось отказаться от исполнения «Аккордеониста». Это стало компромиссом. Потом, сначала в кабаре «Жизнь в розовом цвете», а затем в казино «Париж», за ее спиной снова засияли синий, белый и красный цвета. Так в прошлом году она победила превосходящего силами врага. А сегодня ее стойкость попрали ногами свои же сограждане. А ведь тогда люди стекались на концерты, публика встречала ее с любовью и благодарностью, когда она пела запрещенный гимн свободной Франции.
Эдит размышляла о том, что она заслужила уважение, а не осуждение. Больше всего ей хотелось бы сейчас завопить от бессилия — именно так она выражала свои эмоции до встречи с Раймоном Ассо. Но проведя три года со своим Пигмалионом, она превратилась совсем в другого человека. Сейчас она молча и беспомощно протянула руку Симоне.
— Мне срочно нужен бокал вина, Момона. Нет, лучше целая бутылка.
Эдит намеренно польстила подруге, назвав ее Момоной. Это старое прозвище должно было напомнить темпераментной Симоне о тех временах, когда она была еще той штучкой.
— У нас больше нет денег.
— Когда они у нас уже появятся? — спросила Эдит, погрустнев. Получив какую-то сумму, она всегда была настолько щедра к своим друзьям и сотрудникам, что в конце концов почти ничего не оставалось для нее самой. На этих скромных остатках, однако, она жила настолько хорошо, насколько это было возможно. Даже если ее гонорары взлетали до небес и за концерт она получала около трех тысяч франков, этого все равно оказывалось недостаточно. Поэтому она пела везде, где только можно.
До переезда в отель «Альсина» они с Симоной обитали в роскошных апартаментах на улице Вильжюст, в красивейшем Шестнадцатом округе, недалеко от Триумфальной арки. Их образ жизни ничем не отличался от образа жизни богачей, которые когда-то жили в этом районе на протяжении многих поколений.
Их жилище было очень удобным, поскольку они были единственными женщинами в доме, которые не торговали собой, а значит, ночная игра Эдит на фортепиано и ее роскошные вечеринки никого не беспокоили. К тому же их соседки хорошо отапливали свои помещения, и в здании было теплее, чем в большинстве домов города. Она была бы очень благодарна Анри Конте за его посредничество в обретении этой квартиры, если бы помещение под ней не было связано с гестапо. Офицеры, дипломаты и другие высокопоставленные представители Германского рейха были регулярными посетителями ресторана, бара и борделя, занимавших первые два этажа здания.
Однако пришел день, когда все заведения оказались закрыты, Эдит и Симоне пришлось съезжать. Единственным преимуществом, которое Эдит извлекла из внезапной потери жилья, стало то, что ей больше не нужно было копить деньги на арендную плату за несколько месяцев и постоянно оплачивать еду и выпивку. Они чудесно жили в кредит. О деньгах она не переживала. Были они или их не было — почему-то жизнь все равно шла своим чередом.
— Ты портишь мне настроение, — проворчала Эдит. Она всегда обвиняла в отсутствии денег Симону. Подруга занималась ее финансами с тех пор, как они стали жить вместе. Эдит едва исполнилось шестнадцать, Симона была моложе. Эдит пела, а Симона собирала деньги. Это было разумное разделение труда, соответствующее их талантам.
— Да, я вижу, что ты не в духе…
Эдит опустила руку, все еще висевшую в воздухе, и выпрямилась. Она пристально посмотрела на Симону. Ее подруга стояла у окна вполоборота к ней, но взглядом и мыслями пребывая снаружи — на авеню Жюно.
— Ты кого-то ждешь? — невозмутимо спросила Эдит. — Или ты хочешь убедиться, что не едет полиция, чтобы все-таки забрать меня?
Симона повернулась к ней.
— Мы ждем Маргерит Монно.
— Зачем это?
— Я подумала, что ее присутствие пойдет тебе на пользу. — Симона пожала плечами. — Когда она играет на пианино, ты всегда делаешься спокойнее.
— Но у нас здесь нет пианино, — заметила Эдит.
Тем не менее ее застывшие черты осветила улыбка. Маргерит стала кем-то вроде сказочной доброй феи, приглашенной Раймоном Ассо в жизнь Эдит и покорившей ее сердце с первой минуты.
Маргерит Монно была пианисткой, она выступала перед публикой с трех лет, а потом стала писать и собственные произведения. Ее импровизации стали чем-то вроде успокоительного для Эдит, когда та слишком нервничала на репетициях или когда ее мучила сценическая лихорадка перед премьерой и она не могла уснуть.
Поскольку Эдит больше не жила в большой квартире в Шестнадцатом округе, а в нынешнем ее жилище не было места даже для пианино, не говоря уже о рояле, эти маленькие концерты в основном проходили у Маргерит. Невольно улыбка Эдит стала шире. Маргерит когда-то позаботилась о том, чтобы она научилась играть на фортепиано. Тогда, впервые оказавшись в маленькой квартирке Монно, Эдит задалась вопросом, как женщине удается жить так независимо и элегантно, рассчитывая только на себя.
Эдит стояла в метре от рояля, даже меньше, и все же ей казалось, что перед ней другой, божественный мир. В то время как она сама находилась в мире земном. Эдит никогда не подходила настолько близко к такому инструменту. Настоящий концертный рояль, а не простое пианино. Он был огромен, намного больше, чем она сама. Свет отражался от его лакированного тела, вспыхивая золотыми искрами на черном фоне. На крышке стояла ваза со свежими розами, что делало инструмент подобным алтарю. Эдит была настолько околдована этой магией, что Маргерит для начала предложила:
— Просто присядь на табурет.
Эдит неохотно последовала просьбе. Был
